Цветочек

Грудь болела. На месте удара даже щиток скафандра погнулся. Хоук еле доплелся до своего блока, а сейчас, стаскивая с себя броню, он уже жалеет, что так быстро убрался с поля боя. Хотя… какое там поле. Поляна. Проезжая дорога. Наверняка его улов уже подобрал кто-то другой. Хоук с трудом сгибается, чтобы разуться, и понимает, что удар, пришедшийся по ребрам, вышел гораздо более сильным, чем ему показалось. Если бы не щиток, то он бы с проломленной насквозь грудной клеткой истек бы кровью — от болевого шока ему не дали бы скончаться системы первой помощи в скафандре. Отчасти Хоук гордится, какую огромную тварь сразил, но в основном ему тоскливо, потому что поделиться успехом не с кем. Местные то и дело подстреливают мелкую живность, техники расставляют ловушки на крупную, и геройство в одиночку не приветствуется. А что делать, если ему не с кем поговорить? Знакомые рожи оскомину набили. Нет среди них настоящих людей, с которыми пойдешь хоть на край света, все мелкие и мелочные. А из занятий для него — охрана территории как раз от опасной живности. Больше никто пока что на аванпост не нападает. Раздевшись, Хоук рассматривает огромный синяк, растянувшийся по всей груди, задумчиво чешет подбородок. Стоит, наверно, к врачу сходить… Если склонить голову вниз, то синяк кажется огромным, как море. Он накидывает на голое тело толстовку и отправляется в медпункт. Доктор на аванпосте всего один. Вернее, их около десяти, но все, кроме одного — азари, саларианцы и турианцы, а их Хоук воспринимает как ненужное дополнение к медицинскому пункту. Еще в первый свой день на Кадаре он подметил недостаток людей. — Я к человеческому врачу, — бурчит он, стоит синеголовой медсестричке приблизиться к нему. — Доктор, глянь на минутку, — зовет он. Он проходит вперед, хотя медсестра требует остановиться. Мельком думает, что азари ничего не стоит его в лепешку расшибить о стену своей биотикой. Но тормозит он, лишь когда находит искомое в следующем блоке. Доктор, стоявший к нему спиной, оборачивается. Высокий. Нос красивый. И белые волосы собраны в неаккуратный хвостик. — Проходите, — без особого радушия приглашает доктор на кушетку. — А эта не уйдет? — спрашивает Хоук, мотнув головой в сторону медсестры. — Она моя ассистентка, а не «эта», — прохладно отвечает доктор. — Лили, у вас, кажется, время обеда?.. Азари гневно фыркает и порывистым шагом покидает медпункт. — Как вас с такой ксенофобией на борт корабля пустили? — бормочет доктор, натягивая стерильные, остро пахнущие перчатки. Хоук стягивает через голову толстовку и ложится на кушетку. — А на борт всех без разбору пускали, судя по тому, что я видел. Нет у меня никакой ксенофобии. Просто что они понимают в человеческом организме? Чего им смотреть на меня во время осмотра? Доктор с укоризной качает головой, встает над ним и, не дотрагиваясь до груди, с интересом смотрит на синяк. — Кто это вас так? — Эйрох. В одиночку его завалил, — хвастает Хоук. Доктор включает инструментон, водит над ним своими приборами. — Зуб в качестве сувенира отломал. А вот броня у него крепкая, ее только взрывом крошить, и все равно не факт, что… — Помолчите, пожалуйста. Дышите ровно. Хоук подчиняется. Белые длинные пальцы доктора летают над ним, по-прежнему не касаясь, приборы светятся и мигают. — Трещины в четырех ребрах, — наконец говорит доктор. — Вам нужен покой. У вас здесь есть кто-нибудь, кто может за вами ухаживать? — Нет, — мотает головой Хоук. — Брат в криокапсуле. Доктор присаживается напротив него на стул. Хоук начинает одеваться и рассказывает: — Он меня с самого детства