Тьма подождет

      Поместье Уэйнов такое мрачное, темное, и, несмотря на то, что включены почти все лампы, свет не мог осветить все помещение. Эта тьма до такой степени плотна, что создается впечатление, будто свет в ней вязнет и никак не может побороть ее. Полумрак царствует в кабинете Уэйна. Хозяина нет в этой комнате, но он скоро должен прийти, — Джей знает это и ждет, сидя в кресле, закинув ноги на стол. Лунный призрачный свет у него за спиной падал сквозь окно на спинку кресла и едва очерчивал его контуры. Джокера почти не было видно, но он что-то держал в своих руках и слегка постукивал пальцами по этому предмету. Его ожидание затянулось — и не только в этом месте. Он слишком долго берег этот момент, слишком сильно жалел его. Но сегодня все закончится. Продолжая тешить себя фантазиями, на лице вырисовывалась жуткая ухмылка. Он подобрался достаточно близко и пришло время нанести удар, терпение кончалось, но он мог подождать еще: слишком трепетный момент, чтобы торопить его.       Брюс должен прийти в кабинет. Уже ночь. Летучие мыши выходят на охоту. Но этот мышонок сам станет добычей. Тьма в комнате только сгущается, становится плотнее; свет от лампы торшера в углу едва сдерживает ее напор.       В коридоре послышались быстрые шаги — это был он. Он так обеспокоен и было понятно, почему. Они в этом доме одни. Остались одни недавно. Больше нет этих проклятых птенцов, больше нет этого невыносимого дворецкого, больше нет смысла казаться другим. Пальцы крепче вцепляются в предмет, а глаза устремляются на того, кто вошел в комнату. Это был Брюс. Даже в такой темноте его лицо было хорошо различимо. Он уже все знал и был сломлен, в его глазах читались горечь и боль. Как он жалок сейчас. Образ Джокера наполняло столько омерзительной радости и отвратительной самоуверенности. У него все вышло, а Брюс ничего уже не может с этим поделать.       — Зачем? — спросил он сокрушенным голосом.       — Ты знаешь, — ответил Джокер. — Все так и должно закончиться. Не плачь, любимый, я буду приходить к тебе на могилу и буду приносить тебе цветы. Я знаю, какие ты любишь.       — Почему? — продолжал спрашивать Брюс, обессиленно сжимая кулаки. — Ведь я любил тебя.       — Я знаю, — холодно отозвался Джокер. — Я тронут. Но пора заканчивать.       Тут стало понятно, что он держал в руках: в свете луны блеснул металл, а умирающий по дороге от лампы свет, пробирающийся сквозь тьму, очертил рельеф дробовика. Он направил его на Брюса, а сейчас ему казалось, что перед ним Бэтмен — раздавленный собственной наивностью с пылающей надеждой в глазах.       — Пожалуйста, не делай этого, — умолял он. Это звучало отвратительно. Никакие мольбы не были способны изменить правильный ход игры, все должно дойти до конца.       — Прости, Бэтс, но партию мы с тобой сыграли, — отозвался Джокер, прищурившись, склоняя голову, и усмехнулся. — Кто остался в дураках? — Он дернул затвор оружия.       — Пожалуйста, я прошу тебя, не надо, — просил Бэтмен, продолжая стоять на месте, не пытаясь двигаться. Джокер видел в его глазах боль и даже страх, но это его нисколько не тронуло. Палец, лежавший на спусковом крючке, не дрожал, а голос его был прочнее булата. Он лишь усмехался, оставаясь глух к просьбам Бэтмена.       — Пожалуйста, — снова попросил Брюс, — пожалуйста.       В красных дьявольских глазах Джокера мелькнуло сомнение, но он не опустил оружие и не собирался.       — Я люблю тебя, — сказал Брюс.       — Спасибо, — неблагодарно прошипел Джокер, — дорогой.       Раздался выстрел. Дробь попала прямо в голову Брюса и разорвала ее; кровь брызнула на стену и начала растекаться на полу черной лужей. Грохот выстрела так и звенел в ушах. От него стены в ужасе задрожали. А Джокер хохотал не переставая, чувствуя, что победил, чувствуя, что остался совсем один.       Ему казалось, что он задыхается, ему было трудно смеяться, как будто что-то тяжелое лежит на груди. Ему было сложно, но он смог открыть глаза и понял, что лежит в кровати. Страшные тишина с пустотой наполняли комнату и его сознание. Он приподнялся, утирая мокрую щеку, его взгляд сразу упал в сторону, где лежал Брюс, но рядом никого не оказалось. Не помня, как сюда попал, что было вчера, что только что ему привиделось, на дрожащих ногах Джокер вышел в коридор. Рукой касаясь мебели, он медленно шел к кабинету Уэйна. Он не хотел знать, что там, но верил, что это был просто сон, он так надеялся на это, и так боялся обратного.       