Ненавидь её

      Красивые осенние ночи, они потому и нравятся людям, потому что их есть кому согреть. Лужи, ветер и угрюмые люди — их нет в квартире Шикамару, но в ней есть Темари. Нара этого хватит с головой, ведь она не посылает его, не плачет, так что у него самого скребут кошки на душе, она просто есть рядом. И почему-то именно этой ночью гонщик чувствует себя счастливым. Он не за рулём безумно дорогой машины, он не на треке, не пьёт и не курит. Впервые в жизни его согревает аромат жасминового чая — неужели он может быть приятным? — впервые он понял, что больше не хочет быть один.       Нара ошибся, проиграл там, где не имел на это право, но вот он его реванш. Его реванш сейчас в ванной, пока он сам расставляет мебель по местам, собирает обрывки бумаг и прочий мусор. Сейчас даже смешно вспоминать, как вслед за пепельницей, он с полок на кухне разом скинул всё, а стулья разве что в стену не полетели. Потому что это больно — терять её. И совсем не важно: первый это раз, второй или сотый.       Шум воды стихает, но слышно, как падает какой-то пузырёк, а затем Темари едва слышно шикает, сетуя на свою неловкость. Шикамару стоит спиной к столу, готовит свой кофе и надеется найти хотя бы что-то к чаю, но есть лишь один апельсин, чудом переживший погром. Нара улыбается, услышав шаги еще мокрых ног по полу.       — Мои брюки ещё не высохли? — негромко спрашивает девушка, парень оборачивается на неё, не переставая улыбаться. Это чудо с мокрыми волосами и в его тонком халате до пяток сидит на барном стуле и ждёт ответа. Они почти высохли, но отпускать её Нара не хочет, поэтому качает головой, а после достаёт из уцелевшей закрытой полки чашку, которую ставит перед девушкой. Гонщик наливает жасминовый чай в чашку, а через секунду раздаётся тихая англоязычная, знакомая Шикамару мелодия — Темари включила её на своём телефоне.       — У меня нет ничего к чаю, — он ставит перед девушкой чашку и сам садится напротив, — я закрою окно, иначе простынешь.       — Ты, кажется, слишком сильно заботишься о чужой жене, не находишь, Нара? Душ, халат, чай, окно… Для тебя это, кажется, слишком.       Шикамару замер у окна, здесь все ещё прохладно, но это как раз то, что ему нужно. Его женщина — чужая жена, слышать это крайне тяжело, но у него нет выбора. Темари до последнего будет показывать свой характер, будет всеми силами пытаться его сломать, не сможет, но не сдастся. А он что? Потерпит, но больше не отпустит, пусть хоть душит всеми своими шелковыми шарфами.       Темари подходит незаметно, будто крадётся, встает напротив, смотрит прямо глаза в глаза. У Шикамару в них спокойствие гор и многовековых лесов, у неё — штормящее море. Что ни делай, не пара, кажется. Кажется…       Смотря на неё, такую знакомую, Нара в очередной раз мысленно кроет себя последними словами, за то что когда-то упустил её. Тёплая ладонь девушки скользит по шее Шикамару, щетинистой щеке — сегодня, как ни хотел бы, он не нашёл времени привести себя в порядок. Её рука замирает, когда добирается до тёмных тяжёлых волос.       Нара хочет взять её за руку, возможно, даже поцеловать, но это слишком опрометчиво.       Темари стоит на мысочках, обнимая гонщика за шею. Ломает себя, ломает свои принципы, потому что, как и все, верит в счастливый финал. Нара ей необходим, потому что Итачи — не то. Его костюмы и рубашки не пахнут сигаретами, и парфюм резкий и неприятный, чихать от него хочется. А Шикамару другой, у него в шкафу и рубашку-то не найдёшь, не говоря уже про костюм.       Шикамару не движется, он будто застыл, ощущая на губах дыхание Темари. Такая нерешительность, о Боги!       Рискнув, Сабаку но пытается поцеловать гонщика, но тот в сантиметре от себя закрывает ей рот ладонью. И не давая и секунды на истерику, перебивает.       — Ты будешь об этом жалеть, — с наставлением заявляет Нара, зарывая одну ладонь во влажные волосы девушки и наслаждаясь их мягкостью.       Выдыхая и тяжело смыкая веки, парень размышляет о чем-то, что никто никогда не узнает. Темари смотрит на него с полным непониманием, хмуря аккуратные светлые брови у переносицы:       — Ах, Мари, — на вдохе он так тихо и тяжело протягивает её имя, — я не знаю жизни без тебя, но, пожалуйста, не делай ничего, пока действительно сама не захочешь это сделать. Мне плевать, я подожду тебя ещё год или три, но не смей переступать через себя.       