First love

На большой перемене Джин потащил Мэйлин в кафе, которое находилось в двух минутах ходьбы от школы. Кто-то из одноклассников отзывался о нём хорошо, посему, он решил, что они обязаны сходить туда. У Мэйлин не было выбора. Каким-то образом она всегда поддавалась его инициативам. Взять тот же поход в Намсан или на Мёндон — зачинщиком всегда был Сокджин, а Мэйлин ведомой. — Как будто есть смысл сюда приходить, — недовольно пробурчала девушка, когда они пересекли порог с бежевым ковриком «Welcome». Ей показалось, что это не так очаровательно, как задумывалось дизайнерами. Кафе было в пастельных тонах. Кремовые стены разбавлялись коричневыми панелями, а также навесными полочками из тёмного дерева с бутылками цветного стекла. Столиков было не слишком много, но, к удовлетворению Мэйлин, они находились на приличном расстоянии друг от друга. Даже если набьётся много народу, будешь чувствовать себя отдельно от других, тем более среди кадок с цветами, которые стояли у каждого места. Люстра отсутствовала, вместо неё по всему периметру располагались светодиодные лампы. Несмотря на прохладный свет, они вовсе не портили атмосферу этого кафе, а наоборот, в сочетании с тёплыми оттенками мебели дарили приятное глазу освещение. На входе находился ресепшн и стеклянная витрина с классическими десертами. — А по-моему, здесь неплохо, — Сокджин потянул Мэйлин к единственному свободному столику у окна. Вид выходил на их школу. Тен мельком заметила, что с приходом тёплой погоды всё больше учеников предпочитают обедать на газоне или на крыше, хотя учителя всё время ворчали по поводу последнего. — Кто тебе посоветовал сюда прийти? — поинтересовалась Мэйлин. Прежде чем сесть, она повесила тонкий бежевый плащ на спинку стула. — И вообще, я думала в связи с твоими бредовыми идеями вход в кафе и кондитерские закрыт. — Не неси чепухи, я о тебе забочусь, — он скрылся за тонкой книжицей меню. Мэйлин на это только тяжело вздохнула. Дело в том, что Сокджин решил сесть на диету. В конце прошлого месяца он мимоходом упомянул, что не очень доволен своей фигурой, но Мэйлин и подумать не могла, что её друг решится на конкретные действия. Ведь ему, по скромному мнению Тен, вообще не стоит заниматься подобной ерундой. Джин всегда выглядел ослепительно вплоть до мелочей. Он всегда заботился о своём здоровье, внешнем виде и, разумеется, о фигуре. Но на памяти Мэйлин не было такого, чтобы Ким был недоволен собой всерьёз. Если коротко, то новые идеи Сокджина вызывали у неё ощутимое беспокойство. Правда связать его с чем-то конкретным пока не получалось. Мэйлин решила не жалеть Джина и заказала себе пибимпап, большой стакан капучино и порцию мороженого из трёх шариков, политых шоколадным сиропом. Может быть, когда он увидит всё гастрономическое великолепие её заказа, желание сидеть на диете вмиг улетучится из его глупой головы. Джин, в свою очередь, обошёлся маленькой порцией овощного салата (Айсберга там было больше, чем овощей) и стаканом газированной воды. Мэйлин с кислым лицом уставилась на этот с позволения «обед», а Ким даже бровью не повёл. Казалось, его вовсе не смущает большая, чуть ли не дымящаяся миска с пибимпап под носом. Вместо приятного аппетита, Мэйлин начала доставать Сокджина по поводу его рациона. — Зачем тебе сидеть на диете? Парень устало закатил глаза и накрутил на вилку измельчённые салатные листья. — Я хочу отличную фигуру. — Ну так займись спортом, — не отставала Мэйлин. — Зачем издеваться над организмом, к тому же растущим. — О, тут дело не в одном спорте. — Кто тебя надоумил похудеть? — девушка зачерпнула из миски немного дайкона и