Крушение

Почему все истории начинаются одинаково? Все так клишировано, все так лживы. Все истории начинаются одинаково. Со страданий. Но почему сейчас это должны быть мои страдания? Я так зол на него! Зеленый недоносок, даже его имя кроме как с рыком не выговоришь: Локерррр. Я вытащил его из бездны! Пришел, в этот клоповник, бетонную коробку в подвале университета, вытащил из грязи, на ноги поставил, чуть не с ложечки кормил. Разве что задницу не подтирал. Как мамка с ним носился, потому что видел эту искру потенциала. Я всегда ее вижу. Я ее разжег. И теперь он просто бежит? Бежит от меня, как крыса с корабля. Ищет другую работу. Неужели мальчик вырос и способен оторваться от папкиной юбки? Может быть, я и перестарался немного в некоторых моментах…ну а зачем он меня так бесит? Ему можно запросто присвоить степень в науке, как вывести меня из себя. От одного этого нагло задранного подбородка, непослушных кудрей и непокорных глаз я прихожу просто в бешенство. Возникает нестерпимое желание унизить его, оскорбить, поставить на место. Сломать. Так почему с каждым разом ломаюсь больше и больше я сам? На осколки, как дешевая пластмассовая игрушка, разноцветными кусочками разлетаясь от внутреннего напряжения. Докатился. Не верю самому себе. Да, я не верю! Но это ведь не может быть так? Так не должно быть. Симпатия? И к кому? К Илаю. Чертов сукин сын. Может, просто привязанность? Да кого я обманываю?! Это моя собственная голова, мои мысли. Старый хрен, юлишь даже перед собою. Позор… *** Офис в высотном здании, как большой муравейник, тысячи звонков, щелканье телефонных трубок, симфонии перестуков каблуков по каменному полу, светлые стены и воздух, пропитанный работой. И женский голос в трубку: Лайтман групп, чем могу Вам помочь? Ураганом распахивается дверь, листы слетают со столика секретарши, эффектно обрамляя появление босса. Сутуловатая фигура и пронзительный, тяжелый взгляд из-под подвижных бровей. Кэл напоминает мелкого жулика в какой-то момент, уличную шпану, выплевывающую дворовую ругань свободней обычного английского, слова на котором вылетали с истинно британским акцентом, оттененным этим хрипловатым низким голосом из вечно подвижного рта. Казалось, его губы не могли принять удобное положение, вечно изменяя выражение лица своего владельца. А в другой момент можно увидеть бойца, матерого зверя с этим спокойным, изучающим взглядом и полуприкрытыми веками, словно говорящими: вы мне все не ровня, я вижу вас, вы мне – открытые книги с огромными, кричащими буквами, которые сами прошепчут все ваши секреты мне на ушко. Я выиграю еще до того, как вы подумаете о следующем ходе. А иногда он шут с черным налетом на шутках немного ниже пояса, с которых капает яд саркастичности и язвительности. Трудный, несгибаемый характер, тонны сарказма в речи и хамство, непробиваемое самолюбие и притягательная харизма – таким видели его команда, клиенты, все, но не Илай. Вот и сейчас, в противовес взбудораженному и несколько восхищенному взгляду секретарши, Локер тоскливо смотрел в спину Лайтману, что широким шагом направлялся в свой кабинет. Хлопнула дверь главного кабинета в этом офисе. Папочка дома. - Илаааааааааааааааай!!! – папочка зовет дочку. *** Он невыносим. Он просто не-воз-мо-жен. Сегодня из-за него я не спал всю ночь. Половину оттого, что мне пришлось взять работу на дом, ибо он задает ее в таких объемах, что управиться за день нет никакой возможности. А вторую половину с рукой в пижамных штанах, до подгибающихся пальцев ног, до позорного покраснения даже самых кончиков ушей, слез в уголках глаз и закушенной губы, что все равно не сдерживала всхлипы, до выстанывания его имени протяжно, томно, молотом по наковальне разбивая вдребезги густую ночную тишину. А с утра притворяться, что снова подкатываю к Торрес. Притворяться. Это я умею так хорошо, просто чемпион в этом деле. Конечно, второй после… Лайтмана. И тоскливо смотреть ему вслед, когда рядом нет никого, кто мог бы увидеть мою душу, выплеснувшуюся на лицо, когда можно обойтись без привычной маски. Хах, радикальная честность. Я так заврался, что уже забыл об основном своем принципе жизни. Радикально честный Локер. Со всеми, кроме него. Боже, да как только дверь моего подвальчика распахнулась, создав очередную трещину в старом, крошащемся бетоне, как только это воплощение дьявола возникло передо мной, тогда, еще угловатым несуразным подростком в старых, перемотанных изолентой, измазанных в клее очках, обложенном книгами, микросхемами, кусками плат и проводов, с красными, как у кролика, из-за недосыпа глазами, я сразу увяз. Как только этот взгляд встретился с моим, он прожег меня насквозь, в самое сердце, прожег мою душу, медленно, по-садистски выводя там клеймо: «собственность Лайтмана». И тогда я впервые ощутил эту дрожь в коленках, желание повиноваться беспрекословно, быть ручным псом, лишь бы погладил, приласкал. Я никогда не испытывал такого с девушками. Там все просто, они всегда были хрупкими, ищущими защиты, с ними я чувствовал себя стеной, за которой они могут укрыться. Но под этим взглядом, Его взглядом, я просто плавлюсь, становлюсь таким прозрачным, обнаженным перед ним, открытым, душа наружу во всем своем безобразии, лохмотьями от постоянных лезвий депрессий. Этот взгляд прошивает меня тысячью невидимых, но ощутимых электрических разрядов, тонкие мерцающие нити сквозь плоть. А колени предательски дрожат, превращаясь в студенистую субстанцию. И в горле пересыхает, а перед глазами только его презрительная усмешка. Он думает, что я ничему не научился? Что я все еще сопливый щенок, что не отличает ненависть от презрения? Он прав. Не отличаю. Я ни черта не понимаю в том, что творится на его лице. Щенок сопливый с куцым хвостом, безнадежно влюбленный в того, кто что угодно спрячет за презрением в одной кривой ухмылке. А потом, как плевок в лицо: «отчет через пять минут мне на стол, Локер». Каленым железом слов по сердцу. Запах паленого мяса. Так горит нутро. Так человек превращается в