Мы с тобой.

Мне кажется, нам не уйти далеко, Похоже, что мы взаперти. У каждого есть свой город и дом, И мы пойманы в этой сети. И там, где я пел, ты не больше, чем гость, Хотя я пел не для них. Но мы станем такими, какими они видят нас, Ты вернешься домой, и я домой, и все при своих. Но в самом деле, зачем мы нам? Нам и так не хватает дня, Чтобы успеть по всем рукам, Что хотят и тебя, и меня. И только когда я буду петь, Где чужие взгляды и дым, Я знаю кто встанет передо мной И заставит меня, и прикажет мне Еще раз остаться живым. (с)

— Ну и как ты до всего этого додумался? Они все вчетвером сидели в небольшом кафе под мощной Сферой Невнимания. Ольга привела себя в порядок и выглядела почти как обычно, разве что более серьезно. Гесер был удручен, нет, его не сломал такой поворот событий, но несмотря на преимущество в бою, он все же чувствовал себя проигравшим. Для Высшего это тяжелое испытание, для Высшего с возрастом Пресветлого — это просто страшно. Зато Завулон с удовольствием поглощал кофе и пирожные, будто бы вообще ничего не произошло. Только сидел очень близко к Городецкому, то и дело касаясь его то плечом, то руками под различными предлогами и без них. Он старался восстановиться, а Антон абсолютно бессмысленным взглядом изучал остатки чая в кружке. Троицу помощников Темной забрали Инквизиторы, но Гесеру с Завулоном удалось-таки от них отделаться и оставить все распросы на потом. Сейчас Инквизиторы были бы здесь лишними. — Я все понял только когда она появилась, — виновато начал Городецкий, — Вот только с... объектом ошибся. Гесер с Завулон раздраженно хмыкнули в унисон. — Просто когда я увидел этих троих, сразу стало понятно, что им нет никакого дела ни до Вас, Борис Игнатьевич, ни до Завулона. Она им что-то наобещала и постоянно накачивала силой. Только, знаете, что меня смущает? Я не верю, что она все это затеяла только для того, чтобы Вам отомстить. Хотела бы отомстить, сделала бы это намного раньше. Тут есть что-то еще, должна быть у этой Сешафи какая-то другая цель. — Гениально, — проворчал Завулон, при этом положив Антону руку на плечо. — Можешь придумать что-то более умное? — устало поинтересовалась Ольга. — Спасибо лучше бы сказал. Завулон иронично поднял бровь, смотря на Ольгу. Великая явно задела Темного за живое. Пожалуй, никому кроме самого главы Дневного Дозора не было до конца понятно, что он чувствует когда кто-либо напоминает ему о зависимости от неудачника Городецкого. — Почему-то мне спасибо никто не говорил, — парировал Завулон. — У тебя есть претензии? — Гесер умудрялся говорить абсолютно без эмоций, словно был выжат до капли. Хотя, может так оно и было, ни на физическом, конечно, уровне, но на моральном. — Если у меня будут претензии, мой дорогой враг, ты узнаешь о них первым, — Завулон решительно поднялся, бросил на стол пару купюр, своей суммой явно превышающий счет вместе со щедрыми чаевыми, и вышел из кафе. Антон не знал, что делать, то ли оставаться, то ли уйти следом. Темный был еще достаточно слаб, но с другой стороны Сешафи на время успокоилась и вряд ли найдется в округе кто-то еще, кто решится напасть на главу Дневного Дозора, да и если уйти сейчас, то Гесер точно по головке не погладит. После ухода Завулона они просидели еще около часа, но никаких конструктивных идей никто так и не продуцировал. Антон лишь облегченно вздохнул, когда Гесер наконец волевым жестом отправил его домой. Добираться пришлось на попутке, немного заморочив водителя, так как денег на путешествие через всю Москву с собой не было, а за триста рублей тебя ни один дурак среди ночи через весь город не повезет. Да и выглядел Антон не лучшим образом, сам бы вряд ли ради такого попутчика остановился. Заходить в квартиру пришлось через Сумрак, так как ключи никак не находились в карманах, может, умудрился потерять их где-нибудь в парке? Как и ожидалось, в кровати спал Завулон. Сил ему, видимо, хватило лишь на то, чтобы сбросить одежду тут же на полу и принять горизонтальное положение. Темный являл собой воплощение беззащитности: тощий, бледный, подтянувший острые колени к груди. Антон посмотрел на него сквозь Сумрак — сил в Завулоне было совсем мало. Стараясь не сильно шуметь, он разделся, достал одеяло и лег рядом, укрыв и себя, и Темного, который ко всему прочему оказался еще и ужасно холодным. Все равно, что с трупом в одной постели... Антон вздохнул, обнял Завулона покрепче и почти сразу же провалился в сон. — Просыпайся, — чей-то тихий и низкий