Иннсмаутская внешность

— Он совсем плох, мистер Мэки. Невменяем, оторван от реальности. Кто знает, что он выкинет, стоит вывести его из палаты. Он ведь уже в четвёртый раз здесь и, мне думалось, что теперь навсегда. Конечно я не стану указывать представителям ФБР, как делать их работу, но всё же именно ваши авантюры довели его до обострения шизофрении. Разум его разрушен, психика расшатана настолько, что он уже никогда не сможет стать частью общества. — И всё же я пришёл за ним, доктор Хардстром. Как видите, с разрешением всё в порядке, оно подписано Гувером, вы не вправе чинить препятствий представителю власти. Мы Уолтерса сюда поместили, а теперь мы его забираем и ответственность за него так же возлагаем на себя. — Что с ним будет дальше? — Вы что, переживаете о нём? Неужели в вас проснулась гуманность? — Мистер Уолтерс не обычный псих. Я становился свидетелем проблесков его сознания и лично вытаскивал его из петли, я наблюдал его долгое время, даже несколько привык к нему… И я читал его дневник. Он глубоко погружён в свои мрачные сумасшедшие фантазии, но он остаётся человеком, в отличие от большинства здешнего контингента, как вы сами можете убедится по этим нескончаемым воплям. Тому народу, что заперт здесь, нужен такой доктор как я, и если вы считаете, что я лишён гуманности и что врачебная этика мне не знакома, то попробовали бы поработать на моём месте с недельку, посмотрел бы я, как вы с нашими безумцами церемонились бы… Ладно, простите. Вы куда вежливее и терпеливее мистера Гувера, вот я и позволил себе лишнее… Я лишь хочу сказать, что если вы собираетесь снова обречь Уолтерса на физические и моральные мучения, то имейте в виду, что он ещё не овощ. Ему ещё можно помочь. Он слаб и очень напуган, но покой, лекарства и процедуры со временем могли бы вернуть ему какую-то часть сознания. И, нет, гуманность во мне не проснётся, так же как в вас не проснётся сострадание. Но мы оба по крайней мере помним, каковы эти чувства на вкус. * — Боже правый, Лукас, что с твоим лицом! Мы с тобой два дня не виделись, а ты переменился настолько, что… Смотреть страшно. Чёрт побери, не подходи к мне близко, ладно? Дай я свет приглушу, что ли… Проклятье, я ещё в прошлый раз понял по тебе, что ты называл иннсмаутской внешностью и что ты заразился ей, но я никак не думал, что этот процесс может зайти насколько далеко и настолько быстро. Ты хоть чувствуешь себя нормально? Не испытываешь желания на кого-нибудь наброситься? Неужели это ждёт всех наших ребят, что сейчас находятся в этом мерзком городишке? — Спасибо на добром слове, Эдгар. Мне и самому тошно смотреть на себя в зеркало, поверь. Мне теперь и на улицу не выйти… Но ты знаешь, я пробыл в Иннсмауте больше месяца. Я старался не пить их воду и не есть местные продукты, но при условии полной отрезанности города от внешнего мира это было проблематично. Но теперь я понял, что дело не в воде и не в воздухе. Вернее, в них тоже, они насквозь отравлены гнилью и смертной вонью, но те, кто будут им подвергнуты, просто отравятся, заболеют или слетят с катушек. У перемен во внешности, у этих метаморфоз, что коснулись и меня, есть куда более серьёзные причины. Как я уже сказал, я пробыл в Иннсмауте месяц, но меняться стал только несколько дней назад. Я точно помню, что ещё седьмого февраля, когда брился утром, смотрел на себя в зеркало и всё было в порядке. Ну, а потом в город нагрянул этот ненормальный Уолтерс и всё перевернул вверх дном… Адекватный человек в это не поверит и правильно сделает, но ведь ты сам видел этих тварей, верно? Тех, что на находились на последних стадиях преображения? После всей этой устроенной Уолтерсом шумихи рыболюди меня схватили и я очнулся в камере в подземельях под храмом. Уолтерс меня выручил, но потом он куда-то подевался, а дальше уж твои люди