Рука Нара в волосах девушки сжимается в кулак, но тут же ослабевает, падая мертвым грузом вдоль тела. Всё это так… Так странно?       — Ааа, — удивленно протягивает Темари, кидая взгляд в сторону (смотреть на Шикамару ей теперь почему-то сложно, может, потому что он слишком правильно все сказал?), — там, там чай остывает!       Шикамару улыбается и идёт снова на кухню следом за девушкой.       Но Сабаку чувствует себя странно. Кажется, она не дома, но чувствует себя хозяйкой, знает, где что стоит, и ей уютно в этой разрухе и жутком беспорядке. Уезжать отсюда не хочется, но вечно выезжать на гостеприимстве Нара — слишком нагло.       — Мне домой, наверное, пора, — допивая чай, Темари слезает с барного стула и, на пару секунд заглядывая туда, где у Шикамару стоит кровать, возвращается с синими сухими брюками в руках.       Прощание выходит быстрым и скомканным — Нара не успевает сказать и слова, кроме «до встречи», Темари не успевает наделать ошибок. Впрочем, ввиду последних событий и это можно считать достижением.       Она уже так привыкла быть просто Темари. Темари не Учиха, Темари но Сабаку. И так отвыкла быть ею, Мари. Теперь она спокойная и уравновешенная, не позволяющая себе срываться жена человека, который её любит. А она его предает уже хотя бы тем, что сидя перед окнами дома Шикамару, видя его курящий силуэт, не хочет уезжать. Предаёт тем, что мир изменился, а она так и осталась там, в прошлом, где она любимая истеричка Мари.

***

      А может быть к чёрту всё? К чёрту эти гонки и эти мотоциклы, к чёрту работу, дом и Такахаши. Это всё слишком. Слишком сложно спорить с ней, слишком сложно добиваться, слишком сложно терпеть. Зачем ловить дворовую кошку? У неё есть хозяин и острые когти.       Мотоциклы? Он давно про них забыл. И никогда, наверное, больше бы на них на сел, но, о боги, эта недомотоциклистка влезла и здесь! «Прокатимся, Дока?» — Дока больше не катается, Дока больше нет. Неджи был уверен в этом ещё вчера, а сейчас? Что изменилось сейчас? Лишь то, что под ним снова «ямаха», не его, правда, уже не белая «эрка», а черно-красная «эр шесть».       «И все?» — перед глазами Хьюги стоит навеянный недавним воспоминанием образ Тен-Тен, ухмыляющейся и самодовольной. Она его на слабо берёт? Да, наверное, так и есть, а он, как щенок в цирке, делает всё возможное с её подачки. Она того не стоит.       «И всё?»       Неужели он действительно больше не рваный Дока? Больше ничего не может?       Хьюга опускает визор своего старого белого шлема, убирает подножку. Что же, хотя бы «бернаут» должен удаться. Хьюга откручивает ручку газа и одновременно выжимает передний тормоз, резко пуская рычаг сцепления. «Эр шесть» не сдвигается с места, заднее колесо буксует, а Неджи уже подумывает о том, что будет должен владельцу спорта новую резину. Дым от протирающейся резины быстро заполняет пространство вокруг мотоциклиста, а Хьюге все сложнее удержать мотоцикл под собой. Через секунду он проезжает половину небольшого круга и пытается выполнить стоппи, но, остановившись на переднем колесе, мотоцикл, словно груда металла, рухнул на землю, едва удержавшись от падения.       — Что за… — Хьюга слезает с мотоцикла, отставив его на подножку, и с ненавистью кидает шлем на асфальт. Он так беспомощен?       Проходит за немногим четыре часа, а Неджи то заводит, то снова глушит мотоцикл, пытаясь изобразить хоть что-то из себя. Асфальт в радиусе двадцати метров исполосован чёрными следами шин, и, черт возьми, она того не стоит!       Такахаши никто, и звать ее никак. Некрасивая, глупая и ненужная. Она дешевка, бесполезная и высокомерная. И главное — с ней пора завязывать.       — Где живёт эта тварь? — грубо спрашивает Хьюга у человека на том конце телефонной линии.       — Я так понимаю, ты про Тен-Тен? — Нара отвечает, едва заметно усмехаясь. Такахаши довела Неджи куда быстрее, чем он предполагал. И за это можно было бы похлопать ей стоя, но, к несчастью, в этом нет ничего хорошего, — тебе не нужно это знать, — за её выходки ей давно пора разбить лицо в кровь, сбросить с крыши или отравить крысиным ядом, ведь Такахаши — это Такахаши. Но есть то самое «но», которое запрещает так думать о ней Шикамару.       — Дай мне её адрес!       — Хьюга, отвали и забудь про неё уже, я ведь тебя предупреждал.