бесил, заноза в заднице, а не ребенок. Решил: улечу от него в другую галактику. Так он в Инициативу следом за мной записался, думал, убью его. А теперь полжизни бы отдал, чтобы его поскорее увидеть. — Понимаю, — кивает доктор. — Здесь бывает одиноко. Нам следует работать активнее, чтобы руководство разрешило вывести из криостаза как можно больше людей. Хоук хмыкает. Активнее работать… Цветочек наивный. — А у тебя здесь есть родные? — интересуется Хоук. Доктор утыкается в планшет. Должно быть, записывает в анкету Хоука сведения о его травме и вздорном характере. — Нет, — наконец отвечает доктор. — Как в Млечном Пути был сиротой, так и здесь остался одинок. Я договорюсь, чтобы вам доставляли еду в личную комнату. Три дня проведите в постели. Что привело вас на Кадару? Хоук пожимает плечами. Просто надоело сидеть на Нексусе, и как только основали аванпост в этом гадюшнике, он из кожи вон лез, чтобы его отправили осваивать новый мир. Говно, а не мир… воняет серой, постоянно нападают бандиты, а об отравленной воде и ядовитых зверушках и говорить нечего. Но доктор такой чистый и вежливый, что Хоук придерживает при себе неприглядные мысли. — Захотелось чужую планету своими глазами увидеть, — врет Хоук. Доктор понимающе кивает и говорит: — А я просто не мог на Нексусе скучать. Получается, можно было ему начистоту ответить… А, поздно уже. — Как тебя зовут? — спрашивает Хоук. — Андерс. — Заходи как-нибудь поболтать, Андерс. — У меня много работы, — пожимает плечами Андерс. — Вас проводить? — Ага. — Кейси, — зовет Андерс, и в блоке появляется большеглазый саларианец. — Проводи… — Сам дойду, — угрюмо говорит Хоук. — До встречи, цветочек. Остаток дня он проводит в кровати, как послушный мальчик. Смотрит фильмы и запись интервью с Первопроходцем, презрительно хмыкает. И как у парня хватает энтузиазма говорить, что все найденные ими планеты скоро заселят люди… Они летели шестьсот лет в никуда. В мир, где температуры экстремальные, вода отравленная, а виды, наделенные разумом, сравнимым с человеческим, недружелюбные. Словно там, на Земле, в Млечном Пути, недостаточно было опасностей. Им обещали рай, и где он? Хоук выключает интервью и решает больше не смотреть их единственный правительственный канал. Еду ему, как и обещал Андерс, приносят — теплый ужин в коробке с крышкой и термос с горячим шоколадом. Хоук кривится — как умилительно, о нем заботятся. Он, правда, все же надеялся, что доктор сам придет. На Нексусе он его не замечал, ни разу не видел, может, потому что был на осмотре врача всего один раз — при выходе из заморозки. А тут увидел новое лицо, и сердце будто бы перевернулось. Хоук обещает себе, что этот день в постели точно продержится. А завтра… Назавтра он принимает душ, по привычке одевается, как мародер какой-то — одежда потрепанная, ботинки запылились, на шею — тряпку длинную, некогда красную, как шарф, чтобы в случае наплыва сернистых газов лицо прикрыть. Сдает нагрудный щиток от скафандра местному технику с золотыми руками, чтобы поправил… Делать решительно нечего, без брони по Кадаре не погуляешь, постоянно нападают, и свои, и чужие. И он идет в медпункт. Пришельцы (странно их так называть, он ведь для этой планеты тоже пришелец) посматривают на него с легким недовольством, но не останавливают. Он находит Андерса все в той же позе, что и вчера — спиной ко всем, голова склонена к микроскопу. Хоук обходит его, присаживается на край кушетки и спрашивает: — Что-то интересное, цветочек? Андерс, покосившись на него, замечает: — Вам бы в постели быть. Клетки крови, — вдруг вдохновенно говорит