смогли взять здание штурмом. Тогда-то я услышал впервые, не от кого иного, как от тебя, что со мной что-то не так. — Да уж, Лукас. Я не видел тебя месяц и мог бы принять эти… Штуки за шрамы или грязь, но чёрта с два. Ты стал похож на этих тварей, эти складки и рытвины, и глаза, да и голос у тебя изменился не в лучшую сторону… Честно сказать, мне сейчас весьма неуютно находится с тобой в одной комнате. Не знаю, сможешь ли ты продолжать работать в бюро… Думаю, тебе стоит выйти на пенсию, подлечиться. Устроим-ка мы тебя в какую-нибудь хорошую клинику, где доктора выяснят, что это за зараза и как её вылечить, а? — Нет, Эдгар, я уже и так выяснил. Это не зараза и её нельзя подхватить как насморк. Вернее, в Иннсмауте чего только ни можно подхватить, но не это. Это наследственная черта. — Ты что ли хочешь сказать, что ты из Иннсмаута? — Из моего дела ты должен знать, что я воспитывался в Аркхемском детском доме, куда меня подбросили младенцем. Я никогда не знал, откуда я родом, хоть какое-то время пытался это выяснить… В общем, во мне, скорее всего, есть иннсмаутская нечистая кровь, та самая нечистая кровь, какую рыболюди называют чистой. У тебя, помнится, в прошлый раз не хватило времени меня выслушать и отчёт мой ты, скорее всего, не читал, так что позволь объясниться сейчас. Любой здравомыслящий человек сказал бы, что я спятил. Но ты там был и понимаешь, о чём я говорю. Я осмотрел пещерные закоулки и подземелья храма и многое выяснил. Кроме того, я изучил дневник Уолтерса и те бумаги, что мы нашли при нём. Уверен, всему этому можно найти более или менее научное объяснение… Если не вдаваться в подробности, в прошлом веке жители Иннсмаута под предводительством Обеда Марша заключили соглашение с глубоководными тварями. С разумными, надо полагать, тварями, вполне способными за себя постоять. Они владели запасами золота, которым щедро делились, так же оружием и неизвестными человечеству технологиями. За это жители Иннсмаута приняли их веру, стали совершать обряды и жертвоприношения и создавать семьи с этими тварями. Видимо, благодаря кровному родству они соединились окончательно. Вот и причина иннсмаутской внешности — от брака человека и подводной твари рождался ребёнок, который выглядел и вёл себя как человек, но по мере взросления изменялся и к старости превращался в чудовище, которое, кроме на наш человеческий взгляд безобразной внешности, обретало ещё и способности, самая простая и понятная из которых — возможность жить под водой. В Иннсмауте страшно не любят чужаков, что вполне понятно. Я не раз становился свидетелем этого. Хозяин единственной в Иннсмауте гостиницы, например, убивал и съедал почти всякого заезжего посетителя, да и вообще каждый второй житель Иннсмаута почитал своим долгом убить чужака. Когда я понял это, передо мной встал весьма очевидный вопрос: почему никто до сих пор не попытался убить меня? Конечно, я не вёл себя вызывающе, не приставал к местным и вообще никак не проявлял своё присутствие, но всё равно, меня не могли не заметить. Тогда я наивно посчитал это своей шпионской заслугой, но теперь в мою душу закрались сомнения, обоснования которым находятся в избытке. Скорее всего, во мне есть нечистая иннсмаутская кровь. Возможно, меня именно поэтому и подбросили в детстве в детский дом соседнего города — потому что не хотели видеть, во что я превращусь, или же потому что хотели меня оградить от уготованного мне будущего. Ведь действительно оградили, я спокойно прожил три с лишним десятка лет и, пожалуй, немалого добился, верно? Но шесть с половиной лет назад меня начали мучить ночные кошмары. Это началось после того, как мне поручили разобраться с одним нехорошим делом, может, ты помнишь его? В сентябре девятьсот пятнадцатого года в одном особняке на окраине Бостона была устроена большая