***

      На улице уже давно темно, и Тен-Тен замерзла.       Трудно поверить, что существуют тихие районы громадного Токио, но она находится сейчас в одном из них, стоит под дверью довольно большого частного дома в европейском стиле и ждет, пока хозяин ей откроет двери. Она так уверена, что именно здесь её ждут всегда: когда плохая погода, когда скучно, когда состязаются любые спортсмены, когда просто плохо, её здесь ждут.       — Канкуро, придурок! Открывай же скорее! — Тен-Тен держит руки в крохотных карманах застёгнутой косухи и дрожит, переступая с ноги на ногу. Шлем уже минут с пять стоит на бетонном полу, а чертов но Сабаку все не идет.       Девушка несколько раз пинает ногой по железной двери и наконец-то слышит копошение. На пороге стоит Канкуро в спортивном черном костюме и тапках, смотрит на Тен-Тен удивленно, а после и вовсе кривит брови, закрывая глаза:       — Чего так долго? Привет еще раз, — непринужденно заявляет девушка и переступает порог когда-то и её дома тоже.       Наконец-то тепло и можно достать руки из карманов, растирая их о такие же замерзшие ноги. Девушка наклоняется, чтобы развязать шнурки на своих высоких кедах — в них удобнее, но, не успев дотянуться, замирает. Медленно распрямляясь, она пытается скрыть разочарование и долю отчаяния.       — Ты не один? — Такахаши удивленно оглядывает пару туфель, аккуратно стоящую в стороне, — я не вовремя, да?       Сейчас она действительно удивлена. Но Сабаку завел себе девушку? Когда успел, еще сегодня ведь катались вместе. Как он посмел?! Как, как, как… Это всё слишком тупо, нелогично и безумно выводит из себя!       Тен-Тен тянет бегунок молнии на куртке вверх, смотря в никуда. Пора собираться домой. Всё так просто и легко рушится, однако.       Канкуро молчит и не знает, что можно было бы сказать. «Ты всё не так поняла» — хороший вариант, ведь она действительно всё не так поняла, «я сейчас все объясню» — объяснит, и все будет как прежде. Но нужно ли как прежде? Ему надоели её выходки, надоело за ней бегать который год подряд. Он бежит, а она упрямо уезжает от него на скорости за двести, как это было сегодня. Пора расставлять точки над «i», пора что-то менять в этой жизни.       — Да, ты, действительно, не вовремя, — перешагивая через себя, проговаривает но Сабаку и спиной опирается на стену, сложив руки сзади, — я не знаю, как правильно, но, наверное, так, что ты больше не приходишь сюда. Мне кажется, нам пора уже наконец-то попрощаться, Тен-Тен.       Канкуро сжимает кулаки, наблюдая за тем, как Тен-Тен стоит у двери и рассматривает лишь оштукатуренные стены, не уходит и молчит.       — Прости, что всё так, но тебе же самой так лучше. Я ведь не подхожу тебе, — сдерживая себя, медленно и слишком тихо говорит парень и несильно несколько раз бьет рукой по стене, — прости меня, Тен-Тен.       — Бросаешь меня, значит? — усмехается девушка, двумя подрагивающими руками убирая челку назад. Ей ведь всё равно, да? Это просто Канкуро. Канкуро, который хоть к чертям катись.       — По-другому не получается. Тебя же всё это бесит: я и тот бариста, тебе никто из нас не нужен. Можешь, конечно, отнекиваться, может, даже я и ошибаюсь, но держать тебя больше не буду, — но Сабаку подходит к двери и открывает её перед Такахаши.       В дом тут же врывается холодный осенний воздух, прошедшийся неприятно по лицу стойкой Тен-Тен.       — Ты «по-другому» и не пытался, — переступая порог, вслед кидает она.       — Не пытался? — Канкуро разъяренно хватает девушку за запястье и резко затаскивает ее снова в дом, — не пытался?! Да ты чокнутая эгоистка! Стравливаешь мужиков, как собак дворовых. Смотришь, как по твоей воле все хотят друг другу глотки перегрызть! — криком отвечает на свой же вопрос молодой мужчина, — не пытался? А может, ты просто ничего не хотела замечать? — он неистово, словно куклу, трясет Такахаши за плечи.       