на моей коже появляются мурашки, когда ты подходишь слишком близко

Кит любит чувствовать — понимать — вещи своими ладонями. Скользить пальцами по гладким, металлическим стенам своего льва, трогать кожаные переключатели, держать идеально уравновешенный баярд, который он любит перекладывать из одной руки в другую. Ощущать жесткий материал костюма, в сочетании с гибкой, но плотной тканью черного боди. Любая поверхность оживает, когда он проводит по ней подушечками. Прикосновения помогают ему понять мир так, как не позволяет разум. Ему не нравится слизь, которую они едят. Не потому, что она ложится на язык пресным вкусом и в ней отсутствуют соль и перец, которыми они приправляли еду на Земле, а потому, что она слишком мягкая, почти что промокшая. Она сразу растворяется на языке: без хруста, который заполнил бы рот. Он мысленно давится каждый раз, когда перед ним ставят новую тарелку. Может, это глупо, но он скучает по жареному сыру — одна из немногих вещей, которыми он мог довольствоваться с тех пор, как его выгнали. Горячий, липкий сыр, который таял на его пальцах, когда он брал бутерброд слишком быстро, и хрустящий хлеб, который был поджарен до совершенства. Кит не очень скучает по Земле. У него не было семьи, друзей или дома, куда можно было бы вернуться. Но он скучает по знакомой еде, своей маленькой хижине и рутине, что чем-то занимала его. Коллекция резиночек для волос и пластмассовые обручи, наверное, пылились где-то дома. Он скучал по возможности вечно что-то вертеть между пальцев. Его руки бессмысленно висели по бокам большую часть времени, что невероятно раздражало его. Люди постоянно смотрели на Кита с каким-то странным, осуждающим выражением лица, когда ему приходилось касаться чего-то, чтобы понять, нравится ему это или нет. Или, даже если он не любил чужие прикосновения, ему всегда было интересно, какая кожа того или иного человека на ощупь. Была ли она мозолистой из-за тяжелого дня или гладкой, показывая, что о ней тщательно заботятся огромным количеством увлажняющего средства? В глубине сознания, ему было любопытно, относится ли Лэнс к последней категории. Это была одна из причин, почему он никогда не мог завести — или удержать — друзей. — Ты должен хотя бы попробовать, — говорит Широ, когда они сидят в столовой, спрятавшись в укромном месте за мусоропроводом. — Все странно смотрят на меня, — бормочет он, спускаясь все ниже по спинке стула. Униформа гарнизона всегда царапала кожу. Он ненавидит ее так же сильно, как ненавидит своих учителей, которые смотрят на него сверху вниз высокомерными и не понимающими, как справляться с такими детьми, взглядами. Все смотрят на него так, будто он проблема. Вероятно, они правы. — Это все в твоей голове, Кит, — вздыхает Широ, скользя вилкой по картофельному пюре и оставляя в нем глубокие борозды, которые создают некое подобие узора. Губы Кита дергаются, когда он наблюдает за повторяющимися движениями. — Что насчет того Лэнса? Он пытался поговорить с тобой на уроке. Кажется, он хороший. — Он попросил у меня карандаш. Но ты знаешь, как я отношусь к своим вещам. Наверное, он думает, что я придурок, — легкий румянец окрашивает его щеки. Он не хотел вести себя как настоящая задница… Но, увидев, как Лэнс суживает глаза и фыркает, отворачиваясь, чтобы попросить принадлежность у кого-то другого, он понял, что его желание не оправдалось. Этот парень был таким милым, и он мысленно оплакивал потерю, что не смог подружиться с ним. — Знаешь, если бы ты объяснил людям, у тебя, наверное, были бы друзья. — Для этого нужно прикладывать слишком много усилий. Тем более, они должны любить меня за то, какой я есть, а не за объяснения, почему я другой, — ворчит Кит, вытаскивая черную резинку для волос, чтобы обернуть ее вокруг пальцев. Его длинные волосы спадают на шею мягкими волнами, холодный ветерок нежно касается кожи. Он так рад, что ему больше не нужно подстригать волосы. — И то верно, — соглашается Широ. — И у меня есть ты. Больше мне никто не нужен. Кит не уверен, чем он руководствуется, когда натыкается на курточку Лэнса, брошенную на спинку дивана. Но явно не православием. Кусая ногти и стоя в нескольких