пальба. Погибло несколько полицейских и человек десять сектантов, окопавшихся в этом доме. Не буду утомлять тебя подробностями. Скажу лишь, что в этом деле был по уши замешан наш Джек Уолтерс. До этих событий он был подающим надежды молодым полицейским детективом. Он ловко раскрыл несколько дел, его геройское имя попало в газеты. Собственно, суть в том, что патрульные, проходя мимо того злосчастного дома в Бостоне, услышали выстрелы и вызвали Уолтерса, потому что лидер сектантов, Виктор Хольт, этого потребовал. После перестрелки Уолтерса нашли в подвале в бессознательном состоянии. Я в тот дом попал несколькими днями позже, когда мне поручили разгрести это дерьмо, и что я увидел? Кошмар и мерзость, всюду трупы, грязь и сумасшествие. Эти сектанты были совсем чокнутыми, занимались самоистязаниями и всякой чертовщиной, называемой Йитианством. А ещё их лидер был помешан на Джеке Уолтерсе. В одной комнате я нашёл массу фотографий и информации о нём. За Уолтерсом планомерно следили в течение нескольких месяцев, а значит то, что он оказался там в тот сентябрьской день, не было случайностью. Именно его хотели заманить внутрь и всё указывало на то, что и стрельба была устроена исключительно для того, чтобы он один оказался в подвале дома. Уолтерс, видимо, был избран культистами как некая особая жертва для важного обряда. Когда Уолтерс пришёл в себя, его речь и поведение были такими странными, что его поместили в Аркхемскую психлечебницу. Там он провёл несколько недель, но вскоре стал производить впечатление нормального человека и его отпустили. Я всё ещё разбирался с перестрелкой в доме культистов, поэтому, конечно, приглядывал и за Уолтерсом. Лично я не знал его прежде, но и все его знакомые, и его врачи говорили о том, что его личность в корне изменилось. От успешного и всеми любимого детектива не осталось и следа. Хозяином в его теле стал мрачный и нелюдимый субъект, который испытывал большие трудности в общении. Уолтерс ушёл со службы, порвал все прежние связи и стал всё время проводить в библиотеках. Никаких правонарушений он не совершал, а изменения в сознании врачи объясняли пережитым тяжелым стрессом — а это действительно было отчего, ведь в подвале дома культистов нашли массу распотрошённых трупов. Позднее всех оставшихся в живых культистов переловили и пересажали, их дом снесли, а участок выставили на продажу. Это тёмное дело было закрыто и за Уолтерсом не было нужды следить, хоть мне, надо признаться, он был интересен. Именно тогда меня начали мучить ночные кошмары, чего никогда прежде не бывало. Изучая улики, я провёл в доме культистов достаточно времени и насмотрелся на всю эту дрянь. С этим я и связывал свои кошмары, в которых почти всегда присутствовал, кроме прочего, и Уолтерс. В конце концов я решил, чтобы вернуть себе моральное равновесие, я должен выкинуть из головы это дело и Уолтерса тоже. Это удалось мне не сразу. Кошмары преследовали меня ещё несколько лет, но потом всё наладилось, я перешёл под твоё чуткое руководство. И вот, ты, Эдгар, направил меня в Иннсмаут. Ты и сам всё знаешь. В первую очередь я столкнулся с той проблемой, что каким-либо образом передать информацию было крайне затруднительно. В Иннсмауте нет никаких средств связи. Всё что я мог, это уехать в соседний город и послать телеграмму, это я и делал, но ездить слишком часто избегал, чтобы не мозолить местным глаза. Потом они испортили мне машину и я оказался, как и весь город, отрезан от внешнего мира. Но я продолжал разведывательную деятельность. К комбинату Марша мне было не подобраться, о тщательно охраняемом храме я ещё не знал, а потому я сосредоточил своё внимание на самом феномене происходящей в городе чертовщины. Иннсмаутская внешность казалась мне корнем всех бед. Я решил, что это наследственная болезнь, которая