Когда она уже перестанет играть в свои дешевые игры? Когда начнет считаться с ценой каждого сказанного слова? Но Сабаку разъярен и разбит, ему так сложно с ней прощаться, но смысла в продолжении больше нет. Он понял это уже достаточно давно, гораздо раньше, чем сегодня в совместной поездке, но все не решался что-то предпринять.       Она же его была когда-то, целиком и полностью. А сейчас смотреть на неё, совсем маленькую, нашкодившую и замёрзшую, почти невозможно.       Он всё ещё держит её за плечи, смотрит в стеклянные карие глаза, но не видит в них ничего, кроме пустоты.       — Скажи мне! Скажи мне сейчас, Тен-Тен, я тебе нужен? Да или нет? — Канкуро тяжело, до безумия тяжело. А она улыбается, почти смеётся, — да что, чёрт возьми, с тобой не так?! Ты ненормальная!       — Кан, давай без тупых картинных сцен, — Такахаши отбивает его руки и, встав на мысочки, обнимает его за шею, — прощай, — шепчет на ухо и целует в щеку, как будто маленького ребенка.       Но Сабаку крепко обнимает девушку, стискивает в ладони короткие тёмные волосы и пытается надышаться ею, запомнить. Такую холодную и миниатюрную, грубую и самую нужную.       Её эффектный уход сопровождает холодный ветер, нагло пробравшийся в дом и заставивший вздрогнуть. Так, наверное, лучше: лучше, когда бордовая хонда отъезжает от его дома навсегда, когда эта до мозга костей мотоциклистка больше не появится.       — Кан, что за крики? Это Такахаши? — из комнаты выходит девушка, закутанная в тонкий плед и с папкой для бумаг в руках. Сегодня она почему-то мёрзнет целый вечер.       — Тен-Тен? Да, это она была, — но Сабаку мотает головой, будто надеется отогнать наваждение всего произошедшего, но ничего не выходит.       — Кан, ты все правильно ей сказал.       — Я знаю, сестрёнка, я знаю — но Сабаку задумчиво улыбается и трепет Темари по волосам, провожая её снова в гостиную, чтобы наконец-то рассмотреть проект ремонта собственного дома. Пора всё менять, и делать это нужно кардинально.

***

      Неджи взбешен. Что она о себе думает? Почему так уверена, что на её предложение встретиться в парк не услышит отказ? Может, потому что действительно не слышит?!       С моря дует холодный ветер, и гулять здесь почти глупо, но так как это идея Такахаши, то ничего удивительного. Хьюга надел куртку и кофту потеплее, ему комфортно, разве что волосы постоянно сдувает на лицо. Он замечает Такахаши издалека, на её «хонде» горят фары, а сама она сидит на асфальте, облокотившись на мотоцикл.       — Господин бармен, вы крайне медлительны.       — Заткнись лучше. Что тебе нужно? — пиная в сторону камушек, Хьюга смотрит на Тен-Тен сверху вниз и не понимает, что могло в ней, такой обычной, привлечь.       Бледная и тощая, карие раскосые глаза, длинные редкие ресницы, спутанные короткие волосы — ничтожество! У него были девушки, и они точно были лучше: высокие (ладно, тут Тен-Тен не хуже), ухоженные (а вот здесь в пролёте), спортивные и аккуратные. Впрочем, у них были и минусы: глуповаты и чересчур самолюбивы.       Так что же всё-таки в ней такого, за что она всем так нужна? Характер? Отвратительный. Мимика? Не лучше, чем у других. Тогда что же? Неджи знает ответ, но признаваться в этом не станет. Это низко — любить кого-то за его недоступность. Хьюгу любят, он популярен у девушек. За внешность или характер — это неважно. Такахаши на него плевать хотела — это уже куда интереснее.       Тен-Тен поднимает взгляд до уровня серых глаз и стремится разглядеть что-то, что изменилось в этом мальчишке. Он всё ещё может её удивить — поразительно. Зачем она здесь? Один лишь Бог знает, но не она точно.       