Он украл для меня целый мир

Не хватит и тысячи слов, чтобы сказать, как прекрасен этот мир И пусть сгорит в этом ведре воспоминание о тебе и обо мне, о всех тех днях, когда мы были вместе Давай попробуем ещё разок, дадим друг другу шанс и всё изменится... Нет, это определённо какая-то чушь. И кто только сказал, что рифма у меня прекрасно ложится на бумаге. Тьфу! Ерунда какая-то! Я вновь комкаю листок бумаги и отправляю тот в корзину, когда в комнату стучится и заходит отец. - Слушай, я понимаю, что ты не хочешь сейчас никого видеть, да и вообще разговаривать, - его голос был таким, будто он сейчас заплачет, прямо здесь. - Но, ты хотя бы попробуй дать самому себе шанс, я уже не говорю о себе. - Пап, пожалуйста, уйди. Я не хочу слышать очередную лекцию о том, как тебе тяжело, - внутри себя я понимаю, что обхожусь ужасно с ним, но, не знаю как вам, а сейчас, после того, как умерла мама...у меня просто в голове другие вещи не укладываются. Я хочу просто спокойно дожить остатки этой чёртовой жизни и уйти туда, куда меня определят. Не особо буду против, если это окажется сам Ад. Если честно, то там мне самое место. - Я лишь просто хочу тебе ещё раз напомнить, что люблю тебя. - Да, как истинный отец. Я прекрасно понимаю, и тоже тебя очень люблю. Прости, что так резок с тобой, - мои предпочтения, впрочем, как и настроение, меняются со скоростью летящего ядра, что только что пустила пушка. - Ладно, отдыхай, Бекки, я зайду позже, - я лишь слегка киваю ему, да снова поворачиваюсь к зеркалу, которое висит напротив меня. Дверь нехотя закрывается, а на моих глазах возникают слёзы. Как же так? За что мне все мои прегрешения, а? Чем же я тебя так сильно обидел, что ты отобрал у меня маму? А теперь отбираешь ещё и мою собственную жизнь. Она мне так нужна. Забери лучше мою боль. - Думаешь, тебе всё можно? Думаешь, ты в праве распоряжаться моей жизнью, а, Всеведущий? Да кто ты вообще такой? - я задавал один вопрос за другим, смотря уже на небо сквозь полуоткрытое окно, со стороны которого веяло морозной свежестью. Каждый день я задаю эти вопросы и каждый день я не нахожу ответа на них. Глаза бредут вдоль любимой гирлянды в виде звёздочек желтого цвета, по фотографиям, которые были когда-то сделаны вместе с семьёй за границей, по плакатам любимых групп. Интересно, а эти люди знают, что такое боль? Наверно, нет. Хотя, я могу и ошибаться. Ещё мгновение и я схватываюсь с места, беру небольшую коробочку, сдираю все фотки, плакаты и даже гирлянду со стены, пихаю туда же свою тетрадь, которая, как я полагал, поможет мне пережить и потерю мамы, и потерю самого себя. Натягиваю джинсы, теплый красный свитер поверх домашней футболки, ещё раз смотрю на теперь уже голые стены и пускаюсь прочь из дома, на задний двор. Пушистые снежинки приятно холодят поверхность кожи. Невольно я вспоминаю о том, как часто мы устраивали семейные праздники в самый разгар зимы на этом самом дворе. Да, мы частенько мешали соседям, но это только по началу, впоследствии они и сами были не прочь таких сборов. Я уже не помню их, если честно, в соседский дом давным давно переехала другая семья. Я видел их последний раз как раз перед тем, как мама покинула этот мир. Господи, за что же всё это? Почему именно мы? Неужели ты, такой великий и могучий, вдруг позавидовал нашему счастью, что решил свою проблему, отобрав практически всё? У отца забрал себе маму, и теперь ему достаются мои вечные психи, которые приходится терпеть. Порочный круг? А если и я уйду?! Его ты оставишь одного, а после, когда пройдёт ещё лет тридцать, тоже заберёшь себе, вдоволь поиздевавшись, да? Как же это бесчеловечно с твоей стороны. Хотя, есть ли вообще у тебя эта самая человечность. - Бекки? - тело словно током пробивают, я роняю коробку и смотрю перед собой. - Прости, я не хотел тебя напугать. - Чанёль? - это сын той самой семьи, с которой мы делим общий двор. Нет, вы не подумайте, что я сейчас начну кидаться на человека со грубыми словами и так далее, просто это и впрям было неожиданно. - Да, - про себя я замечаю, что