пепел. Изнутри, дотла, собственноручно раздувая этот огонь, заставляя сердце становиться тлеющим углем, что от каждого движения великого доктора лжи, каждого взгляда и звука превращает внутренности в пожар. Лайтман даже фамилию мою произносит сквозь зубы. Локеррр. Он такой дикий. Лесной зверь с дрожащей верхней губой над белыми клыками. Ленивый тигр в своей пещере. Огонь, существующий до начала времен, еще не обузданный человеком. А меня, словно мотылька, тянет к нему, манит, бросая тончайшие крылья в самые языки пламени. Прожорливые, жадно лижущие истлевающую плоть. И тело скручивает сладкой истомой внизу живота, когда он проносится рядом, а в воздухе остается витать запах его одеколона. Мне нестерпимо хочется его. Но было бы глупо говорить, что тянет к нему только на таком уровне. Я… люблю его? Наверное. Сложно сказать. Я просто угасаю, если не увижу его хоть раз в день, не услышу его голос. Но он так груб. И это причиняет невыносимую боль. Хочется зарыдать. Отчаянно, как в детстве, и чтобы погладили по волосам и сказали: «все будет хорошо». И тогда накатывает желание развернуться и уйти. Нахально. Дерзко. Гвоздем на дорогом автомобиле выводя заявление по собственному. Чтобы со скрипом на всю округу. Чтобы заметил, остановил. Но не остановит. Я ведь всего лишь щенок, млеющий от его голоса и отчаянно дрочащий на него каждую гребаную ночь. Вот и сейчас я стою перед ним и просто не знаю, какими силами я до сих пор еще на ногах, почему мои кости, по ощущениям уже давно расплавленные, еще держат меня, почему я просто не оседаю на пол брошенной марионеткой на ниточках. Ах да, кукловод же здесь. - Илай, ты просмотрел те видео, которые я тебе вчера прислал? – второй раз за день по имени. Рекорд. - Да, - кривая усмешка в воспоминании о прошедшей бессонной ночи. – Все чертовы 7 часов. Как вы и просили. Вручную. - Так почему я не слышу твоего доклада? – небрежное скольжение взгляда, будто луч лазера по телу. Дьявол во плоти. Я говорил, что могу притворяться? Я нагло врал. Нихрена я не могу ему противопоставить, когда он… - Я, кажется, задал вопрос. О чем ты подумал сейчас? - Вас не было на месте, вы ведь опоздали на час, но если хотите, я прямо сейчас вам все расскажу. - Уход с темы, это интересно… ну, валяй, - по обыкновению растекся по креслу, расставил ноги в привычной позе, раскрепощенной. Даже в положении его тела было спокойствие и леность хищника, сытого дикого кота. Повсюду лилась эта тягучая яркая сила, от расслабленных плечей до... господи, идиот, не смотри ты туда! – удиви меня, Локерр. Смаргиваю наваждение, морщусь, настраиваясь, и спокойно смотрю ему в глаза, вскинув подбородок. Пусть будет хоть мнимое ощущение противостояния этому дьяволу. - Миссис Чен определенно врет на счет алиби мужа и что-то умалчивает, я думаю, личное: каждый раз ее лицо болезненно искажалось, а о муже она рассказывала так, словно неделю учила эту речь до запятой. Полицейский к ней неравнодушен, я думаю, небольшая интрижка. И я бы проверил ту, что оплакивала погибшего. Она радовалась этой смерти, зато рыдала больше всех. Смотрит оценивающе, задумчиво покусывая кончик мизинца, а вторая рука… боже, да не смотри ты туда, идиотина! Он же видит ВСЕ. Собери свои мимические мышцы в кулак и держись. Сейчас гаркнет и выпнет из кабинета навстречу новой Джомолунгме работы. Как всегда. Ну нет. Надо продолжить поиски новой работы. Я больше не вынесу. - Ладно, вали, к тебе сегодня придут федералы… - не удивительно. Он их терпеть не может и при удобном случае спихивает на того, кто под руку попадется. Сегодня попался я. –Разберись там с ними. Лайтман тут же вернулся к ноутбуку, больше не обращая никакого внимания на меня. Неожиданно. *** Я правда назвал его по имени?! Два раза?!! Да ты и вправду втрескался, старый дурак. А щенок хорош, опять умудрился выбесить меня, опять этот подбородок. Интересно, можно его использовать как нож для намазывания масла? Ну, по крайней мере, взглядом его точно можно деревья валить. Чем его еще нагрузить, чтобы не появлялся на глаза, не скоблил по душе тысячью когтей? Думаю, федералы хоть в этом мне помогут. Хоть на что-то эти цепные псы годятся. Хотя бы для оберегания меня от этого… шага? Боже мой, да я уже готов его прям здесь раздеть. Зубами. А он, этот ушлепок, будто в насмешку мне, надевает такие заниженные джинсы и обтягивающие рубашки, что просто валить и трахать. Это точно мои мысли? Я правда об этом думаю? Скатился, спекся…что, пенсия по тебе плачет, а, Доктор Лайтман? Уже на мальчишек зеленых потянуло. Так. Вдохнуть и забыть о нем. Это же просто Локер. А в какой момент я вообще начал думать о нем? *** Локер с головой ушел в работу. Он и забыл думать о каких-то там федералах, ведь работы реально было невпроворот. Лайтман постарался. Торрес мило щебетала рядом, поедая клубничное мороженое. Самородок, естественная, созданная самой природой для этой работы. Лайтман даже ее ценил больше, чем его, хоть и не любил талантов. А Илай для него не больше, чем говорящий столб, способный к работе. Годящийся только для нее. Он сглотнул. Он всегда сглатывал. Каждый раз. День за днем. Проглатывал все эти «Локер, иди сюда. Чего приперся, пошел вон, или у тебя работы мало? Хотя стой… Чего застыл? Вали, я сказал!» или «Возьми еще вот эти видео, Торрес со мной на место. Работай, Локер, работай, солнце еще высоко!». Проглатывал вместе со жгучими слезами, представлявшими собой концентрат отчаянной, тупой боли и тоски. Они разъедали нутро, противно шипя. Сердце сжималось в комок от каждого слова, как от кнута, что покорно щелкает по оголенной плоти, подвластный щерящемуся погонщику. Он пытался подавить свои чувства, утопить своих демонов в этом кипучем соленом внутреннем озере проглатываемых слез, которые уже давно превратились в кислоту, моментально прожигая все насквозь. Только вот он не знал, что эти демоны умеют плавать. Торрес продолжает упоенно щебетать, но Илай не вслушивается в ее болтовню, он вообще ничего не слышит, у него в голове лишь образ этого