он, — нетипично распадаются под воздействием токсинов местных растений. Такой простор для открытий, для научной работы… — Ты хоть выходишь отсюда? Гулять не пробовал? — С чего вы… ты взял, что я не гуляю? Андерс все же поворачивается к нему. Вокруг одного глаза у него едва различимый круглый след от окуляра микроскопа. — Белый весь. Загара никакого. Не хочешь пройтись? — Постельный режим, — укоряет Андерс. — Минимум три дня. После этого обсудим проблемы загара и пользы свежего воздуха. Хоук усмехается. Кажется, Андерсу он тоже приглянулся. — А осмотра не будет? — спрашивает он и начинает разматывать шарф. — Я вчера все видел, — отвечает Андерс. — Не отвлекай меня. — Если только пообещаешь меня вечером навестить. — Подумаю над этим… Вечером доктор не приходит, но Хоук не удивлен. Разве этот цветочек первый шаг сделает. Тем более не так быстро. Надо же сначала зубы ему заговорить, потом себя расхвалить… К третьему дню Хоук успевает просмотреть все фильмы, на которые не было времени на Земле. По истечении назначенного срока Андерс сам приходит к нему. Поначалу Хоук думает, что это медсестра, приносившая завтрак, но, обернувшись на гостя, расплывается в улыбке. — Я скучал, цветочек. — Как самочувствие? — интересуется Андерс. — Стало великолепно с твоим появлением. Как клетки крови? Сражены ядом? — Ядом… — Андерс прикусывает губу. — Да, с ядом как раз вышло нехорошо. Тревор — помнишь его, крупный такой? — ввалился в горячке в медпункт и перебил все образцы. Раздевайся. Императив среди сожалений звучит так неожиданно, что Хоук на секунду тормозит, а потом, нагоняя упущенное, срывает с себя футболку, стягивает штаны… — По пояс, — с улыбкой осаждает его Андерс, и Хоук замирает в полусогнутом виде, с одной штаниной в руке, а второй — на ноге. Нет смысла одеваться обратно, думает он, и встает перед Андерсом. Тот касается кончиками пальцев груди, слегка надавливает. — Больно? — спрашивает он. — Приятно, — отвечает Хоук. Андерс отдергивает руку, включает на запястье инструментон и проводит им сверху вниз. — Не рискуй понапрасну, — говорит Андерс. — Нужды в истреблении местной фауны нет, а вот каждый человек важен, каждый человек на счету. — Как насчет прогулки? — напоминает Хоук. — Ты обещал подумать. Я ведь был хорошим мальчиком. — Одевайся, хороший мальчик, — командует Андерс. — Здоров. У меня есть дела на сегодня. — Значит, нет? — уточняет Хоук, надевая штаны обратно. — Что за дела? — Приготовить новые препараты взамен разбитых, — рассеянно говорит Андерс. — Неделя работы впустую… Хоук провожает Андерса взглядом. Вечером он заходит в медотсек, как к себе домой, дожидается, пока Андерс перевяжет руку очередному страдальцу, и предлагает: — Как насчет поужинать вместе? Андерс бросает взгляд на свой рабочий стол. В компактном термостате рядком выстроились пробирки с разноцветными крышками. — Ладно, — соглашается он. Он снимает халат. Под ним — темно-синий комбинезон. Хоук не прочь посмотреть, что под комбинезоном, но Андерс выключает все приборы, гасит свет и выходит из отсека. Они ужинают в общей столовой, где столы натыканы так плотно, что постоянно сталкиваешься с кем-то локтями. Обычно Хоук быстро бросает в себя пищу и торопится уйти, гомон действует ему на нервы, засилье пришельцев нервирует еще больше, но Андерс никуда не спешит. Он размеренно ест, не произнося ни слова, и Хоук, уже прикончивший свою порцию, начинает разливаться соловьем: перечисляет, как далеко заехал, какую пещеру нашел, скольких зверей убил… Он перечисляет свои достижения, добавляя свой голос к общему шуму, и понимает, что больше