у него очаровательные кудряшки и не менее очаровательные ушки. - Мы давно не виделись, у тебя всё в порядке. - Всё ли у меня в порядке? - повторяю как бы невзначай его вопрос. - Нет, Чанёль. Не всё в порядке. - Ты замёрз, - я даже не почувствовал холода сквозь одежду и лишь после его слов ощутил онемение на кончиках пальцев. - Не хочешь зайти в дом, у меня есть мятный чай и мёд, - почему у него такие грустные глаза. - А я не помешаю твоим родителям? - Я живу здесь один, мои родители уже давно уехали отсюда. Помогали мне перевозить вещи, - уточняет зачем-то. - Я учусь неподалеку отсюда. Только и всего, - я смотрю, как опять же мне кажется, с долей огорчения и некой печали. Зачем мне эта информация? - Так что, ты пойдёшь со мной, или будешь здесь мёрзнуть? - может, ему просто хочется с кем-то поговорить, всё-таки парень живёт один и, стоит сказать, не в маленьком городе. Меня хватает только на кивок, во время которого он подходит, поднимает мою коробку с уже ничего не значащими вещами, да укрывает пледом, который до этого покоился на его плечах. - А как же ты? - впервые я думаю о ком-то, кроме себя самого. - Пять метров до дома не сделают с моим крепким иммунитетом ничего катастрофического, а вот тебе, думаю, не помешает ещё парочка одеял. Ты дрожишь, как осиновый лист, - я опускаю голову, чувствуя себя маленьким мальчиком, который разбил мамину вазу. Мамину вазу... Слёзы снова подступают. Как же не вовремя, только не при нём, а то ещё сочтёт за сумасшедшего. Кажется, я об этом слишком поздно подумал, потому что меня разворачивают к себе и заглядывают в глаза. - Бекки, что случилось? Почему ты целыми днями плачешь? - такого вопроса в свой адрес я никак не ожидал. Солёные капельки застыли на месте от моего удивления. - Откуда ты знаешь? - Прости, но, я часто наблюдаю за тем, как ты каждый день тлеешь на глазах. Твоя кожа стала белее снега, глаза впалые красные, а сам ты и вовсе иссох, будто тебя морили голодом восемьдесят лет на чердаке и не давали выйти, - он проводит своими горячими пальцами по моему лицу. - Вон какое лицо острое. Одни кости, обтянутые кожей. - Просто... - я не могу подобрать слов, потому что мне тяжело. Если я скажу эту фразу вслух, то точно не выдержу. - Просто у тебя погибла мама, - печально констатирует Чанёль, а я наконец позволяю себе посмотреть ему в глаза. - Умерла, - механизм запущен, дорожки от слёз набирают обороты, а кожу неприятно жжёт. - Мне не нравится это слово, прости. Погибла - не такое больное, если честно, - какой низкий голос. - Ты тоже кого-то потерял? - решаюсь спросить я, когда хозяин дома вспоминает о том, что мы до сих пор на улице, да заводит меня внутрь. - Не родителей, но тоже кое-кого очень важного. - Любимого человека, - не унимается моё больное любопытство. - Нет, тётю, - совсем спокойно отвечает Чанёль, усаживая меня на мягкий диван в кухне и ставя чайник на плиту. - Она была для меня даже больше, чем родители. Она всегда защищала меня от них вплоть до моего совершеннолетия, потому что я тот ещё оболтус, - он грустно улыбается, видимо, вспоминая, а я просто наблюдаю. Почему-то от его слов становится немного легче. - Тётя так могла преподнести любую мою выходку, что сдавались все. Она была самым жизнерадостным человеком среди всего нашего семейства. Невероятно вкусно готовила свой фирменный яблочный пирог. Её так любили все вокруг... - Наверно, она и правда была настолько замечательной, раз ты можешь вспомнить о ней столько хорошего, - на самом деле он не так уж и много рассказал, но я уверен, положительные качества этой женщины на том не заканчивались. - Мне жаль, что ты потерял её. Пожалуй, она была тебе дороже всех. - А мне жаль твою маму, - чайник неприятно засвистел, но внешний раздражитель был быстро ликвидирован одним лёгким движением. - Да, она была нечто большим. Словно ангел. Хотя, я их и не видел. Постепенно дрожь во всём теле ушла, тепло, что исходило от обогревателя зачем-то стоявшего здесь, немного согрело, и я выпутался из-под пледа и чуть расстегнул куртку. - Жарко? - Если