невыносимого человека, что навсегда впечатан в его сердце с пометкой «недостижимо», лишь этот голос. Он сводит с ума, выворачивает наизнанку, пластает тело ломтями, сжигает и возрождает из пепла, проникает в мозг и вызывает короткое замыкание. А перед глазами искры, на глазах слезы, и руки трясутся… А губы шепчут одно единственное слово, имя, будто весь остальной словарный запас стерся за ненадобностью. Это похоже на редкую неизлечимую болезнь. По имени Лайтман. Хотя, не будем обманываться, Илай и не хочет лечиться. Лишь хоть раз услышать этот голос не грубым, а снисходительно мягким, приносящим облегчение. Но облегчение не приходит, наоборот, все больше и больше накапливается напряжение, скручиваемое в животе в тугой узел, который с каждым разом сворачивается все туже и туже, протягивает осьминожьи щупальца дальше, закрывая глаза, сминая жадно открытые губы, оставляя беспомощным, готовым вот-вот сорваться в пропасть немой истерики от подступающей паники, затмевает рассудок. В какой-то момент Илай уже не осознает, где он находится, он словно провалился в такую темную густую пустоту, что можно потрогать ее руками, а она в ответ протянет свои лапы навстречу живой плоти. Еще немного и Локер навсегда затеряется в лабиринте собственных страданий, усиленных давлением со стороны того, чье имя вызывает румянец на щеках и сбивает дыхание. Погруженный в свои мысли, Илай не сразу понял, что Торрес зовет его. - Илай, все нормально? Лайтман опять дал слишком много работы? – она участливо заглянула в глаза. - Ч-что? - Ты уже минут десять твердишь его имя беспрестанно с таким выражением лица будто хочешь убить его медленно и изощренно. - А, да, - он стушевался, - все нормально, мне…мне надо немного отдохнуть. Локер оттолкнулся от стола и потер глаза, сосредотачиваясь. Образ Доктора еще маячил перед глазами, до головной боли, до зуда в зубах будоража все существо, заставляя так сильно стучать сердце. *** Так прошло несколько месяцев. Илай был похож на выжатый лимон, его собственные мысли доводили его до исступления, на плечах будто скопился весь груз вселенной, он забыл, что такое здоровый сон, что такое сон вообще. Лишь иногда проваливался в мятежное полузабытье. Но лишь в поле зрения попадал объект обожания, как новая вспышка боли глухо откалывала очередной кусочек сердца, и тогда о сне можно было забыть. Тоска, тупая боль никак не желала расходиться, лишь распаляясь от случайных взглядов, прикосновений, слов. Он угасал, становясь таким прозрачным, что скоро сквозь него можно было бы проходить, не встречая сопротивления. И, хоть на работе Локер пытался принять более-менее презентабельный вид, но все всё равно видели истинное состояние молодого эксперта по лжи. Кроме Лайтмана. Ему, казалось, было наплевать, здоров ли Илай, способен ли он банально к жизнедеятельности, не то что к тому объему работы, которым он грузил парня ежедневно. Но тот, вроде как, был и не против, решив, что это – единственный способ заглушить боль. Ведь он не мог открыть боссу свои чувства, броситься на шею с распростертыми объятиями. Да и кому? Лайтману?! В лицо рассмеется, взашей выгонит, плюнет прямо в эту распростертую душу. Но смотреть каждую неделю на его новую пассию, которые стали меняться почти со скоростью света, было невыносимо. Хотелось заорать от жгучей ревности, раздирать ногтями горло, до мяса, смешивая кожу и кровь. Но хуже всего было, когда он застал ИХ в ЕГО кабинете. Ну, точнее, услышал. Он шел сдавать отчет и, как всегда, остановился, собираясь с силами, перед дверью. И тут до него донеслись сначала приглушенные девичьи стоны, а потом низкий рык. Ему просто сорвало крышу. Сознание помутилось, он зажал губу до крови, пока шел в лабораторию. Кулаки были сжаты до абсолютно белых костяшек, дыхание сбито, а сердце стучало где-то в горле. Его трясло. Первый удар впечатался в стену рядом со стеллажами, второй, третий, четвертый… Он молотил по стене, выплескивая всю горечь, все, что копилось долгое время, зудя на кончике зыка, норовившее соскочить. И опустился, всхлипывая, лишь после того, как стена стала мокрой от крови на сбитых кулаках, опустошенный, измученный. А на следующий день сотни раз одни и те же разговоры: Да, все нормально, подрался, все хорошо…все хорошо. Все хорошо. Все хорошо? Да все просто хуже, чем отвратительно. - Илай Локер? – в лабораторию заглянул высокий мужчина в костюме федералов. Выглаженный, выбритый, приятно пахнущий одеколоном, такой живой по сравнению с убитым Локером. Он загнанно посмотрел на вошедшего и тихо прохрипел в ответ еле слышное «да». Парень широко улыбнулся, сверкая белозубой улыбкой, его тщательно сформированные брови взметнулись вверх, а рука с аккуратными овальными ногтями застыла в полуметре от молодого эксперта. Опять Кэл свесил на него дело ФБР. - Меня направили к вам, ваш босс сказал, что вы сможете мне помочь. При упоминании босса Илай вздрогнул. - Да, - голос сорвался, ему пришлось прокашляться, после чего он ответил на крепкое рукопожатие. – я помогу вам всем, чем смогу. Как вас зовут? - Меня зовут Кэлл. Илай вздрогнул снова. *** Целый день Локер возился с делом, которое принес молодой парень. Он не мог спокойно произносить его имя вслух, все время краснея, что парень приписывал в свой счет, сверкая улыбкой, ненароком кладя руку на плечо, похлопывая по спине или тыкая кулаком в бок. И Илай совершенно не замечал Лайтмана, через прозрачные стекла офиса наблюдающего за его работой, который скрежетал зубами так, что впору было собирать зубное крошево с полу в огромные кучи. На его лбу бегущей строкой читалась надпись: «ПРОЧЬ». Ревность жалила больно, в самое сердце, заставляя метаться из угла в угол, изводя себя. Он не мог сосредоточиться ни на чем. Чем бы он ни занялся, его прерывал веселый смех Локера из соседнего кабинета и вторящий ему голос федерала. У Доктора просто скулы сводило от злобы. И желания. Локер оживился, стал обретать человеческие черты, превращаясь из привидения, призрачной тени, в самого себя. Кэлл был