С подведенной бровью, с ружьем и дробью

Тсуна поправляет платиновый браслет на правой руке и смотрит куда угодно — только не прямо. Чёрное платье сильно сдавливает в районе груди: становится неимоверно трудно дышать. Тсуна смотрит на резной потолок — белый. Отштукатуренный. Со сложной комбинацией выступающих барельефов. В винном бокале отображается мечущийся блик от искрящейся светом люстры из горного хрусталя. Добытые кровью и потом материалы — Тсуну сейчас волнует это всё значительно больше, чем сидящий впереди человек. Туфли неприятно жмут — Савада любит каблуки, любит туфли, но ненавидит всем сердцем неудобную колодку, в которой даже стоять — не постоишь, а сидеть — не посидишь. В горле пересохло — надо взять бокал и аккуратно отпить из него: Тсуна едва-едва сносит жажду и пустыню во рту. — Может, скажешь уже что-нибудь, а то непривычно даже, — впереди сидящий со стуком ставит стакан со сталкивающимися в нём друг о друга и о стены кубиками идеально ровного льда на стол. Кубики, действительно, идеальные — других тут тебе не бросят в виски. А если и бросят, то расторопные официанты и услужливые администраторы, что привыкли по первому только вздоху посетителя ложиться голой грудью на горящие камни и прокладывать своим телом мост через пропасть — рассыплются трухлявой древесиной в бесконечных извинениях и прощениях. Тсуну интересует всё. Даже сидящая за три стола от них самих пара преклонного возраста: интересно было бы узнать историю их жизни. Тсуна слышит раздраженный выдох и устремляет свой взгляд вновь на своего спутника: дело — откровенная дрянь. Она боится, что если возьмёт бокал, то нечаянно опрокинет его, и всё содержимое выльется на стол или — не дай боже, — на самого Занзаса. Однако же страх приходится запихнуть себе куда подальше и дрожащей рукой поднести бокал ко рту — слишком волнительно. Только когда жидкость обжигает горло, а фужер вновь крепко стоит на столе — нервы прекращают откровенный шабаш. — Эй, ты слышишь меня? Тсуна кивает и как-то слабо улыбается. — Слышу, не глухая. Приносят первое блюдо; Тсуна помнит, что надо брать крайние приборы. А дальше — по той же схеме. — Так что же ты сегодня так непривычно тиха, моя дорогая «босс»? — Занзас выговаривает последние «СС» с какой-то чудной шипящей насмешкой. Тсуне нравится, когда он так делает и произносит; она даже слышала, что когда-то Занзас, с раннего детства воспитывавшийся в лучших традициях Вонголы, учил и немецкий, и французский. Быть может, поэтому у него сейчас такое странное произношение?.. — Да так, — Леди Вонгола ненавязчиво шаркает ножкой и с ужасом понимает, что туфля норовит соскочить. Аккуратно ее все-таки поддев кончиками пальцев, Тсуна заставляет обувь занять свое законное место. — Настроение…. Не то. — Я ради этого тебя и вывел в свет, Савада, — раздражённо и со свистом — Занзас втягивает воздух в себя. Тсуна вновь оглядывается и старается не натворить дел — её неуклюжесть будет сейчас совсем не к месту. Иногда Леди Вонголе кажется, что она лучше бы все так же сидела в особняке, расписывалась на бумажках и тихо-смирно существовала. Она любит такие места. Но любит издалека и чтобы она в них бывала одна — опозориться страшно. Она вновь поднимает дрожащей рукой бокал и выпивает его до дна, едва замечая, с каким наслаждением на неё смотрит Занзас — он ведёт себя, как хозяин, и готов чуть ли не ноги на стол закинуть и устроить тут второй Мулен Руж. Аккуратно расправив на коленях девственно белую тканевую салфетку, Тсуна припоминает, что все делает правильно. Как оно и положено, собственно. Блюдо за блюдом — все проходит мерно и спокойно. Тсуна уже начинает задумываться не только над цветом стен и количеством листочков на пилястрах, но еще и о причинах проявления такой заботы у Занзаса. Вроде как, на диване он