Он подошел ближе и уже из-за угла увидел тусклый свет, шедший из кабинета. Не пытаясь предполагать, зачем его включили в столь поздний час, он медленно подошел ближе, чувствуя, как больно бьется сердце. Сделав один нетвердый шаг и второй, его глаза намертво остановились на каких-то багровых пятнах на полу. Это были брызги — несколько капель крови.       Он замер, не имея сил продолжать идти. Он не хотел заглядывать в кабинет, он не мог себя заставить. Он не мог поверить. Он не мог этого сделать. Это все неправда, но эта кровь… Он убил его.       Джокер почувствовал, что просто не может дышать: у него будто сперло дыхание, и он не мог сделать вдох. Он сделал несколько шагов назад, качая головой, полностью потерявшись в шоке и боли. Он не хотел в это верить, это все не так, ему это привиделось, это просто сон, сон. Он почти не мог совладать с ужасом.       Но вдруг по полу скользнула тень и в дверях показался Брюс, зажимающий рукой бок. Его голова, лицо — все было целым, а вовсе не тем, что так и стояло перед глазами Джокера. Последний замер, не до конца осознав, что это реальность. Джокер подумал, что у него полностью остановилось сердце в этот момент. Брюс, заметив его, приподнял брови от удивления и неожиданности, а потом улыбнулся:       — Привет, — сказал он, но вскоре обеспокоенно посмотрел на Джокера. — Что с тобой?       Джокер не смог ему ничего ответить. Лицо Брюса в его глазах начало расплываться и мутнеть в крупных слезах, которые, скользя по щекам, с громким и глухим стуком падали на пол. Он приложил руку к лицу и всхлипнул, Брюс испугался и быстро подошел к нему. Джокер не смог себя сдержать и заплакал, бормоча под нос слова облегчения. Он просто не мог стерпеть этого снова. Этот страх и жуткие мысли преследовали его уже давно, и он больше всего боялся, что когда-нибудь это все произойдет взаправду, что когда-нибудь зайдет в этот кабинет и увидит убитого им родного человека.       Брюс обнял Джокера, прося успокоиться, прижал его к себе и тихо повторял:       — Все хорошо.       — Прости меня, — дрожащим голосом сказал Джокер, — прости меня. Я-я просто… подумал… эта кровь…       — Меня задели сегодня, я немного запачкал пол, ничего страшного, успокойся.       Джокер посмотрел на Брюса грустными покрасневшими глазами.       — Я убил тебя, — сказал он, зажмурившись от боли, словно действительно это сделал. Брюс все понял.       — Ты не убил меня, я живой, — пытался убедить он его, приподнимая ладонью лицо, чтобы вновь посмотреть друг другу в глаза.       — Мне так жаль, — снова пряча взгляд, сказал Джокер.       — Успокойся, забудь. — Брюс крепко обнял его, почувствовав, как его обнимают в ответ, прижался губами к виску и мягко поцеловал.       Джокер ощутил ужасную усталость, во всем теле появилась слабость, постепенно душащее напряжение отпускало его, но ему хотелось просто свалиться без сил.       — Пойдем в комнату? — спросил Брюс, приобняв Джокера за плечи. Тот кивнул, утирая лицо. Брюс отвел его в комнату. По дороге всхлипы все стихали. Джокер больше не плакал, когда они вошли в спальню, на его лице было видно усталость и смирение; ему ничего сейчас не хотелось. Руку Брюса он не отпускал и крепко держался за нее, пока тот просил его лечь и расслабиться. Джокер сел только на краешек кровати; перед глазами его так и стояла эта жуткая картина, а чувство одиночества и ничтожества, следующие за ним из сна, так и подавляли его до сих пор.       — Ложись, я сейчас приду, — сказал Брюс, аккуратно высвобождая руку.       — Не уходи. — Джей вцепился в него обеими руками, молящими глазами повторяя свои слова, Брюс просто не мог ему отказать сейчас.       — Хорошо, — сказал он, садясь рядом, — я останусь. Только ляг.       Руки Джокера чуть расслабились, он опустил глаза и, вроде как кивнув, взобрался на кровать. Ему не хотелось ложиться сюда — на смятую простынь, подушку и отбросанное в сторону одеяло, которые все еще хранили в себе воспоминания недавнего кошмара. Но видя, что Брюс тоже ложится рядом, ему стало легче. Брюс поправил одеяло, поднял подушки, прислонив их к спинке кровати и облокотился на свою. Он приобнял Джокера за плечо, притянув к себе, тот сразу прижался к нему, положив голову на плечо поближе к шее, а рукой приобнял его, стараясь не задеть его повреждение.       