обезображивала не только внешность, но и сознание. Я попытался наладить контакт с некоторыми представителями заражённых и мне это удалось. Несмотря на то, что я был чужаком, чужаком меня не считали и враждебно ко мне не относились. Позже мне открылась истина. Один мой новый иннсмаутский знакомый ни с того ни с сего сказал мне, что знал моего деда и что может отвести меня в дом, который достался мне по наследству. Это показалось мне если не нелепой шуткой, то бредом, но я был очень осторожен в общении с местными, а потому сделал вид, что поверил. Этот якобы мой дом оказался старым, заброшенным и жутким, как и большинство в Иннсмауте. Однако я решил, ради того, чтобы местные мне больше доверяли, сделать вид, что поселюсь в нём. Это сработало. Безобразные местные жители, от которых любой нормальный человек шарахнулся бы ужасе, стали проявлять ко мне что-то похожее на любезность. Со мной стали здороваться, а один уродливый рыбак без всякой просьбы с моей стороны стал притаскивать под мою дверь ящики с рыбой. Кстати, кроме рыбы, они там ничего не едят. Причём самые уродливые едят её сырой, а те, что сохранили человеческий облик, готовят. Да, есть в Иннсмауте несколько совершенно обыкновенных приличных людей. Но их можно по пальцам пересчитать. Уродливые их сторонятся и не посвящают в свои дела. Видимо, кровь нормальных чиста или наоборот не чиста. Так или иначе, их не убивают, а, похоже, оставляют для разведения и скрещивания со следующими поколениями рыболюдей. Моя же кровь, какой бы она ни была, оказалась подходящей. Один из моих иннсмаутских знакомых сказал мне, что меня могут посвятить в орден Дагона. Об ордене я на тот момент уже слышал и понимал, что он является единственным органом власти в городе. В нём состоят все уродливые жители, все они повязаны клятвами, молчанием и строжайшей тайной. Только состоящие в ордене заключают браки с рыболюдьми и продолжают род. Моя внешность на тот момент пока не носила следов изменений, но в орден принимали и простых людей, если они были того достойны. Моё посвящение вполне могло состояться, я рассчитывал, что это позволит выполнить мою главную миссию — попасть на комбинат Маршей и узнать, откуда они берут золото и что за химическое оружие пытаются продать за рубеж. Но в город нагрянул Джек Уолтерс. Я сразу его узнал. Вернее, узнал его внешность, но личность его была не той, с которой я имел пересечение в ходе моего давнишнего расследования. Я был поражён, что снова вижу его. Он со своим приездом явно напрашивался на неприятности. Я решил, что помогу ему. — Зачем это тебе? — Если я скажу, что он мне понравился, ты только ты посмеёшься. — Да, посмеюсь. — И тем не менее. Шесть лет назад я много времени провёл, пытаясь понять, что им движет. Бесчисленное количество раз он мне снился. Даже исключив его из сферы моих деловых интересов, даже забыв о нём, я всё равно о нём помнил. Некоторые люди, просто проходя мимо и едва ли нас замечая, оставляют в нашей душе свой след, который тянется долгие годы. Рано или поздно он должен прерваться. Но во мне этого ещё не случилось. И уж слишком странно было встретить Уолтерса в Иннсмауте. Внешне он ничуть не изменился, но характер его, движения и речь были совершенно другими. И я, поняв, что каким-то непонятным образом помнил о нём на протяжении шести лет, невольно почувствовал, что мы могли бы стать друзьями. Что я хотел бы этого. Ну а теперь он снова в психушке. А я начал превращаться в подводное чудовище. Этот процесс необратим, Эдгар. — Но этого проклятого ордена больше нет. Мы всех перебили, сровняли с землёй завод и разнесли храм. — Думаешь, Иннсмаут изменится? И мгла, всегда застилающая его небо, развеется, и жители его перестанут быть уродливыми извергами? Что ж, возможно. Вот только в городе больше не будет золота. Теперь эта рыбацкая