шпината. — Покажи мне человека, который решил, что у тебя проблемы с весом. — Мэйлин, этот человек сидит прямо перед тобой, — съязвил Джин (он редко это делал, но метко). Тяжело вздохнув, Тен решила оставить эту тему на время. Ведь сколько бы раз она не говорила, что всё в порядке, Сокджин лишь качал головой и скептично осматривал своё отражение в зеркале. Зазвенел дверной колокольчик и на пороге кафе появилась троица из параллели. Взор сразу же притягивал Тэхён — чуть ли не половину его лица закрывали солнечнозащитные очки с тёмными стёклами. Ребята внимательно оглядывались в поисках свободных мест, но Мэйлин и Сокджин заняли последний стол. Правда, рядом стояло несколько стульев. Трио, не мешкая, приблизилось к ним. — Привет, — Хонгён первой поздоровалась. Она стояла впереди парней, как единственная знакомая. — Привет, — в разнобой подхватили Чонгук и Тэхён. — Вы не против, если мы пообедаем вместе с вами? — Сон виновато улыбнулась. — Все места заняты, так что… Джин не стал слушать её до конца. — Да, конечно присаживайтесь, — он убрал школьный рюкзак со стула по соседству. Ребята благодарно кивнули и заняли освободившиеся места. — Это мои друзья, — Хонгён решила представить их, но парни взяли инициативу в свои руки. — Чон Чонгук, — он сел рядом с Мэйлин и, словив её изучающий взгляд, натянуто улыбнулся. — Ким Тэхён, — шатен припустил очки и игриво подмигнул ошарашенной Мэйлин и Сокджину. Тут же послышалось сдавленное фырканье Чонгука. Он изо всех сил сдерживался, чтобы не рассмеяться в голос. — Ким Сокджин. — Тен Мэйлин. За столом повисла неловкая тишина. Хонгён разглядывала обстановку кафе, словно видела впервые в жизни (на самом деле трио ежедневно здесь обедало), Чонгук вертел в руках брелок от ключей в виде странного человечка, Мэйлин решила заняться своим обедом, а Сокджин с повышенным интересом размешивал салат, хотя мешать там было нечего. И только один Тэхён казался невозмутимым. Он ответил на сообщение в какао и перевёл на компанию озадаченный взгляд. — Чёрт, нога зачесалась, — он потянулся к лодыжке. На этот раз от фырканья не удержалась Хонгён. — Может уже закажем что-нибудь? Это было отличным средством от неловкости. Они тут же позвали официантку и сделали заказ. Их отлично знали в этом заведении, посему долго ждать не пришлось. Мэйлин, всё это время незаметно приглядывающаяся к компании, с удивлением отметила, что радость от встречи с Хонгён куда сильнее, чем она ожидала. После той злосчастной вечеринки они неоднократно виделись в школьных коридорах и на общих предметах, однако возможности поговорить не подворачивалось. Они слишком мало знали друг о друге, чтобы просто затеять невозмутимый разговор. По крайней мере так казалось не особо раскрепощённой Мэйлин. Тэхён, до этого шептавший что-то на ухо Хонгён, положил локти на стол и внимательно уставился на Сокджина. Тот даже смутился. — Что-то не так? — неуверенно поинтересовался он. — Это я хотел спросить, — ответил Тэхён, окончательно избавляясь от солнечнозащитных очков. — У тебя проблемы? Мэйлин снова оставила свою еду без внимания, поглощённая этим донельзя странным диалогом. — Почему ты решил, что у меня проблемы? — Сокджин уставился на него. Тем временем Чонгук и Хонгён перемигивались. Кажется им не привыкать к причудам своего друга. — Я просто посмотрел на твой обед. Не боишься, что тебя ветром сдует после парочки салатных листьев? Мэйлин хмыкнула. Внезапно она поняла, что Тэхён ей симпатичен в эту секунду. — Убери эту гадость и съешь вот это, — он поставил перед Джином свою дымящуюся миску рамена и по-детски улыбнулся. Сокджин попытался улыбнуться в ответ, но его