Вставая с земли, Такахаши отряхивает штаны и выключает фары. Теперь её лицо почти не видно, и Хьюга точно не заметит её никчемное смятение. Не сказать, что Канкуро так сильно её расстроил, но удивил точно.       — Ты так и будешь молчать? — Неджи убирает руки в карманы, как и сама Тен-Тен, и, взглянув на океан, снова оборачивается на неё, — если ты хотела на меня полюбоваться, то я пошёл домой.       Помолчав всего секунду на все глупые выпады мальчишки, Такахаши подходит к нему ближе, едва слышно шоркая кедами по земле, и выдыхает точно по шее:       — Дока, покажи класс, — ухмыляясь едко и почти противно, просит Такахаши, хлопая Хьюгу по плечу. Однако через секунду ухмылка сменяется стиснутыми зубами, и руки уже держат руку Неджи, сдавливающую её собственное горло, — отпусти… придурок… — тихим хрипом отзывается мотоциклистка, двумя руками пытаясь избавиться от его одной.       — Дока. Больше. Нет. Я предупреждал тебя, — Хьюга хмурит тёмные, по-мужски аккуратные брови и, повторив ухмылку нахалки, сжимает её горло сильнее, и Тен-Тен закашливается, — думала, будешь играть в свои игры вечно? Придётся тебя расстроить. Ты всего лишь никчемная никому не нужная шлюха! — гневно выкрикивает вмиг ставший злым Хьюга и отталкивает девушку в сторону.       Такахаши спотыкается, хватаясь за горло и, закашливаясь, падает на траву. Ощущение будто в горло насыпали битое стекло, и это больно. Хочется что-то ответить, отстоять себя, но слова так и исчезают в хрипах и боли.       Удерживая так вовремя холодные руки на собственной шее, Тен-Тен глотает слёзы, набежавшие не из-за отчаяния точно, и поднимает взгляд на Хьюгу — больного ублюдка и чёртова кретина. Он садится на корточки прямо у ног мотоциклистки и смотрит на неё так, будто хочет убить прямо здесь, на месте. Тен-Тен поджимает ноги к груди и хочет как можно дальше отодвинуться от Дока, но тот сначала с силой нажимает ей на голень, мешая пошевелиться, а после тянет руку к лицу, убирая прилипшие к щеке тёмные волосы:       — Ну что же ты ревёшь? Сукам не подобает плакать, — Неджи стирает её набежавшие слёзы и впервые видит, чтобы эта девушка смотрела на него с такой боязнью и отвращением, — где же твой гонор?       Тен-Тен смотрит на Хьюгу со страхом. Он совсем идиот, что ли? Поднять на неё руку? Никто никогда не смел. Но с ним что-то точно не так. Неужели довела?       — Не трогай меня, придурок, — скривившись и отвернувшись, хрипит Такахаши.       — Закрой свой рот!       Хьюга снова кричит, а на все её недовольные взгляды отвечает чуть ли не рыком, продолжая всё так же сидеть возле неё и всё так же наслаждаясь её долгожданными всхлипами и слезами, пусть и непроизвольными:       — Надеюсь, ты внимательно смотришь?! — он резко опускает руку в карман её косухи и, секунду порывшись там, достает ключ от её «хонды». У него осталась последняя возможность доказать ей и, главное, себе, что он ещё чего-то стоит. Если не выйдет, то Дока точно больше нет, она ведь растопчет его имя, нахально напоследок наплевав.       — Что ты делаешь? — теперь ей действительно страшно — её мотоцикл только её. Что он хочет сделать?! И кто ему давал на это право?! Такахаши вскакивает на ноги и бросается к «хонде», но Хьюга заводит мотоцикл, и приходится отойти назад.       Если он решил её угнать, то точно тупее, чем кажется, а если вдруг… Нет, об этом даже и не стоит думать, Хьюга ведь трус и полнейший идиот, возомнивший себя взрослым. И она не простит ему ничего, из того, что сегодня он себе позволил. Впрочем, всё его поведение меркнет в сравнении с тем, что он сейчас уезжает от неё на её собственном мотоцикле!