Возьми меня, если посмеешь.

      И все-таки Лоренцо переборщил с торжественностью приема: Леонардо чувствовал себя диковинной зверушкой в клетке, а сам «виновник» действа, римский гость — похоже, и того хуже… «Хотя на правду не обижаются — змей он и есть: такой же ускользающе-вежливый и неуловимо-гибкий в жестах и словах», — с горьковатой усмешкой подумал художник, успевший нахально сбежать из переполненного огнями и разговорами зала в темный коридор. Там он стоял уже около минуты, машинально поглаживая кончиками пальцев темноту, вспоминая очертания лиц и повороты голов, чтобы позже задействовать самые удачные в своих работах, не подозревая, что через ту же минуту встретится к тем самым «змием» — слава богу, не зеленым.       «Змей. Как скучно! Меня называли и не так», — граф со скучающим видом обвел взглядом пышно украшенный зал, досадуя на шум и скопление ряженых глупцов. Все же он здесь не ради них, так какого же Дьявола терпеть этот фарс?       «Только не все имели шанс повторить свою оплошность, не все успевали замолить грехи, не все принимали смерть без моего непосредственного участия… и эти не примут», — приподняв правый уголок рта в улыбке, Риарио боковым зрением заметил, как его «жертва» ускользнула из зала, и, недолго думая, совершенно спокойно пошел следом, по пути растерянно-обольстительно улыбнувшись парочке смазливых дам — раз уж назвали Змеем, надо соответствовать! — а оказавшись в коридоре, молча встал сзади. Джироламо просто наблюдал за странными пассами брюнета, ничем не обращая внимание на свое присутствие. Зачем?       «Сам почувствуешь, сам увидишь — под моим взглядом оборачиваются все, хотят они того или нет», — несколько мрачно, но с толикой гордости подумал племянник Сикста, отдавая должное открывшейся картине — выглядел художник, по его мнению, сейчас презабавно: вздрагивает, будто очнувшись от мыслей, мотает головой, выбрасывая что-то (или, что вероятнее, кого-то) из нее.       Джироламо невольно скрипнул зубами и сжал губы, с отвращением вспоминая, о ком конкретно его «клиент» может думать и тут же следуя его примеру — выбрасывая пробуждающие ревность мысли из головы.       «Стоит, зарисовывает, пальцы подрагивают, как будто в экстазе… интересно, быть может, для него это действительно настолько приятно? Этим можно было бы воспользоваться. Неделя без возможности рисовать — и ты, художник, принадлежишь Риму со всеми потрохами! А случай будет внесен в историю как самая нелепая и смешная пытка, пожалуй — об этом я лично позабочусь», — с иронией думает мужчина, а тем временем Леонардо, потерявшись в круговороте воспоминаний, внезапно ощутил, как по коже скользнула теплая волна — словно от глотка крепкого алкоголя. Кто же вызвал подобное чувство? Перед его глазами промелькнула полузнакомая, словно растерянная усмешка и огромные глаза цвета темного меда. «Неужели я еще не заполучил тебя в свои модели, моя прелесссть…» — облизнулся да Винчи, прежде чем на него обрушилось осознание того, кому именно принадлежали столь живописные черты, заставив вздрогнуть, помотать головой, и обратить, наконец, внимание на неподвижную фигуру в тени колонны.       Риарио приподнял бровь.       — О, неужели на меня соизволили обратить внимание? Польщен и благодарен, — буркнул себе под нос граф, после демонстративно дружелюбно улыбаясь: — Да Винчи… — произнес уже громче, подходя ближе, двигаясь подчеркнуто спокойно и даже небрежно. — Впервые, пожалуй, могу поговорить с Вами наедине, — добавил с долей усмешки в голосе, — «о, я бы поговорил с тобой по-другому!» — и все так же обезоруживающе улыбнулся, заглядывая в глаза.       — И, раз уж такой… удобный случай, я хотел бы предложить Вам куда более интересную работу, — мужчина был абсолютно уверен как в своей убедительности, так и в том, что ему очень, очень нужен этот строптивый художник. Желательно, исключительно в его, Риарио, полном распоряжении. Сам да Винчи ни в первом, ни во втором уверен отнюдь не был — его вообще куда больше интересовал сам Джироламо, причем с простой, человеческой точки зрения.       — Граф… С чего вы взяли, что догадываетесь о моих интересах? — парировал он в том же духе, мысленно перебирая все оттенки палитры золотисто-коричневого, чтобы отыскать подходящий к глазам собеседника, в которых можно, казалось, потеряться и застыть навеки, как мушка в янтаре. «Только бы не показать, что я заинтересован в нашем общении не меньше, а то ведь завербуют в римские шпионы — и не замечу… » — промелькнула в его голове пока что единственная не связанная непосредственно с графом мысль.       — Даже не знаю, — усмехнувшись, граф подошел чуть ближе, деликатно складывая руки за спиной, показывая, что якобы не собирается трогать тут же несколько напрягшегося гения. «Впрочем, кажется, тебя можно просто один раз поцеловать и потом трогать сколько душе угодно, ты и сопротивляться не будешь. Проверить, что ли?» — проскользнула шальная мысль в голове Змея, заставив несколько двусмысленно усмехнуться и облизнуть губы, тут же спешно маскируя вышеозначенные действия под чарующей улыбкой из арсенала особо опасных.       — У Рима есть многое, в том числе и книги. Только представь, сколько новой информации, знаний, работы… тебя никто не будет торопить или пытаться сжечь. И от тебя потребуется самая малость — помочь мне, — убедительно проворковал он, все еще не предпринимая ничего более серьезного, чем череда улыбок, одна другой нежнее — вспугнуть одаренного неплохой интуицией художника не хотелось.       — Помочь Вам — в чем? — Леонардо неосознанно повторил жест своего искусителя, задумчиво облизнув губы, чем заставил того сжать зубы, чтобы сдержать порыв овладеть «жертвой» вот прямо сейчас, не сходя с места, схватить за волосы и принудить к поцелую, до крови прокусить наверняка обветренные губы.       «Конечно, я связан обязательствами с Флоренцией и ее правителями… Но я ведь и без того собирался сбежать от них на край света рано или поздно, как только найду ключ к загадкам Книги Жизни. А кроме нее в мире еще столько загадок, ожидающих вдумчивого исследователя, к примеру, вот этот сладкоречивый змей… Да что со мной такое?!» — Лео нервно нахмурился, не радуясь тому, в каком русле потекли его мысли.       — И даже не думайте, что горы пыльных фолиантов хватит, чтобы купить меня! — фыркнул он, пытаясь отвлечься от мельтешащих перед внутренним взором картин «дальнейших исследований».       — Раскрыть тайну. Возможно, и не одну. И простите за эту вольность — я случайно перешел на «ты»… Простишь мне это? — уточнил граф, придвинувшись и внезапно склонившись, касаясь пальцами воротника и вскользь проводя ими по шее.       — Поправил. Он немного неровно согнулся, — пояснил мужчина свои действия, тут же чуть отступая, словно бы и не стоял секунду назад в миллиметре от — искуситель в этом был уверен — снова высохших губ.       — Быть может, Ваш великий ум заинтересует нечто иное? Опиум, женщины, вино, деньги, — перечислил Риарио с ярко выраженной скукой, исключительно для проформы. — Юноши, быть может, — невинно улыбнувшись, снова заглянул в глаза. — Если же нет — назначьте свою цену, мы с удовольствием удовлетворим Ваши желания, если вы поможете справиться с нашими.       — Поверьте, граф, мои желания специфичны, вы вряд ли их поймете. А ведь удовлетворить меня можешь лишь ты, Джироламо, — усмехнувшись, да Винчи посмотрел на обомлевшего от такого нахальства племянника Папы. Змей так увлекся соблазнением, что не заметил, как искушать начали его, причем еще более откровенно! Крайне забавная картина, надо сказать.       — Остается радоваться тому, что наш разговор никто не подслушивает, — неуверенно приподнял уголки губ в улыбке римский гость, быстро беря себя в руки и временно меняя русло разговора — Риарио требовалось хотя бы немного времени, чтобы отмахнуться от навязчивых мыслей, в которых после этой фразы он активно познает и удовлетворяет эти самые желания… вернее, не совсем эти. Свои желания, впрочем, наверняка отличающиеся от тех, что крутились в голове стоящего напротив художника, лишь раскладкой…       — А что такого в том, что я говорю? Неужели для Рима набивание цены во время сделки — такая неожиданность? — теперь Леонардо уже откровенно издевался над медленно звереющим собеседником.       — Неужели наш честный и прямолинейный да Винчи опустился до уровня торговца, стремящегося подороже продать яйца? — почти прошипев двусмысленное сравнение, искуситель все же вежливо улыбнулся, но руку на рукоять кинжала опустил, как бы прося не испытывать его терпение.       — Какие яйца? Свои? — невинно улыбнулся тот, кого Змей начинал тихо, но горячо ненавидеть.       — Куриные, Леонардо, куриные, — граф сузил глаза до двух сияющих медовым светом щелочек, но на его оппонента это не произвело ровно никакого эффекта. Вернее, нужного не произвело. Вместо того, чтобы замереть от испуга и согласиться на все, этот шут года восхищенно покачал головой, действительно замер на секунду, а затем цепко ухватил попятившегося было «работодателя» за подбородок, приподнимая его голову и довольно цокая языком, убирая руку ровно за мгновение до того, как на месте, где было его запястье, оказалась холодная сталь.       — Я готов назвать цену, которая поспособствует тому, что я… подумаю над вашим предложением, — одобрительно глянув на взбешенного мужчину, кивнул художник. — Будь моей личной моделью.