выдавали растерянные глаза. Он искренне не понимал парня, сидящего рядом с ним. — Я, пожалуй, откажусь, — Ким аккуратно отодвинул предложенный рамен и снова занялся своим салатом. Впервые его смущало всеобщее внимание. — Он просто хочет похудеть, — сказала Мэйлин, отпивая из стакана капучино. — Считает, что он «полноват». Да, Сокджин? Джин, яростно прикусив нижнюю губу, ткнул подругу в бок. Да так, что Мэйлин ойкнула от неожиданности. — Серьёзно? — Чонгук осмотрел его. — Это конечно не моё дело, но, по моему, у тебя всё в порядке с весом. — Я бы даже сказала всё идеально, — подхватила Хонгён. Всё это время она слушала диалог и потягивала ледяную колу из запотевшей банки. — Никогда не понимала, откуда у парней вроде тебя, Джин, берутся такие странные комплексы. Мэйлин удовлетворительно себе кивнула. Может говорить о диете Джина малознакомой троице было неправильно, однако, девушка надеялась на поддержку других людей. Возможно их слова дойдут до него, и Сокджин наконец прекратит изнуряющую диету. Ведь с каждым днём в его рационе всё меньше еды вообще. Мэйлин уже молчит об элементарных витаминах, которые необходимы организму ежедневно. convolk — do 2 much Порядком уставший Хосок покинул помещение студенческого совета и торопливо отправился в музыкальную студию. Ему нужно было срочно найти Юнги и обсудить несколько животрепещущих вопросов. Он уже мысленно представлял, как несговорчивый Мин начнёт ругать студенческий совет и отдельных его членов на чём свет стоит. Ведь на этот раз претензии были серьёзными и без конкретных действий здесь не получится обойтись. Стрелки школьных часов показывали десять минут второго. До пятого урока оставалось ещё двадцать минут, а значит, Хосок успевает перекусить. Порывшись в карманах чёрных узких джинс, протёртых в коленях, Чон выудил несколько помятых купюр в тысячу вон. В автомате он купил банку холодного мятного чая и прозрачную упаковку с двумя маленькими булочками с начинкой из сладкой фасоли. Затем он поднялся на третий этаж, прошёл в самый конец ослепительно-белого коридора и оказался у дверей с серебристой табличкой «музыкальная студия». Несмотря на то, что двери скрадывали многие звуки, Хосок отчётливо слышал синтезатор. Накануне Юнги написал новую мелодию и теперь вовсю экспериментировал с её звучанием. — Привет, — Хосок сразу же плюхнулся на диван, устало откидываясь на мягкую спинку. Мин перевёл на него проницательный взгляд. — Что-то случилось? Хосок усмехнулся — и ведь ничего от него не скроешь. Каким-то мистическим образом Юнги всё понимал до того, как ему об этом говорили. Этакая суперспособность, которая, впрочем, иногда приносила Мину беды. — В студсовете устроили экстренное собрание в начале перемены, — издалека начал Президент. — Обсуждали летние фестивали? — без особого интереса спросил Юнги. Он продолжал нажимать клавиши, сверяясь с потрёпанным двойным листом бумаги. На нём был расчерчен нотный стан. — Не только, — Хосок открыл баночку чая, сделал большой глоток и подготовился к буре. — На тебя снова жаловались, Юнги. Парень на мгновение оторвался от занятия, чтобы показать уровень своего презрения. — Какого чёрта? — Их не устраивает уровень твоей работы. Главы некоторых кружков, с которыми ты занимаешься, столько жаловались, просто кошмар. Особенно Винхён. Стоило Мину услышать это имя, как в его глазах заискрились молнии. Многие знали, что Юнги был не в ладах с главой театрального кружка. Ирония в том, что Квон Винхён по совместительству был его одноклассником. — Этот жалкий актёришка всё не успокоится, — голос Юнги стал звучать ниже, с долей угрозы. — В его клубе одни идиоты, раз