только совсем чуть-чуть, - отозвался я и принял большую белую кружку с ароматным чаем и мёд в красивой чашечке. - Спасибо. - А что ты пытался сделать с этой коробкой, - Чанёль указал на коробку, которая покоилась на подоконнике, украшенном такой же гирляндой, как у меня. - Я пытался отпустить от себя боль, - договорить мне не удалось. - При помощи бочки и спичек? - я кивнул. - Это не поможет, а только сделает хуже, Бекки, - он называл моё имя раз за разом, и такая уменьшительно-ласкательная форма мне даже нравилась. - Ты сожжёшь память, но боль останется. А когда захочешь обратно восстановить кусочки, то тебе придётся делать это уже в голове, - он поставил свою кружку и потянулся за моей коробкой. Бережно Чанёль начал доставать из потёртой коробки сначала все плакаты, а затем кое-какие зарисовки, фотографии и тетрадь. - Ты такой счастливый на этих фотографиях. - Просто, - я чувствовал, как голос начинает дрожать. - Мы на них все вместе, - я в очередной раз дал волю своим чувствам не понимая, как вообще рядом сидящий человек терпит такую плаксу. Или всё дело в том, что он - большой и сильный альфа, а я - слабый и с тонкой душой омега? - Поплачь, поплачь, - Чанёль придвинулся ко мне и обнял одной рукой, а второй разложил на моих ногах фотографии. - Станет легче, если вся ненужная вода из тебя выйдет, - не знаю, хотел он этим что-то определённое сказать или обидеть. - Посмотри, Бекки, - перед моими глазами лежала фотография с нашего последнего Нового Года. Как и каждый, мы его провожали и встречали на заднем дворе нашего дома. Где-то на дне черепной коробки я услышал ту самую мелодию, которую так любила ставить мама. Ради неё я даже выучил её от и до. Она очень красивая. Наверно, фотография была сделана как раз в тот момент, когда мы переходили всей семьёй на второй куплет. Мои пальцы небрежно пробежались по гладкой поверхности и остановились на лице мамы. Какая она красивая. - Я знаю, что это очень тяжело, Бекки. Но, маме этим не помочь. Всё, что ты можешь сделать - сохранить счастливые воспоминания о ней, - я посмотрел на Чанёля. - Мне её так не хватает, - не было никаких сил держать то, что распирало изнутри. - Тише, тише, - он прижал меня к себе и тихонько начал гладить по мягким волосам. - Это пройдёт, верь мне, - я непонимающе заглянул ему в глаза. - Ты не будешь вечно грустным, Бекхён, - своими большими пальцами он стирал мокрые дорожки. - Знаешь, а я ведь даже пытался писать стихи, - и к чему я только это говорю. - Покажешь? - с долей надежды. - Вон там, в коробке, синяя тетрадь, - указал я глазами на стол. Чанёль взял её и вернул обратно руку ко мне на плечо. Почему я не сопротивления - я не понимал. Чанёль - парень, которого я видел всего несколько раз в жизни. Да, до этого мы общались, причём хорошо. Но, кто сказал, что потом люди, которые страдают от потери и неважно какой, кому-то нужны. - Я просто в какой-то степени такой же одинокий, как и ты, Бекхён. - Что? - не понял я. - Ты подумал о том, что люди, страдающие от потери ближнего или любой другой, никому в итоге не нужны. Ты ошибаешься. Есть люди, которые несчастнее тебя в разы, но они не одиноки, как, впрочем, и ты сам, - он говорил это так, будто уже тысячи таких людей видел. Я молчал, будто в рот воды набрал. - И нет, я не читаю чужие мысли. Это всё интуиция, да и сама по себе ситуация на это наталкивает, - я кивнул. - Но почему все твои записи перечёркнуты? - У меня очень плохо получается, не идёт рифма. Да, - я слегка задумался, - и глупости это всё. - Вовсе нет. Тебе просто нужно подумать о чём-то определённом, тогда твоя рифма пойдёт как по маслу. Всё дело в твоей голове, понимаешь? Ты думаешь сразу о многих вещах, поэтому всё мешается между собой и получается, мягко говоря, белиберда, - нет, эти слова вовсе не заставили меня резко встать, обозвать его и уйти. Напротив, я улыбнулся, и не через силу, как это происходит последние несколько месяцев, а по-настоящему. - Может, ты мне поможешь? - мой язык опередил мысли. - Да, конечно, с удовольствием, но чуть позже. Уже