уже не спит недели две. Вроде как, Тсуна его особо не раздражает. Вроде как, живут в согласии… А Занзас все смотрит и смотрит — прожигает дыру в Леди Вонголе взглядом и немо гордится — девочка выросла. И уже давно. Грациозные движения чуть подрагивавших рук — одно из доказательств. От основного — плавно к десерту. От десерта — снова к вину. И с чего бы они стали так странно относиться к друг другу? Вариец тире несостоявшийся Босс всемогущей Вонголы наклоняет голову и вновь вздыхает — это ж застрелиться — как Дечимо медленно все делает в этот вечер. Ему иногда казалось, что он до сих пор поверить не мог в то, что перед ним сидит королева всего мафиозного мира, чья голова увенчана кровавой диадемой, а сама она восседает на троне из человеческой плоти и костей. Он не мог поверить, что в возрасте шестнадцати лет она смогла победить его — самого Занзаса. Иногда он не мог осознать, что она победила Бьякурана — того, чье могущество было несоизмеримо. Он до сих пор временами не мог поверить в то, что она сразила Вендиче. И Занзас все еще не мог понять, какой идиот над ним подшутил таким образом — заставил полюбить Тсунаеши Саваду — Дечимо от крови и пламени Джотто Примо. И сейчас эта великая Женщина, подмявшая под свой каблук весь прогнивший мафиозный мир и озарив его своим безграничным светом, — сидела и боялась сделать лишнее телодвижение. Ради этой женщины Занзас был готов пожертвовать своей жизнью — нет, не только потому, что она была чем-то вроде его жены (пока еще не жены, но это не суть), но еще и потому, что она — и есть будущее. Ради Тсуны, ради Босса погрязшей в грехах могущественнейшей Вонголы — голову на гильотину были готовы положить все. Все сторонники, естественно. Занзас когда-то клялся и божился, что никогда даже пальцем не пошевельнул ради нее — однако сейчас был в полной боевой готовности в любой момент вытянуть пистолеты и со всей дури стрелять пламенем Посмертной Воли по всем, кто вызывал хоть малейшее подозрение. Выявить таковых личностей опытному и крайне талантливому мафиози — таким, как Занзас или же Реборн, — не составит труда. Так что же... — Да допей уже ты это чертово вино! — Занзас встряхнул головой и расстегнул первые две пуговицы рубашки. Становилось жарко. Воздух накаляется потихоньку, а в голове шлялись странные, совсем странные мысли. Тсуна вздрогнула — вроде она все делала по правилам въевшегося под кожу этикета, так почему же Вариец на нее кричит?.. — Погоди. Вино же надо смаковать. Это тебе не твой дурацкий виски, которое ты глотками хлещешь как воду, — буркнула Савада, но в конечном счете психанула и одним залпом осушила бокал. Тсуна больше не могла здесь находиться да еще и вино потихоньку давало в голову. Изрядно давало... — Поехали домой, Занзас. Это все, конечно, хорошо. Но я больше не могу — устала, — Савада поправила прическу и закатила глаза — весь этот спектакль Леди Вонголе уже откровенно надоел. — Все, что угодно, — выдохнув, Занзас как-то странно покосился на Дечимо — та медленно вставала из-за стола — она была счастлива, что сумела пройти своего рода экзамен и вела себя как истинная женщина высшего круга — вон, даже ни одной капли вина не осталось!.. Занзас улыбнулся отчего-то самому себе и тоже соизволил встать. Ему не в первой видеть, как Савада переживает, находясь в таких местах — лишь бы все сделать правильно. В следующую секунду слышится грохот, стук и смущенное «ой». Занзас закатывает глаза, молится и идет поднимать неуклюжую Тсуну... — Мать вашу, найдите мне здесь леди... — Тсуна и Занзас произносят это одновременно. Одна — снизу, другой — помогая подняться. Ну не бывает у них все гладко и идеально. Занзас бормочет себе под нос «женщина» и вновь вспоминает, что пора бы возвращать старые привычки — за весь вечер не прозвучало ни одного «мусор».