голос звучал совсем рядом. Антон мечтательно улыбнулся, но открывать глаза не спешил. Чья-то ладонь ласково коснулась щеки, затем лба, взъерошила волосы. Кто-то легко поцеловал в щеку, продолжая гладить по голове. Как же хорошо! Даже слишком, чтобы просыпаться. Антон потянулся, пытаясь нащупать того, кто рядом. Ухватился за плечо, обнял и повалил на себя. Тепло, хорошо, уютно. Нет, просыпаться точно не стоит. Хоть вечно вот так вот и лежи. Еще уткнуться носом в плечо. Костлявое-то какое! Стоп, плечо костлявое... Антон моментально открыл глаза и, наверное, подскочил бы, если бы сам пару минут назад не "накрыл" себя Завулоном. Ах, да. Это же Завулон. — Слезь с меня. — Еще минуту назад ты не был против, — проворчал Темный, но слезать не спешил. — Ты меня сам так уложил, и судя по твоей блаженно-идиотской улыбке, тебе это нравилось. Умник нашелся. Не переспоришь его ведь! И нельзя сказать, что принял его за кого-то другого, потому что это неправда. — Ты костлявый, — ляпнул Антон. — Зато я не тяжелый, — рассмеялся Завулон, еще раз поцеловал в нос, но все-таки слез и улегся рядом. — Доброе утро, нехороший Антон Городецкий. Почему он вдруг стал нехорошим, Антон уточнять не стал, мало ли, что у Темного в голове творится. А быть для всех хорошим — это даже для Светлого невыполнимая задача. Завулон, по сравнению со вчерашним днем, выглядел просто замечательно. Худоба и бледность, конечно, никуда не делись, зато выглядел он не настолько измученным. Можешь собой гордиться, Антон Городецкий. — Вставай, отправляйся в душ и марш завтракать, нас ждут великие дела, — изрек Завулон уже вовсю роясь в шкафу с одеждой. Наконец он извлек оттуда какие-то шорты, которые Антон одевал, наверное, последний раз в далекой "не Иной" юности, нацепил на себя и вышел из комнаты. Городецкому ничего не оставалось, кроме как окончательно проснуться и отправиться совершать водные процедуры. Контрастный душ улетучил остатки сна и придал свежести. Было хорошо просто до невозможности. Не думалось ни о каких рабочих и личных проблемах, и даже готовивший на кухне завтрак Темный очень органично вписывался в это замечательное утро. Антон обернулся полотенцем и отправился на встречу с крепким и вкусным кофе, запах которого уже наполнил квартиру. - Он слышал имя — он ждал повторенья; Он бросил в огонь все, чего было не жаль. Он смотрел на следы, жаждал воды, Шел далеко в свете звезды; В пальцах его снег превращался в сталь. Голос у Завулона оказался на удивление приятным и даже красивым баритоном. И пел он достаточно вдохновенно, по крайней мере для человека, который на захламленной холостяцкой кухне жарит яичницу с помидорами. - И он встал у реки, чтобы напиться молчанья; Смыть с себя все, и снова остаться живым. Чтобы голос найти, в сумрак войти, Странником стать в долгом пути; В пальцах его вода превращалась в дым. И когда его день кончился молча и странно, И кони его впервые остались легки, То пламя свечей, кольца ключей, Нежный, как ночь, мрамор плечей, Молча легли в камень его руки. Вместе с последними словами песни, на столе появилась уже готовая яичница, бутерброды и ароматный горячий кофе. — Не знал, что ты слушаешь Гребенщикова. Странные у него песни. — Ага, — Завулон кивнул, — но мне нравится, особенно эта. — Его на принадлежность к Иным никогда не проверяли? — спросил Антон. — Не знаю, а вот этого, — Темный указал рукой на стопку дисков "Пикника", лежащую на холодильнике, — Я сам лично проверял. А он отказался. Обидно, знаешь ли. Завулон развел руками и тоже принялся за завтрак. — Что, потерял в лице Шклярского хорошего Темного? — усмехнулся Антон, отправляя в рот очередной кусок яичницы. — Злой ты, Городецкий. Злой и нехороший. — А ты мне уже так говорил, и не только ты, — Антон пожал плечами. — А кто еще? — в глазах Завулона появилась заинтересованность. Ну, вот все ему и расскажи! И ведь не отвяжется. Пристает к каждому слову как банный лист к мокрой.... Ладно, не важно, не самое перспективное сравнение. — Ну, Света, например. Завулон нахмурился, казалось, что он сейчас взглядом прожжет тарелку. — Ты ее не любишь? — он уставился на Антона, и последний готов был призвать Изначальные Силы в свидетели, что в его глазах и голосе явно сквозила надежда. — Не люблю, — подтвердил Городецкий. Завулон радостно выдохнул и улыбнулся открыто и искренне. Нет, Темных не поймешь. Что у них вообще в голове творится? Или это на Завулона последние события так подействовали и он немножко умом тронулся?