сказать-то ему и нечего, причины его бахвальства — сомнительные, рекордов он никаких не ставил. Другие, собравшись группами, работают более эффективно, а он, вечный одиночка, только тратит время зря. Это осознание заставляет его замолкнуть. Андерс, отставив стакан с зеленым чаем, спрашивает: — Ты Тревора избил? — Почему сразу я? — удивляется Хоук. Андерс красноречиво смотрит на его костяшки — кожа треснула, выдает следы недавних ударов. — Не избил, а подрался, — говорит Хоук. — Ты же сам видел его. Вечно пьяный, себя не контролирует. Образцы тебе перебил. — И ты решил мне добавить работы с поломанными костями, — фыркает Андерс. — Пойдем. Хоук идет за ним, как привязанный. Они покидают жилые отсеки, спускаются по дороге вниз. Хоуку не по себе: он этот путь проделывает исключительно в скафандре и с оружием в руках, а Андерс беспечно идет в своем синем комбинезончике и разве что не посвистывает, радуясь увеселительной прогулке. — Куда мы? — все же спрашивает Хоук. Андерс, оглядевшись, делает еще пару шагов, останавливается и показывает ладонью на вершину небольшой горы: — Видишь, где стебли вверх бегут? — Ну. — Мне они нужны для работы. Если бы ко мне не приполз сегодня Тревор со сломанным носом и вывихнутым запястьем, я бы собрал растения во время рабочего дня. А теперь мне придется тратить время после ужина вместо того, чтобы отдохнуть. — Подожди-ка, — говорит Хоук. — Ты туда полезешь… И его отталкивает волна биотического поля, которое Андерс использует как батут для прыжка. Хоук, разинув рот, наблюдает, как Андерс взбирается все выше, ловко хватаясь за выступы, и оказывается именно там, где заканчиваются стебли растений. Издалека он выглядит маленьким, размером с ладонь. Биотик хренов… Хоть бы предупредил. Хоук мрачно ждет, пока Андерс сорвет все свои цветочки и начнет спускаться обратно. Его жжет беспокойство. Так этот сумасшедший доктор, оказывается, выходит за пределы аванпоста не только без скафандра, но и без реактивного ранца. Хоук еще ни разу не видел, чтобы биотики так использовали свои способности. Одно дело — ставить щит или драться, и совсем другое — устраивать какие-то акробатические пируэты. Вниз Андерс спускается более тривиальным способом, благо на горе полно выступов, и в целом она достаточно пологая. Из нагрудного кармана комбинезона у него торчат пучки травы. — И часто ты так делаешь? — интересуется Хоук. — Может, раз в неделю, — пожимает плечами Андерс. — А что? Хоук чешет затылок. — Я тебя сопровождать буду, цветочек. А то пока ты летаешь, тебя сожрет или подстрелит кто-нибудь. Андерс вскидывает брови. — Я в охраннике не нуждаюсь. Он выходит на дорогу и идет в сторону аванпоста. Хоук хочет попенять ему на скалолазание без экипировки, но замечает у Андерса на руках перчатки без пальцев. Выходит, успел нацепить… Может, и не такой он цветочек пропащий. Обещание свое Хоук выполняет: следит, когда Андерс отдаляется от аванпоста, и прицепляется к нему. Это длится уже полтора месяца. Андерс изредка надевает ранец для полетов, чтобы забраться повыше, а иногда Хоук подхватывает его за талию и доставляет его на вершину горы сам, подхваченный реактивными силами. Скафандр Андерс по-прежнему игнорирует. Иногда берет с собой маску на нижнюю половину лица. Хоук и сам думает отказаться от шлема, но исключительно потому, что стекло мешает ему наслаждаться обществом цветочка. Тот никак не реагирует на попытки Хоука сблизиться, и с этим приходится смириться. В очередную прогулку на них нападают изгнанники, и Андерс ставит биотический щит так быстро, что Хоук не успевает даже заметить. Изгнанников