до сих пор не выперли своего «главу» прочь. Хосок с хлопком раскрыл упаковку булочек. — Кроме Винхёна жаловались ещё музыканты, фотографы и вокалисты. — А фотографам я чем не угодил? — Юнги, у них был фестиваль весенней фотографии в прошлом месяце, а ты, как школьный звукарь, отвечал за аппаратуру и прочую чепуху. Так вот, ты опоздал на целый час и этим чуть не сорвал им программу. Юнги закатил глаза. — Я вообще забыл, что у них будет второсортный фестиваль. — Вот именно, Юнги, — Хосок указал на него булочкой. — Они считают, что это непрофессионально и оскорбительно. Мин бросил своё занятие и уселся на другой конец дивана. Он предчувствовал, что жалобы — это далеко не всё, что Хосок хотел сказать. — В общем, они поставили условие. Либо студсовет меняет звукаря на другого, а это означает, что ты больше не отвечаешь за эту студию, либо тебе подыскивают помощника, который будет старательнее. Ну или, как минимум, уровень ответственности у него будет выше, — закончил Хосок с вызовом. На несколько секунд повисла тишина. Обеспокоенный Президент старался не смотреть в этот момент на своего друга, но ему казалось, что он слышит бешеный скрип шестерёнок в голове Юнги. — И нахрена мне помощник? — наконец выдал он. — Я прекрасно знаю, как настраивать инструменты и аппаратуру. Я, по-твоему, дурак? Чон тяжело вздохнул, призывая к себе остатки терпения. — Дело не в твоей компетентности, а в отношении к работе. Понимаешь, ты находишься в этой студии только потому, что помогаешь остальным кружкам в организации мероприятий. Любой на твоём месте не стал бы просиживать здесь до самого вечера и всё свободное время. Просто делал бы минимум работы и никто не доставал бы его с тем, что он не числится ни в одном кружке. — Ну почему наша школа так повёрнута на всяких выставках и фестивалях? Это был риторический вопрос, но Хосок был готов ответить и на него. — Не забывай, что она с творческим уклоном. Здесь всегда будет больше мероприятий, чем где-либо. Юнги, тяжело вздохнув, взлохматил свои мятные волосы. Ему захотелось курить, но он заткнул внезапный порыв. — Послушай, Юнги, что тебе мешает относиться к остальным клубам так же, как к хореографическому? Мин криво ухмыльнулся. — Потому что главой хореографического являешься ты. А ещё хореографы интересные ребята, в отличие от бездарных театралов. Хосок прикрыл глаза рукой — здесь тяжёлый случай. — Ну так что, — Юнги в смятении поднял взгляд на лучшего друга. — Можно как-то обойтись без помощника? Президент отрицательно покачал головой. — Нет, нельзя. Это был ультиматум со стороны глав нескольких клубов. Я не мог их заткнуть, потому согласился на эту меру. Так, эта студия останется за тобой. Ынсо, кстати, очень воодушевилась поиском помощников, и даже вызвалась курировать студию какое-то время. Будь осторожнее. Речь шла о Ким Ынсо — девушке из параллельного класса. Она была одной из членов студенческого совета и к тому же занимала место заместителя президента. Но самым главным было то, что Ынсо питала некоторый интерес к Юнги, при том довольно давно. Однако, Мин пресекал все её неловкие попытки сблизиться, потому что отношения его не интересовали от слова совсем. — А ей это зачем? — Юнги поднял правую бровь. Хосок на это звонко рассмеялся. — Прекрати строить дурака. Она хочет тебя. Парень скривил губы в издевательской улыбке, но ничего не ответил. На сегодняшних занятиях по хореографии учитель Хван объявил, что у их группы есть шанс проявить себя в начале августа на открытии фестиваля моря. У него получилось договориться с организаторами, но главное условие — свежее и интересное выступление. Так что