метрах от заветного предмета, он размышляет, что делать. Хотя это странно, ведь Лэнс, как правило, никогда не снимает знаменитую куртку. Только если переодевается в броню или ночью, когда ложится спать. Кит знает, что этот предмет одежды, вероятно, единственная вещь, которая связывает Лэнса с Землей. Может быть, она перешла ему в наследство от старшего брата или сестры, или ему подарили её родители или родственники. Несмотря на значимость, Кит бы тоже хотел иметь что-то настолько важное, что он мог бы назвать своим. Иногда он завидует Лэнсу. Его ноги без согласия ведут его ближе к дивану. Руки Кита бездумно тянутся вперед и берут на удивление мягкую, изношенную ткань. Сама куртка тяжеловата, и он удивляется, как Лэнсу удается носить ее все время и не умереть от теплового удара. Однако, как и ожидается, она гораздо больше, чем его укороченная куртка, которой на нем сейчас нет, которая обеспечивает его небольшой защитой и которую он носит только потому, что ему нравится, как морщится искусственная кожа и как выглядит столкновение цветов на его теле. Лэнс называет стиль Кита эстетическим. Что бы это ни значило. Рука скользит в рукав, прежде чем Кит понимает, что происходит. Учитывая рост Лэнса и его широкие плечи, куртка повисает на нем, как те свободные свитера, которые Кит все время носил по хижине. Его руки скрываются за длинными рукавами, открывая взору лишь кончики пальцев. Несмотря на то, что куртка слишком большая, Киту все равно кажется, что она обнимает его тело, и он удовлетворенно падает на диван. Внутренняя подкладка состоит из пушистой шерсти и блестящего материала, который издает странно интересный звук, если провести по нему пальцем. Капюшон, приятно погружающий его лицо в тень, когда он накидывает его на голову, дарует такое наслаждение, что он непроизвольно смеется. Огромная куртка, кажется, поглощает все его тело, как ему нравится. В изобилии тканей он обнаруживает то, что обычно не сопровождает предметы, которые ему нравится держать и проводить пальцами. К одежде прикреплен стойкий запах, который впитывается в каждое волокно и не может быть удален. Он утыкается носом в рукав зеленой куртки и вдыхает. Его тело пробирает волна обычного мускуса, и он морщит нос, хотя знает, что вся его одежда, должно быть, пахнет тем же самым. Только когда он вдыхает глубже, позволяя аромату полностью окутать себя и пройти от носа до самого мозга, он обнаруживает уникальность, которой владеет только Лэнс. Он пахнет летним бризом, соленой водой океана и намеком на цветочный кондиционер для белья. Последнее ощущается слабее всего, и Кит понимает, напряженно нахмурившись, что запах, наверное, остался от дома, где живет его семья. Прошел почти год с тех пор, как они покинули Землю. Кит с трудом может вспомнить, как выглядит закат. Он коротко задается вопросом, как сильно Лэнс скучает по своей семье. Сворачивался ли он когда-нибудь в куртке, вспоминая о доме, братьях, сестрах и родителях? Может, ему стоит обращать больше внимания на запахи. Они по-своему интересны. Столь же увлекательны, сколько успокаивающи. Или, может, это чувство относится только к определенному запаху, доносящемуся из ткани, когда он прячет лицо глубже в куртку? Наверное, поэтому он наконец-то мирно засыпает. — Ты… Ты в моей куртке? — спрашивает Лэнс, заглядывая в глаза Кита, которые прячутся в тени капюшона. Кит медленно просыпается, натыкаясь на знакомые голубые глаза, которые находятся слишком близко к его лицу, и выныривает из сна, который уже забыл. Воспоминание о нем содержит легкий оттенок синего, до жути похожий на тот, на который он сейчас смотрит. С его губ срывается небольшой зевок. Мозг Кита, наконец, возвращает возможность мыслить, и он понимает, что это не та ситуация, в которой он бы хотел оказаться. В куртке неожиданно становится слишком тесно и жарко, отчего его лицо неприязненно морщится. — П-прости, я не… Я не хотел. Я… — Кит начинает стряхивать с себя верхнюю одежду, пока на его плечо не опускается твердая рука. — Не, все хорошо. Мне просто было интересно, куда она делась, — захватывающая дух улыбка охватывает его лицо, отчего темно-голубые глаза весело