деревенька окончательно обречена на вымирание. Можно конечно вбухать туда ещё несколько миллионов долларов, но какую пользу это принесёт? Рано или поздно их тёмная древняя вера снова выползет наружу, ведь она уже пропитала их тяжёлый воздух и до основания въелась городские улицы. Лучше всего уничтожить этот город. Но никто же не станет сбрасывать на него бомбу? А иначе от скверны не избавиться. Придётся просто оставить всё как есть. — Но тогда рано или поздно из этого города снова поползёт зараза! Впрочем, ты прав, это неизбежно. Ладно, это уже не мне решать. Что же будешь делать ты? — Я хотел бы туда вернуться. — Ты серьёзно? — Ну посмотри меня. Нигде на земле для меня больше не найдётся места. Когда мои метаморфозы подойдут к своей финальной стадии, я уйду под воду. Я буду мирным монстром, обещаю Эдгар. Но даже если однажды я перестану себя контролировать… Даже если так, неужели ты убьёшь меня теперь или запрёшь в какой-нибудь лечебнице? — Это было бы разумно. — Хотя бы ради нашей старой дружбы. * Дорога под колёсами вилась мягкой лентой. Сумрачные леса, надёжно хранящие сотни злых тайн, вставали неприступными стенами с обеих сторон. На заднем сиденье спал обколотый успокоительными и завёрнутый в плед Уолтерс. Больше никто не мог причинить ему вреда. И хоть он невольно возвращался в самое жуткое для него место, Мэки надеялся и что-то внутри, что-то в уже, похоже, не человеческом, а в захолодевшем двухкамерном рыбьем сердце подсказывало, отзываясь на успокаивающее и несомненно необходимое присутствие Джека, что и в его простой прекрасной внешности однажды проявятся иннсмаутские черты. А даже если и нет, своим с каждым секундой приближения к городу всё вернее просыпающимся глубоководным чутьём Мэки знал уже и, участь это понимать, видел, что Уолтерс необыкновенный человек. Его отец не с этой земли, сам он со своими телепатическими способностями, невероятной силой духа и с безотказностью к тем, кто захочет его использовать, а такие всегда найдутся, — всё это ценно и требует защиты, не только из дальновидных замыслов, не только из-за бесчисленных связей одного с другим, не только из-за судьбы… Вернее, да, из-за неё одной. Потому что теперь, изменившись и иначе оглядываясь на своё прошлое и особенно на свои старые сны, которые теперь вовсе не казались кошмарами, а были теперь пророчествами и предчувствиями, Мэки понимал, что уже та его давняя встреча с Уолтерсом не была случайна. А то что они встретились в этом городе — не случайно тем более. Прежде Иннсмаут казался Мэки таким, каким и должен был казаться чужакам — тёмным, безрадостным, погибшим и провонявшим рыбой и ужасом. Но теперь Мэки, вольно или невольно, сам стал частью города и не мог от себя этого отринуть. И не мог с какой-то тихой себялюбивой тоской радоваться, что возвращается в то место, которому был предназначен. И что все дороги, по которым он только в жизни ходил, вели сюда, возвращая его к по-настоящему родному дому. Перспектива уйти навсегда на глубину больше не пугала его. Великие спящие подводные города, древние божества и потусторонние миры открывали ему лишь смысл, бесконечный и чудесный. Собственная быстро меняющаяся внешность уже не пугала. Вовсе она не была страшной, раз отличалась от человеческой. И потребность защищать и заботиться о Джеке уже не вызывала вопросов, а наоборот отвечала на них. Уолтерсу просто нужно понять. Понять все те вещи и всех тех существ, что пугали его, но лишь потому, что он смотрел на них с примитивной человеческой точки зрения. Он выше этого. Ему не нужно бояться того, кем он является. Ему не нужно ни надежд, ни стремлений, ни удовольствий, всё это людские глупости. Ходить в тени между мирами его призвание. Сейчас жизнь кажется ему адом. Но скоро он проснётся. И то, что было страшным сном, покажется раем.