внимателен, учтив, остроумен, с ним было так легко. После окончания дела он дал ему свою визитку и пригласил в кафе вечером. Илай, конечно же, согласился, на что тот снова обезоруживающе улыбнулся и коснулся его руки, прощаясь до вечера. Лайтман волосы на себе рвал от безысходности и отчаяния. Вечером, когда все уже начали расходиться, за Локером заехал федерал на своей «ВМW», встретив того теплым рукопожатием, и они уехали в ресторан. Доктора потряхивало от ревности. РОV лайти Какого черта этот щенок вытворяет? Кто дернул меня прикрепить этого слащавого ублюдка к Локеру?! Да от него же за версту тянет желанием найти смазливого мальчишку с упругой задницей, чтобы пару вечеров повбиваться в нее, цепляясь за черные кудри, слыша, как стоны вылетают из этого соблазнительного рта… кхм, я увлекся. Кудрявый недоносок, из-за него я не могу ничего делать. Он все время маячит у меня перед глазами, такой гордый, неприступный, что у меня встает только о мысли об этом упрямом подбородке. Господи, каждый раз, как я его вижу, я просто теряю самообладание. Все силы уходят на сдерживание мимики и попыток предотвратить чертов стояк. Как работать, когда все, чего ты хочешь 24 часа в сутки – это засадить по самое одному идиоту? Каждый день приходится на полдня уезжать из офиса, находить очередную однодневку и после втрахивать ее в матрас с образом Локера перед глазами. Один раз даже пришлось сбежать с общего обсуждения дела, потому что все эмоции, которые я мог тогда различать, слились в похоть, вожделение, страсть и желание. Я просто не могу думать в его присутствии. Сердце будто сжимают холодными пальцами, не давая в полную мощь гнать кровь, заставляя возвращаться вновь и вновь к мыслям о проклятом, мать его, Илае. Эм говорит, что я осунулся, что мне надо высыпаться. Как возможно выспаться, когда даже во сне мне видится этот ушлепок, а просыпаюсь я посреди ночи в поту, с лихорадочно стучащим сердцем и болезненным стояком?! Это невозможно. Еще немного и я сойду с ума. Он доводит меня до самого края, сталкивая в пропасть беспрерывной депрессии. Сил не хватает ни на что. А сейчас еще и этот пес! Как его там? Кэлл?! Его даже зовут фактически также, черт побери. Надо срочно что-то делать. *** Илай беззаботно болтал в ресторане с Кэллом, забыв на какое-то время о проблемах. Ему было с ним так просто, легко, парень был рад удавшемуся вечеру, который сбавил его напряжение, накопившееся за последние месяцы. Только вот молодой федерал воспринимал это серьезнее, нежели простое свидание. - Может, ко мне? – холеная рука невзначай коснулась рукава рубашки молодого специалиста. Локер поперхнулся дорогим вином, замарав рубашку. - Черт, минуточку, я отойду, - пунцовый, он встал из-за стола и ушел в уборную. Пытаясь оттереть винное пятно, он сосредоточенно тер рубашку, но особого результата это не давало. Он закрыл глаза, шумно выдохнул и опустил голову, опершись о раковину. Он думал об этой ослепительной улыбке и добрых глазах. Глянцевитость привлекала, как хорошо ограненный алмаз. Но только вот простой оникс оказался дороже его сердцу даже такого бриллианта. Внезапно вокруг его талии скользнуло кольцо теплых рук, и он оказался прижат спиной к груди Кэлла. Локер от неожиданности вздрогнул и повернулся лицом к агенту ФБР, все также опираясь о раковину. На губах парня вновь блистала та улыбка, обнажая ровный жемчужный ряд зубов. Илай смотрел на него с долей сомнения, удивления и тоски. Вдруг он почувствовал на своих губах мягкое прикосновение чужих, осторожное, спрашивающее разрешения, но он не разрешил. Кэлл недоуменно посмотрел на молодого эксперта, а потом разочарованно прошептал: - Ты любишь того, - он кивнул головой куда-то в сторону, - босса? Илай тоскливо посмотрел на мужчину, сердце его сжималось, но он кивнул. Кэлл уткнулся ему в шею и проговорил: - Я бы каждое утро готовил тебе завтрак, мы бы вместе выгуливали Гектора по вечерам, ты бы знал, какой там воздух, в том саду. - Прости меня, но не твое имя я хотел бы говорить с утра перед пробуждением, и не тобою заняты мои мысли буквально круглосуточно. Федерал понимающе кивнул и отступил прочь, уходя теперь уже навсегда. Локер предпочел безумное отчаяние спокойному мирному счастью, исчадие ада солнечному дню. Он закрыл лицо руками и опустился на пол. Из крана капала вода, руки были мокрыми и холодными, новая боль огромной волной обрушилась на него, придавливая ниже, к полу, и дальше, сквозь бетон, фундамент, казалось, принуждая провалиться в самый тартар, сжимая сердце в свои мертвенные тиски, заставляя беззвучно кричать, биться в истерике на кафельном полу. Капли мерно разбивались о белоснежный фарфор. Локер сидел на полу, опустошенный, превратившийся в пепел. Снова. *** Эта ночь прошла для Доктора по лжи, словно целая вечность. Его мысли давно стали самостоятельными существами и сжирали его, заставляя сжиматься в пульсирующий комок. За последние недели эти мысли сплелись, став практически реальными, то тут то там отзываясь тихим шелестом, перешептыванием страниц книги, листвы за окном, шипением чайника. Навязчивой идеей всплывая в мозгу, перекрывая остальную деятельность. Душа металась в теле, как птица в раскаленной железной клетке, обугливая перья, до белых всполохов перед глазами, до самого основания прожигая себя. Он лежал, разметавшись по кровати, обволакиваемый тишиной, шепчущей прямо в ухо одно и то же имя: Локерррр… Он абсолютно не мог заснуть, лишь под утро провалился в беспокойный сон без сновидений, черный экран перед внутренним взором изнеможенного сознания. На работу он заявился абсолютно разбитый, с глубокими синяками под красными глазами, испещренными сеткой лопнувших капилляров. Локеру звонил Кэлл, он извинялся за вчерашнее, что был слишком резок, Илай слушал его с улыбкой на губах, что очень взбесило Лайтмана. Он подошел и вырвал у него телефон из рук, сбрасывая звонок. Он швырнул мобильник в мягкое кресло и указательным пальцем ткнул Локеру в подбородок. - Не смей звонить этому слащавому