поблескивают. Все правда нормально, передает взгляд Лэнса. Кит позволяет себе свободно дышать, уровень тревоги нормализуется, и паника убывает с его лица. — Ну, если бы ты не оставил ее валяться как попало, этого бы не случилось, — парирует он, возвращая свое мужество и умение говорить без заикания. Капюшон спадает с его головы, открывая слегка растрепанные волосы и порозовевшие щеки Кита. Его пальцы снова начинают бессознательно дергать за край подола, раскатывая его между пальцев. Эти движения почти так же успокаивающи, как смотреть на Лэнса. — Клянусь, Аллура или Коран изменили температуру. Утром здесь было как в сауне, — парень непроизвольно растирает себя руками по бицепсам; Кит отслеживает его жесты внимательным взглядом, замечая, как рубашка задирается у локтей. — Тебе холодно? Я могу вернуть… — Кит наклоняется вперед, готовясь снять куртку. — Нет, можешь пока оставить. Тебе иде… Похоже, тебе весело, — Лэнс снова ухмыляется, возможно, пытаясь скрыть то, что он случайно сказал. Хоть у него не получается, мягкая улыбка Лэнса вознаграждается покрасневшими щеками Кита. — С-спасибо, наверное. Прежде чем Лэнс говорит, в комнате восседает тишина. Кит практически видит, как в его глазах крутятся винтики, пока он организовывает свои мысли. — Знаешь, — нерешительно начинает Лэнс, — если тебе когда-нибудь понадобится что-то, чтобы успокоиться, можешь просто найти меня. У меня много побрякушек с разных планет, которые могли бы заинтересовать тебя. — Правда? — Кит загорается от этой перспективы, но затем резко хмурится, потому что его мозг, к сожалению, вырабатывает возможные варианты. — Ты… Ты же не издеваешься надо мной? Лэнс яростно качает головой. — Нет, нет. У меня есть двоюродная сестра, как ты. У нее было ожерелье, с которым она постоянно возилась или жевала, когда начинала нервничать в большой толпе людей или даже семьи. Такие безделушки всегда были ее любимым подарком. Я даже не могу представить, каково тебе здесь, в космосе, вне зоны твоего комфорта. — Ты будешь смеяться, но я скучаю по своей хижине, — признается Кит. — Понимаю. Но она такая развалюха, и я имею в виду в хорошем смысле, — поддразнивает Лэнс. — Конечно, — улыбается в ответ Кит. Улыбка маленькая и едва заметная, но она все равно есть. Просто ее нужно найти. — Я все еще не могу поверить, что ты украл мою куртку. Твой папа не учил тебя, что воровать плохо? — Лэнс прислоняется к боку Кита и кладет голову ему на плечо, закинув на диван ноги, чтобы отдохнуть. Кит пожимает плечами, улыбаясь все шире и шире. — Что упало, то пропало. Лэнс скулит, но никак не комментирует, не найдя ничего против твердой логики. Однако он не отстраняется, за что Кит остается тайно благодарным. Они сидят в тишине. Кит возвращается к предыдущим действиям и закутывается в курточку Лэнса, вдыхая мускусный запах и позволяя мягкой подкладке тереться о его щеку. В свою очередь, Лэнс смотрит на него с любопытным и веселым выражением лица. Глаза Кита плавно закрываются, прежде чем резко распахнуться, когда Лэнс мягко отодвигает его челку, заводя длинные локоны за уши, хотя они быстро выскальзывают на прежнее место. Глядя на него широкими, искренними глазами, Лэнс говорит: — Всегда будь только собой, Кит. Ты идеален. На долю секунды в глазах Кита вспыхивает непонимание, пока он не цепляется за рубашку Лэнса, притягивая его ближе. Парень тихо взвизгивает от неожиданности и опирается на подлокотник за спиной Кита, чтобы удержать равновесие, но безнадежно падает на товарища. Он усмехается. Когда их губы парят в сантиметрах друг от друга, Кит блаженно закрывает глаза, и Лэнс сокращает разрыв. Его губы такие же мягкие, как руки, которые путаются у него в волосах, и куртка, которая обвивает его тело. Хотя они немного потрескавшиеся, идеально неидеальные, и Кит улыбается в кожу Лэнса, проводя пальцами по его шелковистым каштановым волосам. Он отслеживает каждый аспект на лице Лэнса: тонкие брови, острый изгиб носа, всплеск веснушек на высоких скулах. Лэнс захватил его, своими словами, губами и всем своим существом. Кит не может насытиться этим. Лэнс становится его новой любимой текстурой. (он так и не отдает ему куртку)