поздно, - я глянул не на часы, как мой собеседник, а сквозь окно. За последним на тёмном фоне красиво опускался снег, одевая наши домашние ели в белый цвет. - Так красиво, - Чанёль сначала посмотрел на меня, а после и за окно. - Да, очень. Хотел бы я быть этим снегом. - Возможно, в следующей жизни? Пойдём, отведу тебя домой. Нехотя я встал с нагретого места и застегнул до основания свою куртку. В шарф мне помог закутаться Чанёль, уж слишком подозрительно он смотрел на мои неудачные манипуляции в попытке красиво упихать себя в шарф-трубу. В итоге не выдержал. Да я и не был против. - Ну что, снеговичок, я с тобой прощаюсь, - он прикоснулся кончиком своего пальца к моему носу, заставив меня зажмуриться и слегка улыбнуться. - Доброй ночи. - Доброй ночи, Чанёль, - мне не хотелось прощаться с ним, было тепло и уютно. Не понимаю, почему всё хорошее должно обязательно заканчиваться. Неужели, это твоя цель - сначала дать, а потом взять и забрать? - Бекхёни, - позвал папа с кухни. - Всё хорошо? - Да, папа. Ты прости меня за сегодняшнее утром, - на лице родителя читалось недоумение, но потом все его морщинки разгладились, и он улыбнулся. - Знаешь, мне тоже её не хватает. Но давай постараемся сохранить только самое хорошее, ладно? Мне нужно уехать, сегодня ночная смена, - я кивнул, пожелал доброй ночи и отправился наверх. Чёрт, я же коробку забыл. Внезапно шорох за окном вытянул из собственных мыслей. Я чуть дар речи не потерял от увиденного, повернувшись к окну. На ели, которая тут стояла уже более, да чёрт её знает сколько она стояла. На ней, держась за ствол одной рукой, а второй придерживая мою коробку, в раму упиралась нога Чанёля. Я стоял и не смел пошевелиться думая, мало ли что на нервной почве могло показаться. Лишь когда за окном рука соскользнула, я за долю секунды понял, что это реальность, и дёрнулся к окну. Я благодарен за то, что такой быстрый, потому что как только открыл окно и схватился за запястье Чанёля, рука и вовсе отпустила ствол дерева. Я резко дёрнул на себя и мы кубарем полетели на пол. - Ты холодный. И от тебя деревом пахнет, - я начал перечислять все свои ощущения. - И мне холодно, снег за шиворот попал, - бедолага с улицы тихонько хохотал. - А ещё ты тяжёлый, и вообще...что ты тут делаешь? - Возвращаю ценности своему хозяину, - он приподнялся на руках, на меня упало ещё немного снега, и я пискнул. - Прости, но без этого никак, - я открыл глаза, а он осматривал себя, где мог. - Ничего, это всего лишь снег, - Чанёль встал и помог подняться мне. - Я тут принёс ещё кое-что, - он указал на коробку. - Давай снова сделаем из твоей комнаты... - он потерялся на середине предложения. - ...воспоминание? - помог я. - Да, давай сотворим твоё воспоминание. Я не мог поверить своим глазам, правда. Коробка стала даже как-то больше, чем была до этого. Теперь в ней лежали две абсолютно идентичные гирлянды, и на мой вопрос "зачем?" Чанёль только забрал у меня из рук и повесил над кроватью одну, а над окном - вторую. Фотографий тоже прибавилось, многие из них я и вовсе не припомню у себя. - Откуда у тебя... - трясущимися руками я доставал одну за другой и давал Чанёлю, который в произвольном порядке помещал их на стену. Всё происходило в полной тишине, а я заново смотрел на то, как моя стена отражает чуть ли не всю мою жизнь, когда рядом была мама. Когда не малая дюжина фотографий была умещена на мой синеватый фон, я в содружестве со своими мыслями выдохнул "спасибо". Чанёль подошёл ко мне и прижал к себе. У меня было ощущение, что я так давно его знаю, что он так давно знает мою семью и всё то, о чём я могу думать. - Ты спросил, откуда у меня все эти фотографии, - я кивнул куда-то в шею, но из объятий не освободил. - С того момента как я переехал сюда, твоя мама была первым человеком, с которым я познакомился. Ты прав, она удивительный человек, и на свете добрейшего я не встречал никогда. Даже моя родная мама не идёт в сравнение с ней. Честно, - я слушал и вновь захлёбывался слезами. - Она знала, что ей придётся покинуть тебя, Бекхён. Не