Папа Карло

Повествование Карло В детстве я был очень живым и подвижным ребёнком. Природа будто в шутку дала мне не слишком высокий рост, чтобы моя энергия была ещё более концентрированной. Бедные мои родители. Им ещё повезло, что мне удалось заинтересовать своим существованием моего деда. Этот человек перетянул часть моей неуемной энергии на себя. Сам дед был человеком незаурядным. Его рассказы, наполненные вымыслом, причудливо переплетенным с какой-то нездешней мудростью, составили основные впечатления моего детства. Все эти странствия, поиски чего-то неизведанного и загадочного находили отклик в моей душе. И, кажется, закрутили и без того очень тугую пружину, которая была центром моего существования. В детстве я был просто уверен, что меня где-то там, в грядущем, ждёт самое чудесное чудо. По мере того, как я рос, напитываясь в процессе обучения знаниями об окружающем мире, эта уверенность постепенно сходила на нет, но её следы все равно сияли мне издали, как монеты на дне колодца. В пору полового созревания я вообразил, что вот оно, я встретил то самое чудо, которого так ждало моё сердце. Моим миром стала любовь. Да что там, весь мир и так помешан на любви. Люди сходят с ума, люди все бросают на этот алтарь, а когда эта свеча выгорает в них дотла, не знают, что поделать с собой. Кажется, я, в меру своего темперамента, был настолько активным на этом фронте, что быстро перегорел. Понятно, что это было временное явление, не столь редкое, но я был подавлен. Я бросил мою Любовь с моим ребёнком. Потому что она по какой-то неведомой мне причине стала для меня чем-то отталкивающим. Это напугало меня самого. Глубокая депрессия чуть не загнала меня в петлю. Я бесцельно бросался на развлечения, пил, прожигал жизнь. Однажды я мчался из одного города в другой просто из-за того, что мыкался по злачным местам достаточно долго, так, что это меня пресытило, и мне хотелось заняться чем-то другим, но я не знал, чем бы я мог заняться. В этом смысле обманутой мной женщине повезло больше. Все это не замедлило сказаться на моём здоровье. В конце концов я оказался в клинике, и можно сказать, мне повезло. Во многих смыслах повезло. И с тем, что с моим диагнозом я дотянул до больницы живым, и с последующей встречей там, в этой юдоли. Долгое время я лежал, не замечая окружающих, но этот момент настал, он всегда настаёт. Я обратил внимание, что больше не один в палате. Вокруг собралась разномастная шайка, если бы не больничный антураж, можно было бы вообразить, что меня ветром занесло на пиратскую шхуну. Среди этих глубоко больных телом, но очень бодрых духом выделялся один старик. Выделялся тем, что не скрашивал пребывание своё в четырёх стенах ни болтовней, ни бесконечной карточной игрой в так называемый крак. Как-то так получилось, что я заговорил с ним первый. Я спросил, что с ним, потомучто диагнозы остальных парней я уже заучил наизусть, а вот чем болен этот с виду совершенно здоровый человек, мне было невдомек. Он ответил что-то вроде «я ничего не делаю». Из чего я понял, что это результат его плохого знания языка. Мне подумалось, что у него нет сил, чтобы работать, и поэтому он лежит в больнице. Повторяю, он совершенно не выглядел больным, и я переспросил. На что получил прямой ответ, что он занимается неделаньем. Это было что-то новое. Я никак не понимал, как можно заниматься чем-то таким, точнее, ничем. Я сразу вспомнил свою маету в Сан-Франциско. Меня безделье выматывало вплоть до физического истощения. Слово за слово, мы так и разговорились с ним. Глаза его были карими, живыми и теплыми, мне нравилось смотреть на них во время нашего общения. Мне казалось, они греют, и я внутренне оттаивал. Почему-то я вывалил на него историю своих злоключений. Он выслушал, его лицо не выказало никакой особой реакции, будто ему каждый день доводилось выслушивать нечто подобное. Я немного устыдился своей откровенности и