на подготовку осталось чуть меньше трёх месяцев. Нужно хорошенько подумать и решить, кто будет выступать и с каким номером. Хонгён эта идея понравилась. Она хотела во чтобы то ни стало попасть в семёрку главных танцоров. К тому же, Сон не сомневалась, что Хосок будет первым кандидатом в основную группу. Ей не хотелось от него отставать. — Куки, что думаешь насчёт выступления на фестивале? — спросила девушка, как только занятие окончилось. — Я бы с удовольствием поучаствовала! Лицо Чонгука тут же помрачнело. На самом деле ему нравилось танцевать, и он бы с радостью выступил, но обстоятельства складывались явно не в его пользу. — Для того, чтобы подготовить хорошее выступление нужна масса времени. Вряд ли родители обрадуются, если я начну забивать на дополнительные ради танцев. Хонгён погрустнела. Она успела забыть, что в этом году Чонгук мега занятой. — Но я всё равно попытаюсь что-нибудь придумать, — после недолгого молчания продолжил он. — В прошлом году у нашей студии не было шансов на такой прорыв. Будет очень обидно, если я пропущу всё веселье. Он легонько щёлкнул подругу по носу и отчалили в раздевалку. Улыбающаяся Сон хотела обернуться в его сторону, как заметила на себе пронизывающий до костей взгляд Хосока. Она тут же отвела глаза, ощущая, как лицо захлестнула волна неконтролируемого жара. Хонгён судорожно сглотнула и заправила тёмную прядь волос за ухо. Она так делала каждый раз, когда волновалась. Успокойся, он просто посмотрел на тебя. Это ничего не значит. Девушка втянула в себя побольше воздуха и снова посмотрела на Президента. На этот раз он о чём-то разговаривал с Чимином и уже не замечал её внимания. Хонгён расстроено хмыкнула. Сегодня у них практически не было времени для каких-то взаимодействий. Они только поздоровались перед началом занятий. Такое положение дел моментально отразилось на Сон меланхолией. Обычно она была жизнерадостной и лёгкой на подъём, но в моменты, когда влюблённость касалась её жизни, Хонгён могла ходить поникшей целыми днями. Но при этом Сон придерживалась мнения, что все эти страдания делают её сильнее и заставляют чувствовать вкус настоящей жизни. Потому, она ни за что бы не променяла тяготы любви на спокойствие, в отличие от того же Тэхёна, который считал любовь чепухой, рождённой больным сознанием. Если начистоту, Хонгён не особо надеялась, что сможет заинтересовать такого парня, как Хосок. И дело не в том, что она не верит в себя. Наоборот, Сон знает себе цену. Просто Хонгён не заметила особого интереса Президента за всё то время, что они проводили вместе. Общаясь с другими парнями, она научилась отличать вежливость от настоящей симпатии. Но когда дело касалось Хосока, понятия становились чертовски размытыми. Он был добрым, весёлым, а главное джентльменом. Хонгён перестала понимать, как он относится ко всем, потому что он не фамильярничал на людях. Надвинув чёрную кепку на глаза, Сон уже хотела уйти в раздевалку, но кое-что отвлекло её. Без стука в наполовину опустевший хореографический зал влетела ослепительная девушка. И ослепительной она была в прямом смысле этого слова: её огромные глаза были подведены нежно-персиковым, а веки, скулы и кончик аккуратного носа сияли золотыми блёстками. В этой девушке Хонгён сразу же узнала нуну Юн Сыльги. Она была известна в школе, как председатель вокального кружка. К тому же, Сыльги была красивой даже по высоким меркам Хонгён: довольно высокая, с волосами цвета сакуровых лепестков, плавно струящимися по хрупким плечам. Она всегда хорошо выглядела и стильно одевалась, не стесняясь ярких образов. Сыльги чарующе улыбнулась и, к горечи Хонгён, лёгкой