ублюдку, лучше займись работой. – процедил он, акцентируя внимание на каждом сказанном слове. - Вы не имеете права запрещать мне общаться с людьми, тем более с теми, с которыми я хожу на свидание, - сглотнул Илай, открыто блефуя, но стараясь не показывать этого, маскируя за злобой неуемную дрожь, от которой все тело его мелко тряслось. В ответ на эту фразу Лайтман прожег его таким взглядом, температуре которого позавидовал бы любой лазер. Он поджал губы и уже открыл рот, собираясь что-то сказать, сжимая кулаки до сведенных мышц, но Локер демонстративно взял свой телефон и набрал все тот же номер улыбчивого федерала. - Кэлл? Прости, это мой босс, хах, да…нет, нет, все хорошо. Я тут подумал, - он с вызовом смотрел на закипающего начальника. – Давай сегодня в 6 встретимся? Хорошо, до встречи. – Он выключил телефон и скрестил на груди руки. Доктор долго сверлил дырку в кудрявом упрямце, но потом стремительно развернулся и широким шагом направился в свой кабинет, оставив Локеру вдвое больше работы нежели обычно. *** Ну почему я люблю именно этого засранца? Как я его до сих пор не уволил? Я не знаю, чего я хочу больше – поцеловать этого самомнительного идиота или ударить так, чтобы челюсть еще неделю нормально не функционировала? Никуда он вечером не пойдет, особенно с этим зубастым. Не могу видеть, как он улыбается этому щенку, просто тут же внутри вдруг кто-то берет и огромной железной рукой сжимает сердце, а сознание застилает таким густым туманом, что остается только одна мысль, звенящая тысячью голосов в голове: «Он – мой». Локер ведет себя так, будто специально заставляет меня чувствовать эту отвратительную ревность. Она просто сжирает меня. Боже, за последние месяцы я не помню, когда я чувствовал себя хотя бы приемлемо. Меня тошнит от одной мысли об Илае, но он сумел проникнуть в меня, впитаться в кожу и заполнить собою все изнутри, как вьюнок заполняет полый ствол поваленного дерева, открывая доверчивые глазки своих цветов то тут, то там. Это только что я сказал? Размяк, совсем уже свихнулся. Мне нужно отдохнуть, но я ничего не могу с собой поделать. Я отдохну только тогда, когда эта кудрявая голова перестанет быть такой занозой в заднице. Но этому не бывать. Я сам не позволю. *** Целый день Локер мотался по мелким поручениям, выполняя прихоти босса и ощущая его месть в полной мере на своей шкуре. То надо было съездить забрать из починки камеру, то отвезти Эмили домой, то документы забрать из полиции для дела, над которым работала Торрес. И да, почему ты все еще не обработал видеоматериал, Локер? Что значит, тебе не хватает времени? А на бургер хватает? Ну и что, что это – физическая потребность. Работа тоже твоя физическая потребность, я бы даже сказал, необходимость, ведь ты не хочешь до конца жизни быть неоплачиваемым стажером? От всех этих весьма унизительных окриков Илай начинал буквально закипать. Кто бы мог подумать, что решающий вклад в это дело внесет пальто. Рабочий день по идее уже подошел к концу, было почти 6 и Локер, уставший и измученный, весь в дорожной пыли, собирался гордо выйти из офиса и сесть в чистый, сверкающий на солнце ВМW, но его надежды, словно стекло разрушили слова Лайтмана: - Илааай, забери мое пальто из химчистки! – в ушах стоял звон осыпающихся прозрачных осколков. Булыжник был слишком увесистым. Стекло не выдержало. Это стало последней каплей. - Рабочий день уже закончился, и я не собираюсь тратить свое свободное время на ваше пальто! В дверном проеме показалась сутулая фигура Доктора. - До конца рабочего дня еще 20 минут, ты все еще на работе. - Вы это делаете, чтобы я не пошел на свидание?! – вскричал Илай. - Что за чушь? – Лайтман стушевался, но, не подав виду, направился к своему кабинету. Локер двинулся за ним. - Нет, вы сегодня всеми способами добивались того, чтобы я не успел на встречу. Вам то что с того, что я встречаюсь с Кэллом? Они остановились прямо у двери кабинета. Лайтман обернулся и подошел вплотную к оторопевшему стажеру. - Может, не хочу держать в команде заднеприводных? – он развернулся и ворвался в свой кабинет. Руки его тряслись. Еще бы чуть-чуть и он бы не сдержался, сгреб в охапку, прижал к себе… Нет, нельзя. Но Илай не собирался останавливаться на достигнутом. - Вы весь день меня гоняли, как служанку туда и сюда, заставляя выполнять ваши прихоти. И я таскался, как цепной пес, чуть ли не тапочки вам в зубах подавал, но вам же плевать на все, на всех… - он запнулся, увидев прожигающий взгляд на себе. Лайтман обернулся к нему всем корпусом. - Ну что же ты, продолжай, я вижу, что тебе не терпится сказать что-то еще! – он перешел на крик, его чаша терпения давно была полна и тут та тонкая грань просто лопнула, как мыльный пузырь, выпуская весь накопленный океан эмоций наружу, заставляя тело трястись от переизбытка того, что происходит в душе. В глазах Локера блеснули слезы. Лайтман умудрился спустить тетиву, попав прямо в тот уголок сердца, что выжигал день за днем, сам того не подозревая, а теперь он угодил именно туда, разбередив рану и боль захлестнула кудрявого эксперта по лжи с головой, уволакивая вниз, затаскивая прямо в омут. В горле встал огромный ком, который копился так долго, который требовал выхода. - Вам же абсолютно плевать на меня. Почему вы меня все еще не вышибли?! Лучше бы я остался без работы, чем работал на вас. Вы ведь не знаете, что такое не спать каждую ночь, лишь бы успеть сделать все, что вы мне задали, лишь бы услышать от вас что-то большее, чем «неплохо». Вам неизвестно, что последние несколько месяцев я просто существовал, а не жил. Я каждый чертов день старался, черт возьми, я действительно старался сделать все, что вы просили, но всякий раз я получал лишь пощечину. Но только вы били не по моему лицу. Я ненавижу вас! Я ненавижу вас всем тем, что у меня осталось в груди, – руки его тряслись, по щекам текли горячие слезы, он кричал, все больше распаляясь, выплевывая слова сквозь плотно сжатые зубы прямо в лицо Доктора, переходя все границы, активно жестикулируя