приходится убить, и Хоук вне себя от гнева: это же люди, такие же, как они, люди! А хотели пристрелить их, чтобы забрать себе обмундирование. Ему мерзко, в горле — горечь. Лучше бы он и дальше животных убивал, да хоть кого, только не людей. Андерс на происшествие реагирует с удивительным спокойствием, только замечает: — А чего ты ожидал? Что новый мир всех изменит к лучшему? Нет, Гаррет, такого не бывает, мы прибыли из Млечного Пути вместе со всеми нашими недостатками… — Где ты работал до Инициативы? — бурчит Хоук, шаря по карманам изгнанников. Надеется найти блок данных и выяснить, были они отщепенцами, или пришли разведать обстановку для целой банды таких же ублюдков и мародеров. — Военный медик, где же еще, — отвечает Андерс. — А я думал, ты кабинетный ученый. Цветочек. Андерс хмыкает. Про себя Хоук ему уже рассказал: солдат без особого послужного списка и выдающихся достижений. И говорить почти не о чем. Ему становится тошно: он, бесталанный, злой и бесполезный, таскается за этим тонким и светлым доктором, который, наверно, столько жизней спас, что и не помнит уже всех… Хоук стаскивает с головы шлем, садится на землю. Неподалеку лежат тела изгнанников. Ничего у них он не нашел. Значит, одиночки, пытались хоть чем-то поживиться, чтобы продать на черном рынке и вырвать себе еще несколько недель, а может, и дней жизни на Кадаре. Дурная планета, и мир этот дурной, нужно было оставаться там, дома, на Земле… Андерс садится рядом. Хоук все таращится на шлем, лежащий на коленях. А ему-то казалось, что он нашел друга, в которого глупо и наивно влюблен. Куда там. Андерс — птица другого полета. — Гаррет, — зовет Андерс. — Чего загрустил? — Да так, — говорит Хоук. — Неважно. — Посмотри на меня, — просит Андерс. Отказать ему не получается. Предложи Андерс ему с горы сигануть, Хоук бы согласился, он бы что угодно сделал, хоть в сернистом пруду голышом искупался. Он смотрит на Андерса, в его карие, с рыжинкой глаза, и думает, что давно уже ни к кому не испытывал такого чувства — нежного, несвойственного его грубой натуре. И чего он ручищами своими грязными лезет… Андерс вдруг кладет мягкую ладонь ему на заросшее бородой лицо, наклоняется и целует. Он касается губ Хоука так легко и естественно, словно это не первый их поцелуй, а десятый, сотый, и его ласковая рука лежит на щеке столь уютно, что Хоук плавится от его прикосновений. Он обнимает Андерса за талию, поворачиваясь к нему всем телом, шлем скатывается с колен. Хоук все еще не может до конца поверить, что это происходит с ним, что его целует самый умный и славный из всех знакомых ему людей. Ему отчаянно мало Андерса. Скафандр мешает прижаться к нему ближе, под перчатками не ощущается тепло тела, и все, что Хоуку доступно, — это губы Андерса. И он весь отдается поцелую. Когда Андерс отстраняется, Хоуку становится неловко, будто это он выбрал самый неподходящий момент, чтобы обозначить свои намерения: рядом валяются трупы, доносится запах серы, а под горой орут друг на друга техники, еще вчера ненароком завалившие вход в пещеру. У Андерса едва заметно покраснели щеки, а глаза — блестят. — Почему ты решил поцеловать меня именно сейчас? — любопытствует Хоук. Он никак не может насмотреться на Андерса. Тот улыбается уголком губ и отвечает: — Ты был такой потерянный, что тебя срочно захотелось утешить. — Так это… из жалости? — уныло спрашивает Хоук. А чего он, собственно, хотел — где он и где Андерс. — Вовсе нет, — спешит сказать Андерс. Хоук подбирает шлем и нахлобучивает его на голову, на секунду становится тихо, и он упускает часть слов