знаю, почему она сказала это именно мне, видимо, знала, что когда-нибудь это соединит между собой нас с тобой, - в его словах не было и намёка на извращение или что-то в этом роде, я просто продолжал слушать, а главное - я ему верил. - Ваша семья стала для меня частью собственной жизни, пускай и на расстоянии. Каждый раз, когда мне удавалось застать вас вместе, я фотографировал. Этого никто не видел. Но, перед тем, как твоя мама ушла из жизни, я показал ей это. Она лишь печально улыбнулась и точно так же, как и ты сейчас, стояла и обнимала меня, каждую минуту говоря слова благодарности. Знаешь, ты очень похож на неё. Весь, без остатка. Жаль только, что та самая песня, что звучала в ваш последний Новый Год...я так и не смог её найти, - я поднял голову и снова посмотрел на него. - Достаточно и того, что ты сделал, - я указал глазами на стену. - Это настоящая сказка. Я не знаю, как тебя благодарить. Ведь, ты украл для меня целый мир, который был сосредоточен вокруг одного человека. Да, у меня есть папа, но мы практически не видимся. - У вас всё наладится с ним, Бекки, на это тоже нужно своё время, - я вновь закрываю глаза. В голове отчётливо слышится та самая мелодия, которую заставила полюбить меня мама. Я распахиваю глаза и сажусь на своей кровати. За окном всё ещё ночь, так же тихонько кружится снег, оседая на колючие лапы елей. Я встаю не в силах понять, что это такое только что было. Мой взгляд цепляется за отражение в зеркале, и я резко поворачиваюсь, отшатываясь. Неужели мне это не приснилось? Те самые фотографии, которые я видел во сне, и вторая гирлянда, украшающая раму окна изнутри. В серединке, среди всей истории прикреплён небольшой конверт с синей, как мои обои, печатью. Руки не спеша открывают, а глаза, завидев текст, становятся мокрыми и падает первая слеза.

"Бекхён, теперь это твой мир, который принадлежит полностью только тебе одному. Фотографии, которые ты видишь рядом со своими, были правда сделаны мной. Как? Этого ты никогда не узнаешь. Потому что меня тоже нет. Да, возможно, что я тот самый Чанёль, но меня нет. Во всяком случае в соседнем доме. Ты можешь найти меня во всём, даже в самом себе. Я дарю тебе часть своей жизни. Надеюсь, что вскоре ты встретишь человека, живого человека, который сможет дать тебе нечто большее, чем сейчас это делаю я. Просто улыбнись, прошу тебя"

И я правда улыбаюсь, потому что произошедшее не кажется мне сном. Смотря на фотографии я понимаю, как внутри меня разносится тепло, становится материальным, как каждая история, что несёт определённая фотография, оживает вновь. Рана, что была открытой, начинает затягивать, а я не понимаю почему. Неужели часть тебя так действует?

Три недели спустя

- Ты готов, Бекхён? - папа треплет по волосам и даёт мне в руки свечку. - Да, я готов, - принимаю огонёк и закрываю ладошкой, чтобы ветер на унёс пламя, а вместе с ним и мою любовь к человеку. - Тогда, оставляю тебя наедине с ней, - я киваю и целую папу в щёку. - Я буду на кухне, расставлю всё, пока гости не пришли. - Хорошо, папа. - Ну вот и всё, мама. Ещё один год уходит, а вместе с ним и моя боль, - не представляю, как это выглядит со стороны, просто говорю то, что в душе. - Я перелистываю очередной лист с ошибками и не только на новую страницу. Очень надеюсь, что ты по-прежнему сморишь на меня оттуда, - я указал свечкой вверх. - Спасибо тебе за то, что не давала опустить руки, когда я упорно этого добивался... - Ой.. - раздалось за спиной, я обернулся. - Прости, пожалуйста, я помешал тебе. - И спасибо за Чанёля, мама, - человек, стоявший в паре метров, приблизился ко мне. Моя свечка потухла. - Спасибо вам за Бекхёна, - закрыв фетилёк рукой, Чанёль чиркнул по зажигалке и вновь появился огонь. - Поставь, Бекки, - возле фотографии мамы появилась вторая свечка, что полностью пролила свет на фотографию счастливой мамы. Чанёль обнял меня вновь, так же, как и когда-то во сне. - Ты украл для меня целый мир, но почему в нём нет тебя? - я боялся задавать этот вопрос, но всё же решился. - Есть. Теперь есть.