руками, нависая над Лайтманом. Внезапно в его голове промелькнуло озарение. Он застыл с открытым ртом и широко распахнутыми глазами, полными слез. Радужка его глаз виделась такой прозрачной, как талая вода, и казалось, что это не слезы текут, а душа вырывается наружу и катится, катится вниз по щекам, срываясь с подбородка кристально-чистыми каплями, и разбивается в пыль о грубый ворс ковра. – Я…Вы все знали, верно? Боже мой, почему вы это делаете? – Он закрыл лицо руками. - Знал что? - Перестаньте, неужели великий Доктор Лжи не заметил бы того, что крутилось у него под носом. Вы, самовлюбленный эгоист, почему вы это делаете? Вы садист… - Я садист?! – Лайтман вскипел, наступая на Илая, заставляя того отступить к стене, увешанной какими-то фотографиями, масками из Новой Гвинеи. – Да ты, щенок, понятия не имеешь, что такое чертова боль. – он смотрел ему прямо в глаза, рвано дыша, играя желваками, стараясь усмирить бушевавшую ярость внутри. Но она вырывалась наружу, языками пламени опаляя самые кончики ресниц Илая, и он чувствовал ее почти физически. – Я не знаю, что такое бессонница? Да ты посмотри на меня, я не сплю уже месяц, Локер, месяц!!! Ты ненавидишь меня?! Хочешь ударить? – он выставил скулу и указал на нее дрожащим пальцем. – Так ударь! Чего ты ждешь? - Я ненавижу вас! - Давай, бей! - Я не буду вас бить! - Ну же, ударь, вот он я!!! - Я не хочу вас бить! - Бей! - Нет! - Бей же!.. - Лайтман шагнул навстречу Локеру, растопырив руки, и тут же пружина, взводимая внутри Илая выстрелила, ужалив кулаком прямо в тщательно подставляемую скулу Доктора. Его отбросило назад. В кабинете повисла тишина. Было слышно только сбитое дыхание двоих мужчин и отчаянные всхлипы неоплачиваемого стажера. Лайтман поднялся с пола и ощупал саднившую щеку. На пальцах была кровь. - Щенок… - выдал он с придыханием и тут же подкосил оторопевшего Локера ударом в солнечное сплетение, заставив того ловить воздух ртом, словно огромная рыбина. Он налетел на Илая, щедро охаживая того по бокам. Стажер только успевал прикрываться локтями. Он смог оттолкнуть Лайтмана в середину комнаты и теперь пытался восстановить дыхание. Они измотали весь запас своих сил. Локер рухнул на колени. - Я… не буду… - просипел кудрявый. – не буду с вами драться… - он разогнулся, слезы продолжали течь по его лицу. - Лучше бы ты дрался… - Лайтман рухнул рядом, не в силах больше держаться на ногах. - Я не буду с вами драться! – вскричал Локер. В наступившей тишине это было слишком громко. – Я… - он снова не мог набрать, протолкнуть в легкие воздуха, чтобы сказать то, что приносило ему боль каждый божий день, вертелось на кончике языка, готовое соскочить, так тщательно скрываемое перед всесильным Экспертом по лжи. – Я люблю вас, - он всплеснул руками, шмыгая носом. Слезы двумя обжигающими ручьями катились по его щекам, безобразными мокрыми кляксами расплываясь на груди. – Люблю также сильно, как ненавижу. – он попытался изобразить улыбку. Но это была скорее истерическая, вымученная улыбка, чем то, что мы обычно называем этим словом. – Ну что, довольны? Этого ждали? Признания? Так я это сделал. Что, теперь уже не так интересно шпынять меня по углам, зная, что приползу обратно? Что-то внутри Кэла вдруг оборвалось. Пустота. Поваленное дерево, заполненное вьюнками. Они щекотали внутренности, прорастая сквозь поры, они росли повсюду, протягивая к солнцу тоненькие стебельки. Сердце упало куда-то вниз. С ресниц сорвалась прозрачная капля. - Идиот. Это было сказано так тихо, но это было громче любого крика, в этом коротком слове слилось все, что только было возможно: злость на себя, на Илая, отчаяние, облегчение, радость, и бесконечная нежность, заплескавшаяся в карих глазах. Лайтман протянул руку к щеке черноволосого и стер большим пальцем крупную слезу. До Локера все еще не дошло. - М-мистер Лайтман? – пролепетал он осипшим голосом, неосознанно прижимаясь к ладони на своей щеке, трепеща ресницами на полуприкрытых веках и постоянно всхлипывая. Кэл молча, собственнически притянул Илая за белую шею и впился в его губы, сминая их в жадном порыве, оттягивая кожу зубами, отнимая кислород, он пил его, как дорогое вино, доводя до исступления, не оставляя ни капли. И, как от любого вина, от Локера у него кружилась голова. Илай был абсолютно смятен и подавлен. Он ожидал всего: криков, ругани, простого «пошел вон», но не этой дикой нежности, что сейчас разбивала накипь, образовавшуюся за это время на его сердце. Оба дышали через раз, пытаясь насытиться друг другом, обоим было мало. Это все было не так, не здесь, не с ними, они были в другой реальности, да и в реальности ли? Нет, это было просто сном, но как же не хотелось просыпаться. Они задыхались от рваных, частых поцелуев, но не могли оторваться друг от друга, даже чтобы хотя бы вдохнуть. Резко мир вдруг стал умещаться лишь в этих прикосновениях, в слиянии душ, переплетении пальцев дрожащих ладоней, в этих поцелуях, которые больше похожи на жалящие укусы пчел. Наконец, Лайтман прервал это безумие и оторвался от Локера, лежащего под ним. Кудри его растрепались, рот был приоткрыт, губы припухли, а грудь часто вздымалась. - М-мистер… - Кэл. – Он посмотрел в потемневшие глаза напротив. – Меня зовут Кэл. Он снова припал к губам Локера. Им казалось, что с каждым поцелуем весь груз с плеч сваливался. Рассыпался огромными невидимыми глыбами, истаивая в воздухе. Илая все еще трясло, он пытался отвечать, но это выходило неловко, губы не слушались, язык не ворочался, он лишь ловил уверенные движения Кэла, пытаясь им подражать, отражать, сходя с ума от горячих прикосновений, дрожа всем телом в нежных объятиях. Если бы он сейчас стоял, то его колени бы точно подогнулись, растекаясь жидкой ртутью по полу, отказываясь стоять под таким напором. У него тряслись поджилки и вылетали неровные вздохи от того, как Лайтман целовал его губы, непокорный подбородок, сливочную шею. Боже, он целовал его так нежно, но так жадно, будто был посреди пустыни, а Локер был самой чистой и