Андерса. Когда звуки вновь начинают доходить, он слышит: — …я бы никогда. Просто привык быть один. Не так-то просто подпустить кого-то. Хоук принимает это к сведению. Они возвращаются на аванпост молча. После нападения изгнанников нет никакого желания и дальше собирать растения. Андерс благодарит его за компанию и говорит, что ему нужно принять душ, он так долго держал щит, что весь вспотел… Хоук воспринимает его слова как камень в свой огород. Если бы он не расслабился, если бы он вытащил дробовик пораньше, то Андерсу не пришлось бы напрягать свои биотические способности. Он тащится к себе в блок и думает, что, наверно, все испортил, повел себя, как идиот. Повел как обычно, другими словами. Он раздевается, идет в самые дальние душевые, чтобы не столкнуться с Андерсом, и ловит себя на том, что моется и бреется так, словно готовится к свиданию. Но все же Андерс его поцеловал. И даже если Хоук испортил романтический момент, то может все исправить. Он подбадривает себя, вспоминая, как порой Андерс задерживал на нем взгляд. Вспоминает, как много раз строил предположения, какое же это тело под комбинезоном, и Андерс, словно читая его мысли, усмехался. Он до того заводит себя этими размышлениями, что мозги начисто отключаются. Намывшись до сияющей чистоты, чего еще с ним на Кадаре не случалось, Хоук идет к Андерсу. Его, конечно, ждет выговор от командира аванпоста за перерасход воды, которой толком и на питье не хватает, но оно того стоило. Грязным он даже не приблизится к постели Андерса, не то что попытается влезть в нее. Он уже бывал в блоке Андерса, приходил к нему и спрашивал: эта трава тебе нужна была? Все время оказывалось, что нет, он насобирал совсем не то. Сейчас Хоук мнется перед его дверью, а возбуждение охватывает все тело, словно он уже внутри. Он все же постукивает по двери, касается сенсора, и створка ползет в сторону. — Думал, ты не придешь, — говорит Андерс. На нем один халат, белый, и в первый миг Хоук принимает его за медицинский, но потом доходит, что фасон не тот. — Можно? — спрашивает он, входя внутрь. Андерс усмехается. Он стоит совсем рядом, с еще мокрыми после душа волосами, и Хоук впервые злится на него — как же он не заметил, что Андерс его дразнил столько времени? Дверь закрывается за ним почти бесшумно, а он, положив руки Андерсу на талию, подталкивает его к узкой постели. Он развязывает пояс на его халате, касается оголенной кожи грубыми ладонями, и по всему телу проходит волна, словно Андерс ударил его биотикой. Находит губы Андерса, сминает их своими и валит его на кровать. Андерс так хорош, что Хоук не может оторваться. Он вылизывает его длинную шею, стараясь не оставить засосов, потому что стыдно вот так сразу портить фарфоровую кожу, спускается ниже — плечи, ключицы… От Андерса пахнет будто бы лавандой, а может, мерещится. Хоук даже не уверен, что помнит, каков аромат лаванды. И еще ему мерещится что-то химическое, медицинское, словно запахи лекарств въелись в Андерса раз и навсегда. Он натыкается языком на гладкий шрам на животе Андерса и поднимает взгляд. — Всякое бывало, — говорит Андерс. Он лежит, приподнявшись на локтях, и он такой красивый, что у Хоука все горит внутри от желания. Под халатом Андерса нет нижнего белья. Хоук чувствует, что медлить не может, во рту скопилась слюна, и он проводит языком по члену Андерсу — тонкому и длинному, как он сам. Андерс едва слышно выдыхает, и его пальцы оказываются в волосах Хоука, а полусогнутые в коленях ноги разъезжаются в стороны. Хоук обхватывает его член губами, скользит медленно, челюсть, кажется, забыла за столько