походкой прошествовала к Хосоку и Чимину. Несколько парней присвистнули ей вслед, но Юн не обратила на это никакого внимания. Нуна обратилась не к Чимину, как того ожидала Хонгён, а к Хосоку. Точнее, как сказать обратилась, она элементарно повисла на Президенте, при этом ни капли не смущаясь. Хихикающий Чимин торопливо ретировался, вероятно, не желая иметь ничего общего с этой парочкой. Хонгён на мгновение замерла, устремив бездумный взгляд в пространство. Звуки вокруг стали тише, а тона словно потускнели, хотя, быть может, это было от того, что она долго не могла моргнуть. Девушка неоднократно проверяла социальные сети Хосока, но нигде не было подтверждения, что у него есть девушка. Конечно, Президент был похож на того человека, который будет скрывать свою личную жизнь, однако Сон не сомневалась в его одиночестве вплоть до этой минуты. — Хосок-a, я устала тебя ждать, потому решила прийти сюда, — сладко пропела Сыльги, и у Хонгён едва скулы не свело от слащавой приторности. — Сыльги… Хонгён поняла, что не может стоять здесь дальше и «любоваться» этими двумя. К тому же, всё внутри скрутило от неприятного спазма, а сухой ком в горле не рассасывался даже несмотря на все мысленные просьбы Хонгён. Внезапно она громко и заливисто рассмеялась, а затем вновь поправила идеальную укладку. По венам прошёл холодок — Сон сделала глубокий вдох и расслабилась. Она не желала лить слёз по всяким пустякам. Да и стоил ли он, того, чтобы это делать? Хонгён старалась не искать ответ. Близилась середина мая, а Сокджин продолжал упрямо сидеть на диете, даже не желая слушать логичные доводы Мэйлин. Он понимал, что его подруга права, но голос рассудка заглушало желание выглядеть лучше. Лучше, чем кто? Джин в этом ни за что не признается. Ведь это означало бы, что он соглашается со своими загноившимися чувствами, которые, подобно старой ране, продолжали отравлять его существование. Но откуда Сокджин мог знать, что Намджун окажется в этой же школе? Откуда он мог знать, что милый Пак Чимин привлечёт его внимание? Сколько бы вопросов не задавал себе Сокджин, понятнее не становилось. Он просто старался не думать для чего он худеет. А точнее, для кого. Он убеждал себя, что всё нормально. Ведь Джин всегда старался только для себя. И он гордился этим вплоть до второго класса старшей школы. Ведь дело определённо не в том, что он хочет насолить треклятому Ким Намджуну. Вовсе нет. Он же не врёт себе, не так ли? Иногда он думал — это судьба. Таких совпадений практически не бывает. Джин не знал, чем закончится его история. Порой он в ужасе оглядывался назад, проводил длинными пальцами по пыльному шкафу, полному секретов. Иногда он чувствовал вину перед Мэйлин. Стыд, что самый близкий человек живёт в неведении. Но правда слишком тяжёлая для самого Сокджина. Он до сих пор не принял её и себя. Он до сих пор был в тени. Мэйлин думала, что сможет ещё долгое время тянуть с походом сюда. Музыкальный класс был огромным, вокруг находились десятки инструментов: гитары, несколько скрипок, альты, виолончель, тромбоны, флейты, трубы и многое другое. Но взгляд побледневшей Мэйлин был прикован к чёрному лакированному фортепиано в центре комнаты. Косые солнечные лучи, падающие из большого трёхстворчатого окна, опускались на пюпитр и чёрно-белые клавиши, а тёплый майский ветер трепал помятые страницы нотной тетради. Сокджин вошёл первым с любопытством разглядывая помещение. Его поразило такое большое пространство и ослепительно-белый цвет стен. Единственное, что разбавляло их белизну — длинная школьная доска и портрет Моцарта в позолоченной раме. В одном конце класса были многочисленные