прохладной водой в оазисе на свете. Он пригоршнями вычерпывал всю его боль, сцеловывая ее соль с впалых щек, но этого было так мало. Черт возьми, насколько этого было мало! В сторону полетели бесполезные тряпки, мешающие, сковывающие, не дающие ощутить любимое тело ближе, еще ближе, кожа к коже, до ожога от переполнявших чувств. Локер с таким наслаждением провел рукой по крепкой груди, что вздымалась и опадала под его ладонью. Он так прижимался, словно думал, что босс сейчас разлетится на миллионы кусочков, превращаясь в звездную пыль, а сам он очнется где-нибудь посреди офиса, наверняка свалившийся от усталости, как загнанная лошадь. Но нет, вот он – в ответ прижимает к себе, словно хочет впустить в себя, оберегая от целого мира, путается рукой в непослушных кудрях и целует, целует так, что кровь стынет, а на коже под его поцелуями распускаются цветы. Весь он превращается в цветочное поле и смотрит, смотрит васильками глаз на то, как нежен с ним Лайтман, и не может поверить, что этот зверь может быть таким ручным, ласковым. И с губ один за другим, словно стая птиц, срываются стоны, что звенят в окружающей тишине переливчатыми колокольчиками где-то на окраине затуманенного сознания. Пальцы на ногах подгибаются сами собой, а низ живота просто охватывает пожар. Как же жарко. Они словно где-то у самой поверхности Солнца, их объял такой жар, что кожа плавится, прикипает друг к другу, каждое касание – жидкое железо, но им нужно больше. Им холодно. И весь холод Арктики не сравнится с этим, голодным, похожим на снежного волка. Они изголодались друг по другу и только сейчас начинают оттаивать, согревая друг друга. Жарко. Холодно. Холодный жар и жаркий холод. Талая вода в ледяном ручье и адский жар, необузданная стихия. Кэл не может оторваться от черной пропасти зрачков, затопивших голубую радужку, и теперь ледяные ручьи плещутся лишь на самом краешке, а остальное – абсолютная чернота. Бездонные омуты. Он оглядел исцелованное лицо, густой румянец на щеках и мягкие, горячие губы. Бледная грудь, через тонкую кожу которой можно разглядеть голубую сеть вен. Он и вправду похож на поле с тысячью перебегающих друг друга ручьев, с благоухающим разнотравьем на оврагах ключиц, у самого уха, у плеча. Все так абсурдно, но так правильно. Локер стонет. Он стонет так протяжно и сладко, что Кэл теряет голову и просто берет его единым движением. Сквозь этот водоворот сознаний, эмоций, лижущих сердца ласковыми теплыми языками, слышно тихое позвякивание опадающих цепей. Так падают оковы с двух стремящихся друг к другу сердец, наконец соединившихся, радостно гонящих кровь по телу вместе с шипящей, как шампанское, радостью. Пульсирующая боль уходит и ее сменяет всеобъемлющее удовлетворение, волнами затапливающее по самую макушку. Илай снова плачет. Слезы вымывают из его истерзанной души остатки липкого страха, отчаяния и пропасти безысходности. Он плачет, слезы скатываются по его раскрасневшимся щекам, но не обжигают, а залечивают раны. Он улыбается, и его улыбка светится, как капли росы на листьях трав в поле перед рассветом. Он шепчет одно и то же, как молитву, как единственное, что вообще имеет смысл в этом мире: «Кэл, Кэл, Кээл!». Сквозь все это пытается пробиться тихий назойливый писк телефонного звонка, но кто его слушает? Горячий шепот Локера отдается в голове Лайтмана, он всюду, словно отражается от невидимых зеркал, тысячным эхом распространяясь вокруг. Этого так много. Так много всего: вздохов, стонов и тихого голоса, мечтающего, молящего о большем: «Кэл!». Слишком много. Но все равно так мало. Они жадны, как путники после недели голода, как звери после спячки. Кэл ненасытно рычит и прикусывает чувствительную кожу на лопатках, на что Илай отзывается чередой стонов и больше подается назад, отдаваясь целиком, без остатка. Мозг коротит, перед глазами пляшут звезды дикий первобытный танец, в ушах стучит бубен. Это похоже на шторм. Дикая буря в огромном океане, с цунами и водоворотами. И их поднимает на волнах огромная стихия, как на качелях, все выше, а затем вниз, расшвыривая ошметки белой пены, взрывая воду, так, что сердце ухает где-то у горла. И в этом шторме, где все мельтешит и постоянно меняется, ясно только одно: скоро крушение. Надсадно трещит дерево, а волны раз за разом уносят все выше, и кажется, что хотят забросить на самое небо, ближе к нестерпимо ярким звездам. И с губ Кэла срывается раз за разом лишь тихое, нежное «Илай». Он шептал это прямо в кожу, пропитывая его собственной любовью, выцеловывая небывалые узоры на мягкой молочной коже. Но очередное цунами затопило их с головой, они захлебывались, задыхались от нахлынувшего, как от удара молнии прямо в позвоночник. Крушение. Небывалое крушение застало их обоих практически одновременно. Но это было самое лучшее крушение в их жизни. Мышцы на подогнувшихся вдруг пальцах сводило приятной судорогой, а перед глазами скакали звезды, ставшие вдруг такими близкими, они мельтешили прямо перед носом, щекоча искрами подрагивающие ресницы. Они пытались отдышаться, надышаться друг другом, впитывая каждый звук разгоряченной кожей, пропитанной солью пота. Грудные клетки разрывали бешено стучащие сердца, как канарейки в металлических клетках, заливаясь счастливым криком сквозь золотые прутья. Сил не оставалось ни на что. Блаженная пустота наполнила их тела. Кэл безрассудно путался пальцами в черном шелке тугих колец, пытаясь собраться с силами и встать с грубого ковра на полу. Колени дико саднили. Вокруг была разбросана одежда, валялись оторванные в диком порыве пуговицы. Илай приподнялся на локтях. - Так вы не знали? - Боже, нет, конечно. - Но как вы это не заметили? Всесильный Доктор Лайтман не такой уж всесильный? – он игриво закусил губу. - Читать близких людей всегда сложнее всего. А особенно тяжело читать тех, на кого дрочишь каждую свободную минуту. Илай уронил голову на руки, пытаясь скрыть улыбку. - Вы…- он пытался сдерживать смех. – вы дрочили на меня?! - Да, черт бы тебя побрал, каждый божий день, но