времени, как себя вести, и от непривычки не получается расслабиться. Но Андерс так трепетно принимает ласки, что Хоука ведет. Он не торопится. Дает себе привыкнуть, вспомнить — каково это, быть с кем-то, и ничего не выходит. Так, как с Андерсом, он еще ни с кем не был. Он гладит бедра Андерса, ставя дыбом светлые волоски, старается не задевать его зубами и чувствует, как все мышцы в нем подрагивают. Ему становится жизненно необходимо чувствовать Андерса всем телом, держать его в своих объятиях. Хоук медленно выпускает его член изо рта, сжимая губами головку, и тут же Андерс тянет его за плечи повыше, к себе. Ладони у него — узкие, словно у пианиста, с длинными пальцами, и Хоук хочет поцеловать каждый из них. Вместо этого он целует Андерса в губы, крепко обхватывает его, стискивает до того, что дышать им обоим становится трудно. Внизу живота пульсирует, почти больно от возбуждения. Андерс двигает бедрами, и его член прикасается к паху Хоука. Только тогда Хоук вспоминает, что он до сих пор в одежде, что не дал Андерсу ничего сделать, сразу набросился, как дикарь, распахнул халат и приник к телу… Он выпрямляется, садится на пятки и через голову снимает толстовку. Андерс, подогнув под себя ноги, дергает резинку штанов Хоука вниз. Приподнявшись, Хоук помогает ему. На член тут же ложатся красивые пальцы Андерса, и Хоук так поспешно тянется к нему за поцелуем, что сталкивается зубами. От возбуждения стучит в висках. Андерс заводит его в одно мгновение, того гляди, все прекратится… Хоук берет его за талию и затаскивает к себе на колени. Положив ладонь на поясницу Андерса, второй он обхватывает оба их члена, и ему запредельно хорошо — Андерс перед ним, светлый цветочек, с растрепанными волосами и покрасневшими щеками, и чтобы посмотреть ему в лицо, приходится поднимать голову. Высокий, с нежностью думает Хоук и целует его в ямочку между ключиц. Ему все сложнее думать. Его окатывает горячей волной, все внутри дрожит, и Андерс в его руках — такой шелковый, такой желанный. Хоук обхватывает губами его твердый розовый сосок, проводит языком по горошинке, а ладонью все быстрее водит по членам. Чувствует, как сильно Андерс вцепился ему в плечи. Шум в ушах нарастает, и по виску скатывается капля пота. Он все же срывается первым — на него оргазм налетает так быстро и сильно, что мог бы сбить с ног. Хоук валит Андерса на спину. Все тело мгновенно становится ватным. Но он устраивается между ног Андерса и опять берет его член в рот — только теперь он в сперме. Горько, и Хоук думает — все бы отдал за то, чтобы Андерс отсосал ему своими чудесными губами, но раз его сперма такая гадкая, то, пожалуй, даже просить не будет… Он проталкивает ладони Андерсу под ягодицы и сжимает их, приподнимает его чуть выше, и член проскальзывает в горло до самого основания. Андерс не сдерживает стона. За один этот звук Хоук решает, что будет любить его вечно. Он ласкает его быстро, крепко, и наконец чувствует губами, как бьется пульс, и Андерс, выгнувшись, кончает ему в рот. Все мышцы напряженные, каменные, и Хоук стискивает его задницу так сильно, что, наверно, оставляет синяки. Андерс, расслабившись, в изнеможении растекается по постели. Медленно выпустив его член, Хоук сглатывает. Андерс дергает его за бороду — зовет к себе, и Хоук ложится рядом, загоняет его к стене, обвивает всеми конечностями. После того, как Андерс целует его, Хоук думает, что жизнь на этой планете — просто замечательная, и он сделал правильный выбор, когда решил улететь из родной галактики навсегда. Теперь ему есть, ради кого стараться обживать новые миры.