стулья, вероятно для оркестра, а другой конец оставался более пустым. Мэйлин молча смотрела, не в силах пересечь порог. Сердце сжималось от болезненной ностальгии. Она на секунду прикрыла глаза. — Милая, тебе незачем так торопиться, — над ухом восьмилетней Мэйлин раздался тихий голос матери. — Расслабь пальчики. Маленькая, шустрая девочка капризничала и никак не хотела усидеть на месте, но после долгих и ласковых уговоров матери расслабила кисть руки. — Вот так, молодец. А теперь сделай «мотылька» на лёгком staccato, как я тебя учила, — Мэйфенг механически сделала это упражнение на соседних клавишах. Фортепиано под её умелыми пальцами издало приятный звук. — Не хочешь зайти? — голос Сокджина вырвал Мэйлин из воспоминаний. Она распахнула и без того большие глаза, и уставилась на него так, словно видела впервые в жизни. — Ты в порядке? — Да, — после недолгой паузы ответила Тен и пересекла комнату. Сердце гулко билось о рёбра. Воспоминания о матери разъедали внутренности, словно кислота, но Мэйлин запретила давать волю слезам. Фортепиано выглядело слишком соблазнительно, потому она села на стул с мягким, бордовым сидением, и уставилась на гладкие клавиши. В последний раз Мэйлин играла больше полугода назад. Когда матери не стало, она лишь могла садиться на кожаную банкетку и смотреть пустым взглядом, не в силах даже прикоснуться к инструменту. Дошло до того, что спустя пару месяцев клавиши её рояля покрылись лёгким слоем пыли, но никто не посмел там убраться. Линтиену и Мэйлин казалось, что так Мэйфенг дольше остаётся с ними. Ещё через месяц рояль накрыли плотной, чёрной тканью, и уже больше никто к нему не прикасался. С тех самых пор акустическая гитара, на которой Мэйлин немного умела играть, тоже оставалась в стороне. Струны давно расстроились, а в некоторых местах даже начали окисляться и темнеть от отсутствия должного ухода. Вся музыка, которая могла исходить от Мэйлин, казалась ей чем-то непристойным, оскорбляющим память горячо любимой матери, потому она отказалась от неё. Но как забыть детство, которое прошло в лоне классической музыки и ежедневной игры на фортепиано? А духовые и джазовые концерты? А вокальные уроки в десятилетнем возрасте? Со временем Мэйлин поняла, что отказываться от музыки — это всё равно что отказываться от себя. Да, каждая нота напоминала о матери, но именно она, Мэйфенг, привела её в этот мир, позволила ей полюбить его. — Если ты не готова, то можем уйти, — ненавязчиво напомнил Сокджин. Он с тревогой наблюдал за тем, как Мэйлин рассматривает фортепиано. — Наверно я зря настоял. — Нет, всё хорошо, — девушка перебила его. — Это должно было когда-нибудь случиться. Затем взгляд Мэйлин упал на мятые листы нотной тетради. Кто-то сверху кривым почерком вывел «I need u». А сами ноты были так неаккуратно нацарапаны, что сразу становилось понятно — неизвестный торопился запечатлеть мысль пока есть вдохновение. Страницы в некоторых местах были стёрты чуть ли не насквозь — ноты постоянно редактировали, а в левом нижнем углу было что-то, напоминающее прожжённый след от сигареты. «Почему бы и нет?» — подумала девушка и дрожащими руками коснулась холодных клавиш. В эту секунду её сердце пропустило удар. BTS — I Need U (Piano) Джин рывком обернулся, но, видимо решив, что это нетактично, снова встал спиной к Мэйлин и посмотрел в окно. Голубое небо постепенно розовело, возвещая о скором закате. Последние янтарные лучи солнца укрылись за рыхлыми облаками. Первые аккорды звучали неуверенно. Мэйлин часто сбивалась, потому что пальцы отказывались слушаться, словно в далёком детстве, когда мама только начинала её учить