Они так и лежали. До рассвета оставалось недолго — может пара часов. А вместе с солнцем уйдет и тьма, которая прячет в себе самое мерзкое и страшное, которая так и находилась в этой комнате — во всем особняке — обнимала их двоих, притворно успокаивая. Но Джей ее пугался и ненавидел. Однако чувствуя тепло Брюса, прислушиваясь к его спокойному дыханию, он смог прогнать из головы ужасающую его возможность реальности.       Брюс, как и Джокер, не заснул, уже рассветало, и он позволил себе оставить Джея одного на короткое время, переодеться и спуститься на кухню, принести чего-нибудь поесть. Джокер в этот раз без заметного волнения отпустил его, но его глаза все еще были настороженными.       Брюс, задумавшись над ночным происшествием, поправил повязку, переоделся и спустился вниз. Было еще слишком рано, но именно в это время встает Альфред; его еще не было на кухне. Брюс неосознанно торопился, будто не хотел сейчас разговаривать с кем-то посторонним на неинтересные темы, когда он так обеспокоен. Брюс собрал поднос и уже собрался уходить, но заметил Альфреда, вошедшего на кухню.       — Доброе утро, мастер Брюс, — поздоровался он, подойдя к раковине, чтобы сполоснуть руки.       — Доброе, — отозвался Брюс и приподнял поднос.       — Что-то случилось сегодня ночью? Я слышал, как он плакал.       Брюс старался не обсуждать Джокера с Альфредом, но иногда ему это было нужно, и он редко мог отмахнуться от разговора, а Альфред был тем, кому он мог доверить почти все самое сокровенное.       — Ему просто приснился кошмар.       — Как он убивает вас? — уточнил Альфред.       Брюсу не понравилась эта прямолинейность, он нахмурился и отвел взгляд.       — Простите, сэр, — с сожалением сказал Альфред, в его глазах можно было увидеть понимание и сочувствие. Брюс слегка успокоился.       — Ему уже не первый раз снится такое.       Альфред кивнул.       — Похоже на нервный срыв. Ему стоит показаться врачу.       Теперь уже Брюс кивнул и, взяв поднос, пошел обратно в спальню.       Когда он вошел, Джокер сидел на краю кровати согнувшись, одна рука лежала бессильно на коленке, а другая поддерживала голову. Брюс поставил поднос на прикроватную тумбу рядом с Джокером, тот приподнял голову, проведя рукой по волосам, взлохмачивая их еще сильнее.       — Не помню, когда я так рыдал раньше, — сказал он и хмыкнул. — Кто-нибудь точно порадовался бы, узнай об этом.       Брюс опустился перед ним на корточки и положил свою руку на его. Джокер тоскливо вздохнул.       — Прости меня.       — Все нормально, — поглаживая его руку, сказал Брюс.       Джокер покачал головой:       — Нет, не нормально.       Брюс не мог переубедить его и понимал это; он убрал руку и задумался.       — Брюс, — послышался грустный и виноватый в чем-то голос, — я правда очень благодарен тебе за все, что ты мне сделал, но я просто… мне просто жаль, что мне совсем нечем тебя отблагодарить. Я могу сказать эти три слова — «Я люблю тебя» — но это ведь ничего не значит. — Джокер встал, а Брюс поднялся вслед за ним. — Это просто слова.       — Но это то, что ты чувствуешь, так ведь? — спросил Брюс. — Именно это и имеет значение.       Джокер нахмурил брови и сомкнул глаза, как будто у него разболелась голова, он покачал головой, но сказал:       — Да, но…       — Вот. Больше мне ничего и не надо, — сказал Брюс, придерживая его. Он провел ладонью по лицу, в его глазах было столько нежности и любви, что это даже пугало.       — Я просто подумал… — Джокер замолчал.       — Что?       Он вздохнул и, прижавшись к ладони, вымолвил:       — Ничего.       А тьма подумала, что одной любви может быть недостаточно, чтобы суметь сдерживать ее и всю ту мерзость, что обитает в ней. Ее это радует, потому что у нее есть возможность. Нужно только немного подождать. Затаившись поглубже, она замерла в ожидании необходимого момента слабости, когда ей будет проще всего нанести решающий удар. Когда-нибудь настанет такой момент — и тогда она обретет могущество. И вот тогда ее не смогут отогнать лучи света. Но пока она подождет. Тьма умеет ждать.