тут же прочёл в этих глазах усмешку. Похоже, он читал меня, как открытую книгу. Вскоре после того, как я познакомился с доном Хуаном, так его звали, я начал идти на поправку. Врачи удивлялись, а я — нет. Я приписывал своё заболевание какой-то внутренней истерике. Прошла она — и я выздоровел. А толчком к этому послужило моё новое знакомство. Почему, не знаю, нас с этим стариком выписали в один день, и он предложил мне проводить его до дома. Я согласился, хоть это и было довольно далеко. Путешествие выдалось забавным. По дороге мы заезжали к его многочисленным знакомым. Я насмотрелся на многих очень интересных индивидов, с коими вел дружбу мой протектор. Тогда я воспринимал все свежим взглядом восставшего со смертного одра. Среди посещаемых были как и очень богатые люди, так и ничем не приметные клерки. А ещё никто из них не удивлялся тому, каким манером имел привычку дон Хуан проникать в мой автомобиль. Хотя, на мой взгляд, это выглядело очень странно. Он в него вползал, как змея. Я первое время прилагал немалые силы, чтобы не засмеяться. Но моё хорошее настроение не смущало его и остальных. Он раз за разом вскарабкивался в мой форд. Наконец, следуя его штурманским указаниям, мы прибыли в местечко «Т». Дон Хуан выполз из моей машины и знаком указал следовать за ним. Я подчинился, но в дом входить не стал. Мне показалось, это уже слишком. Что именно слишком, я не знал, но ощущение избыточности этого, с первого взгляда совсем не подходящего для меня, знакомства было. И этот хитрец опять раскусил меня. Я прочёл лукавую понимающую хитринку в его глазах. Мне и самому стало смешно, еще недавно я болтался на волосок от смерти, а теперь, посмотрите-ка, какая фанаберия! Я смешался и принял его приглашение. С этого началась наша дружба, и моё где-то даже ученичество у дона Хуана. Позднее я пытался выудить из него причины, побудившие взять меня в ученики. Он мне сказал, что Сила показала ему на меня. Больше я ничего не мог из него вытрясти. По случаю болезни мною был взят академической отпуск, и теперь, так чудесно исцелившись от непонятной недужи, я с радостью принял приглашение дона Хуана пожить некоторое время у него. Мне не мешало развеяться, так думал я. Отвлечься. Поначалу мы просто много разговаривали с доном Хуаном, я задавал вопросы о традициях (колдунов) отстраненно, вел записи наших бесед в тетрадь. Сама суть учения дона Хуана изложена в моих книгах, которые издаются, поэтому я не буду повторяться на этих страницах. Эта запись существует отдельно и касается она очень конкретного события в моей жизни. Возможно, собственно, это венец всех моих трудов в этом Мире. Помимо этого я принимал посильное участие в нехитром быте одинокого старика. Было бы нелепо ожидать, после нашей поездки сюда, что он живёт затворником, но, по всей видимости, у него существовал какой-то договор с его кругом общения. Посещали в то время нас редко, что способствовало изучению древних практик — непосредственно в процессе этой самой пресловутой хозяйственной деятельности. Однажды он заставил меня переносить воду двумя ведрами из одного ручья в другой. Поначалу я действовал из любопытства, мне показалось, что дон Хуан решил сделать запруду. Затем, мне, по всей видимости, напекло голову. Потому что я увидел, что никаких действий по поводу запруды доном Хуаном не предпринимается, и я не помнил, чтобы меня раньше посещал такой гнев, какой я испытывал, исполняя это бессмысленное действие. Вообще, меня нельзя было назвать человеком агрессивным, но в тот момент я хотел с грохотом водрузить одно из ведер на голову проклинаемого мной учителя. Но и это вскоре прошло. Меня поразила внезапная апатия. И я исполнял сии действия молча и бездумно, изредка понукаемый доном Хуаном. Внимания на него я уже не обращал. И даже не заметил, что он куда-то подевался и я остался один в летних сумерках, распятый между двумя ведрами и двумя ручьями.