игре, а руки дрожали. Она едва справлялась с волнением и желанием бросить, и сбежать отсюда куда-нибудь подальше. Однако, измятые нотные листы держали в равновесии. Кто-то явно старался, чтобы создать эту чувственную мелодию. Мэйлин она показалась простой, но такой западающей в сердце. Спустя несколько длинных минут девушка смогла настроиться и уже более спокойно играла, почти не ошибаясь, но иногда не соблюдала нужную длительность. Сокджин по-прежнему стоял спиной, вглядываясь в закатное небо. Мелодия, что выходила из-под длинных пальцев Мэйлин, невольно цепляла. Он стал едва заметно качать головой, попадая в такт. Сыграв последние аккорды, Мэйлин шумно выдохнула. Паника покинула её тело, но волнение ещё отдавалось где-то ниже груди. Она смогла преодолеть себя. — Чья эта песня? — поинтересовался Сокджин, подождав из вежливости несколько секунд. — Здесь нет имени автора. Мне кажется её сочинил кто-то из учеников. — Очень красиво. Я бы сказал, что меня пробрало. Юнги долго сидел в музыкальном классе, без устали наигрывая новую мелодию. Он хотел довести её до ума уже сегодня. Но после того, как время перевалило за шесть, Мин решил, что ему жизненно необходима доза кофеина, потому что мозг соображал с трудом, и это с учётом двухдневной бессонницы. Он вышел из класса и, сунув руки в карманы чёрного худи, отправился в самое начало коридора. Там стояли автоматы со снеками и напитками. Юнги не особо любил школьный кофе, так как он был совсем не крепким и имел вкус дешевого заменителя, но он не привык таскать с собой термосы и прочий скарб, потому постоянно брал напитки здесь, ну или иногда заваривал растворимый в студии. Какое-то время Мин простоял у окна без интереса разглядывая уходящих школьников. Это были те ребята, что посещали секции или дополнительные, и покидали здание школы самыми последними. Ну, не считая таких, как Юнги. Он готов был жить здесь, потому что оборудование позволяло ему экспериментировать с музыкой, а он страстно это любил. Иногда ему казалось, что музыка чуть ли не единственная вещь, которая способна вызвать у него эмоции. Выбросив картонный стаканчик в урну, Юнги отправился обратно в музыкальный класс. Он решил, что повторит ещё раз эту мелодию, а потом двинет домой. Однако, его мысли прервала чья-то неумелая игра. Юнги нахмурился. Он точно был уверен — у музыкантов сегодня нет занятий. Чем ближе он подходил, тем сноснее становилась игра. В конце Мин даже признал, что кто-то не понаслышке знает инструмент, раз смог сыграть его песню так чётко с первого раза. Он осторожно заглянул в открытую нараспашку дверь и с большим удивлением обнаружил там новеньких. Неумёха-Мэйлин играла на фортепиано, а мистер Совершенство (так его прозвали многие девчонки) стоял у окна, сцепив руки в замок. Юнги не знал, что связывает этих двоих, но они всюду ходили вместе, иногда напоминая самую настоящую парочку. Но больше всего Юнги поразило то, что новенькая умеет играть, и даже по небольшому отрывку он заметил, как она преображается, находясь за инструментом. Конечно, девчонка звучала несколько неуверенно, но это не отменяет того, что она старалась. Уловив движение Сокджина, Юнги торопливо убрался восвояси. Он решил переждать, пока новенькие покинут комнату, и это произошло практически сразу. Сначала в коридор вышел шумный Ким, а за ним растерянная Мэйлин. Они спустились на первый этаж и вскоре их голоса затихли где-то вдалеке. Юнги вернулся в пустующий класс. Его помятая тетрадь всё так же стояла на пюпитре, только внизу страницы аккуратным девчачьим почерком было выведено «Nice». Уголок его бледных губ дёрнулся в подобии улыбки.