Когда он приходит под утро...

Когда он приходит под утро, это всегда неожиданно. В тот момент не понять: я все еще сплю, нахожусь ли на грани, пробуждаясь, а происходящее — явь, или… я умер, и ангел смерти проводит свой диковинный обряд уже со мной... Риддл склоняется надо мной, его гибкое длинное тело, затянутое в погребальное одеяние, берет меня в плен, не давая вольно вздохнуть, не оставляя шансов на освобождение. Кончики светлых волос щекочут скулы, шею и ключицы. Хочется чихнуть и увернуться, но я полностью обездвижен. Его прохладные пальцы, впитавшие аромат роз, забираются под одежду, вскользь оглаживают грудь, щекотно обводят ребра, словно касаются клавиш орга`на. Каждое прикосновение к моему телу напоминает игру на музыкальном инструменте, неспешно-размеренную, вдумчивую, но одновременно всегда беспечно-легкую. Миг — и в тишине звонко раскатывается переливистый предсказуемый смешок. Хи-хи, срывается, тем не менее, с моих губ, когда скольжение пальцев Риддла по моим ребрам вызывает конвульсии. Тогда я сожалею, что тело моё столь тщедушно, и не в силах противостоять его силе. Если бы он был человеком, мы бы ещё поглядели, кто крепче и проворнее, ведь с его хрупким телосложением, он напоминает девчонку. Но его взгляд, случайно брошенный из-под пушистых белесых ресниц, скорее призыв опытной соблазнительницы, а не юной девушки. Ух, и откуда эти сравнения берутся в моей голове? Уж не оттого ли, что его колено повелительно раздвигает мои бедра, и проще представить себя прижатыми к постели девушкой, чем признаться, что это чертовски будоражит именно в ЕГО исполнении. Впервые я так смутился, что чуть не расстался со второй половиной своей привлекательной для таких же инфернальных существ, как он, души. Но ко многому можно привыкнуть. А к хорошему в особенности… Нет, я сейчас не верю собственным мыслям. Хорошему? Что хорошего в том, что потустроннее создание наваливается всей тяжестью, которую, по логике и ощутить невозможно. Но тело Риддла далеко не невесомо. Вот и я привык… Осознавая, что испытываю разочарование, когда утром матрас моей кровати не исходит волнами под весом гробовщика. Столь свыкся с подобными вторжениями по утрам, что однажды обхватываю окрепшими к тому времени руками узкую талию Риддла. И получаю нескрываемое удовольствие, заметив, как широко распахиваются от удивления его пронзительно красивые, цвета состарившейся бирюзы глаза. Какое-то время мне кажется, что это сравнение пришло на ум именно мне, но вдруг понимаю, что это его мысль в моем сознании. Он любит свое гибкое тело, сейчас извивающееся в моих объятиях в попытках освободиться. Риддл издает фирменный издевательский смешок. Чтобы сохранить равновесие, упирается острыми каблуками о край постели, и я слышу треск рвущейся ткани. Ангел смерти дьявольски реален. И готов доказывать собственную материальность снова и снова. Синяками, оставленными на моих запястьях, светлыми волосами на одежде, такими заметными, что мои одноклассники уверены, я завел девушку, разодранной одеждой и вот теперь рваной простыней. «Мама меня убьет!» Мелькнувшая вскользь мысль отступает под натиском ЕГО мыслей. Они роятся в голове, иногда заставляя выть от боли, а кольцо, связующее наши души, нестерпимо жжет кожу безымянного пальца. Но не сейчас. Этим утром, я впервые не жертва нападения во сне, а полноправная сторона. И хитрый отблеск в бирюзовых глазах Риддла свидетельствует, что он знает об этом, позволяя сжимать кольцо объятий на его талии, а моим ладоням скользить по его бедрам. Его мысли сплетаются с моими тугим клубком, звонко, словно плеть в момент удара, расправляясь и раскаленным удовольствием растекаясь по венам, электрическими импульсами сбегая по позвоночнику, достигая моего пылающего возбуждением паха. Миг, и складки его одежды выскальзывают из моих пальцев, и я хватаю лишь пустоту. А гробовщик, материализовавшись на подоконнике, поправляет изящным жестом пальцев примятую бедром герань, игриво цокает языком, хихикая. Но в глубинах сознания, в самых потаенных мыслях, он позволяет мне помнить намного больше, нарушая хрупкую грань реальности и вымысла.