этого было так мало. Одному Господу известно, сколько однодневок я перетрахал, представляя твою шикарную задницу. - Мою ччтоо?? Ай! – Кэл смял упругую ягодицу в руке. Локер трясся от смеха. - Тебе смешно, сукин ты сын? – Лайтман улыбался. – А ничего, что у меня из-за тебя столько сделок сорвалось? - Почему из-за… из-за меня? – Локер не мог прекратить смеяться. - Да потому, что ты вечно ходишь в этих своих штанах, которые так обтягивают задницу, что даже вход видно, и у меня вставало только от одной мысли о том, как красиво бы разлетелись пуговицы по моему кабинету с твоей рубашки. Не знаю, как Фостер меня терпела последние месяцы? Я большую часть рабочего дня проводил в кабинке туалета!!! – Лайтман дотянулся до губ Илая, растянутых в неудержимой улыбке и медленно, с наслаждением поцеловал, скользнув внутрь приоткрытого влажного рта языком, перехватывая дыхание. Илай подумал, что, пожалуй, от таких поцелуев можно и умереть. Или стать зависимым от них. У него дрожали ободранные коленки, он пытался притянуть непослушными пальцами Доктора еще ближе за коротко стриженный затылок. Где-то под грудой одежды вибрировал телефон с сотней пропущенных, но кому нужен бриллиант, пусть и в лучшей огранке, который может лишь отражать упавший на него свет, если есть этот оникс с мерцающим водоворотом маленькой вселенной в своих недрах? - Черт возьми, если весь этот кошмар длиною в несколько месяцев был для этого, то я готов пережить это еще раз, чтобы снова увидеть твои дрожащие коленки… – Усмехнулся Лайтман. – ты абсолютно не умеешь целоваться. Локер покраснел. - Зато стонешь, как семнадцатилетняя девица, только что открывшая для себя все прелести человеческого соития! – Кэл игриво выгнул бровь. - Но вам же вроде как нравится, - решил не сдаваться Локер. - А я отрицаю? – шепнул Кэл прямо в залившееся чудным румянцем ухо черноволосого эксперта по лжи. Илай сглотнул. В животе опять становилось жарко и сладко. - Я предлагаю поехать ко мне. - А Эмили? - Точно. Значит, к тебе. Одевайся. *** Впервые за долгие месяцы на плечах Локера не было китайской стены вместе с каким-нибудь Эверестом, а на душе было так спокойно и безмятежно. Волосы растрепаны после «утренней побудки», а рубашка, держащаяся всего на нескольких пуговицах, неряшливо заправлена в штаны, у которых даже ширинка не застегнута из-за спешки. Он попытался как можно незаметнее пробраться в лабораторию, но ему это не удалось: ехидный взгляд Торрес дал ему понять, что его заметили и просто так отпускать не собираются. Илай сделал вид, что ничего не произошло и ненавязчиво поправил (по крайней мере, сделал попытку) растрепанные кудри. Торрес лишь повела бровью. - Ну и как оно? - Кто? - Свидание. - К-какое свидание, что ты мелешь? - Он попытался опереться о столешницу, но опрокинул все диски, лежащие на нем.- Никакое не свидание. - Ты кого хотел обмануть, радикально честный? Хоть бы постарался привести себя в порядок... - И не говори, Торрес!!! - дверь остервенело распахнулась, и в лабораторию, небрежно вихляясь, ввалился Лайтман, выглядевший так, словно не было вчера ничего, а он всю ночь только и делал, что ждал утра, чтобы прийти на работу. - Что тут у вас? - Локер ходил на свидание. - Оу, Локер, - Кэл удивленно вздернул брови, а потом склонился, прищурившись, к Илаю, - ты ходишь на свидания? Ну и как оно?  Лайтман плюхнулся в кресло, принимая излюбленную позу и недвусмысленно пошевелил бровями. - Я думаю, он ничего... – проурчал Доктор, пожирая стажера таким взглядом, что у того затряслись поджилки. Он сглотнул. - Да вы посмотрите, этот холеный федерал минимум полночи с него не слазил! Прямо секс-машина. - подхватила Торрес. - Дааа, просто зверь, не правда ли, Ллокеррр? - откровенно издеваясь, прорычал Кэл. - Еще какой, - решил не сдавать позиции Локер, - но вы знаете, абсолютно не умеет целоваться. - Серьёзно? - Да, нисколько. - Настолько плохо, что у тебя коленки от одного поцелуя подкашивались и стоял так, что боже упаси? – Лайтман самодовольно ухмылялся, пожевывая кончик мизинца. Локер густо покраснел. Торрес недоуменно захлопала глазами, потом колесики ее мозга закрутились, сложили два и два, и она ошарашенно выдала нечто несвязное: - Так вы, он... вы и он... вы! – она задыхалась от осознания. Лайтман пафосно встал, роняя кресло и засунув руки в карманы потертых джинсов, смотря на жалкие попытки девушки сказать хоть что-то. Устав ждать, он ураганом пронесся мимо Илая, оглушительным шлепком по заднице вытаскивая того из грез, и унесся за дверь, всенепременно ею хлопнув, но через секунду вновь приоткрыл ее и покачнулся на одной ноге. - Всю ночь. - Что?  - Я не слезал с Локера всю ночь, когда ты научишься нормально читать людей? Локер, зайдешь ко мне. И советую не задерживаться. Дверь снова захлопнулась, а Локер, как рыба на суше открывающий и снова закрывающий рот, обернулся к Торрес, желая все объяснить. Он нерешительно почесал в затылке и попытался подобрать слова. Она подошла к нему, ехидно усмехаясь: - Ты же слышал папочку, Илай, не стоит мешкать, - она с застегнула его оглушительно провизжавшую молнию на брюках. Стажер охнул от неожиданности. - Папочка не любит ждать.  Локер прерывисто вздохнул и закрыл глаза. Его с ног до головы покрывал густой румянец, а щеки будто были раскалены до бела. - Д-да, сейчас иду. *** Локер осторожно прикрыл дверь, как тут же сзади раздался вкрадчивый низкий голос: - Ну где ты бродишь, я вроде как приказал тебе явиться ко мне? - Кто-то говорил, что не потерпит заднеприводных в команде. – Съязвил Илай. - Так не распускать же теперь всю команду, - невинно захлопал глазами Доктор. Локер подавил смешок, поджав губы. - Так что мы застыли? – Лицо Лайтмана вдруг резко приобрело грубые черты, перестав быть ласковым и ручным, становясь вновь диким, необузданным зверем с трепещущей верхней губой. Он напоминал маньяка, загнавшего в угол свою жертву и теперь развалившегося в кресле с широкой ухмылкой и недобрым блеском в глазах. - Раздевайся. У Локера подогнулись коленки.