Неотесанный болван

Тишина глубокой ночи осыпается к ногам звуком разрезающего воздух метательного ножа. Люц слышит его шелест так же отчетливо, как дыхание того, кто отправил его в полет. Люц улыбается уголками губ и уклоняется. Нож пролетает мимо, лишь слегка оцарапав шею. Улыбка блекнет, когда Люц понимает, что именно это и нужно было нападавшему. Парализующий яд расползается по телу, делая его совершенно безвольным, но не одеревеневшим. Перед глазами темнеет, и Люц медленно оседает на пол, ненадолго теряя сознание. Когда он приходит в себя, то встречается взглядом с тем самым ликаном, с которым пару дней назад они не поделили очередь к астрологу. На широком скуластом лице, испещренном расовыми татуировками и ритуальными костяными украшениями, сияет острозубый оскал. Люцу хочется скривиться, но он все еще находится под действием яда, поэтому может только смотреть. Он видит, насколько хватает обзора, — и куда как лучше чувствует, — что его руки привязаны за запястья к витому железному изголовью постели. А ноги свободны. Люц пытается усмехнуться, хочет спросить, зачем было так изощряться? Если ликан не уверен в своем яде, то почему не связал ноги? А если уверен, то почему зафиксировал руки? Ликан ухмыляется, наклоняясь ближе, и втягивает аромат волос и кожи, утыкается носом под челюсть и дышит глубоко, ровно. Люц мысленно улыбается — страха ликану не учуять. Люц его не боится, даже сейчас, будучи полностью безоружным и лишенным возможности шевелиться. Ликан фыркает и недовольно рычит, а потом внезапно кусает. Люц чувствует, как кожа трещит под клыками, как они входят в податливую плоть. В нос резко ударяет густой запах металла, и Люц сглатывает. Он не может двигаться, не может сопротивляться, но все ощущает. И это ему совсем не нравится. Ликан шумно глотает кровь, отстраняется и заглядывает Люцу в лицо, демонстративно облизываясь. Люц хочет отвернуться, но только закрывает глаза, мысленно морщась от отвращения. Ликан наклоняется снова — Люц слышит, как скрипит под его весом кровать, — и теперь смеется над самым ухом, а потом проводит по его кромке кончиком языка. Тело словно пробивает разряд тока, и Люц готов выть от отчаяния. Уши — самая чувствительная и самая уязвимая часть эльфийской натуры, а подобные прикосновения ведут известно к какой реакции. Люц пытается сдержаться, но чувствует, как губы ликана расплываются в усмешке, когда он прикусывает заостренный кончик и слышит резкий выдох. Люц открывает глаза, когда ликан отодвигается, и видит, как тот снимает с перевязи кинжал. Он похож на серебристую молнию. Такой же стремительный и меткий. Люц замечает лишь росчерк, а потом холодный воздух лижет обнаженный бок — ликан срезал часть его плаща. Еще несколько таких же быстрых движений, и вместо плаща на нем остаются одни только рукава, а ликан ведет острием от ямки между ключицами вниз. Он не давит, так что видимого следа не остается, но Люц чувствует оставляемый лезвием прохладный шлейф, и от этого сердце подпрыгивает к самому горлу. Штаны из мягкой кожи ликан разрезает неспешно, почти лениво. Люц слышит, как трещит под натиском кинжала ткань, и чувствует, как ночная прохлада медленно касается бледной кожи, отчего по спине бегут мурашки. Ликан не останавливается, продолжая разделываться со штанами, но вместе с тем приникает губами к животу, касается его горячим языком. И от этого контраста у Люца перед глазами взрываются разноцветные пятна. Ликан, смеясь, принимается размашисто вылизывать, опаляя дыханием, оставляя влажные следы на коже, которые тут же остужает холодный воздух. Старающийся хотя бы контролировать дыхание Люц не замечает, когда остается совсем без одежды (сапоги ликан стащил с него еще до того, как уложил на кровать), а ликану теперь ничего не мешает рассмотреть его полностью. — Тощеват, но сгодишься, — голос пропитан ядом, как и метательные ножи, и Люц мысленно ухмыляется, называя ликана неотесанным болваном. Ликан, должно быть, видит по глазам Люца, что он об этом думает, потому что фыркает и стрижет недовольно ушами, торчащими на макушке. Люц ловит себя на мысли, что хочет потрогать их и узнать, так ли они чувствительны, как эльфийские, и что будет, если почесать ликана за ними, как большую собаку. Ликан поднимается с постели и начинает раздеваться. Медленно. Демонстративно. Люц наблюдает за тем, как плотная форменная куртка падает к ногам. Да, на его фоне Люц действительно выглядит «тощеватым» и длинным. У ликана широкие мощные плечи и крепкие руки. Люц думает о том, что ему бы не убийцей быть, а воином. Но кто доверит меч оборотню? Люц продолжает следить за разоблачением, ведя мысленный диалог с самим собой, где пытается понять, как относиться к происходящему. Его расовая — эльфийская — сущность искрит любопытством, и в целом ничего плохого в межвидовых или однополых связях не видит. А классовая натура вопит о том, что быть связанным и лишенным возможности двигаться — стыд и позор. Люц соглашается, но уступает сущности. Ему интересно больше, чем неловко. Ликан же, не переставая ухмыляться, забирается на кровать, разводит Люцу ноги и устраивается между ними. Он уже возбужден, и Люц, бросив на него оценивающий взгляд, возносит хвалы Иллифии за то, что ликану не пришло в голову заняться этим в своей волчьей ипостаси. Ликан сплевывает на ладонь и растирает слюну по пальцам. Люц закатывает глаза, явно не одобряя этих варварских методов, и не зря. Несмотря на имитацию смазки, ему все равно больно. Больно, когда ликан неосторожно растягивает его, больно, когда резко перестает, больно, когда мучительно медленно пропихивает внутрь головку. Больно, когда толкается глубже, постепенно входя до конца. Так больно, что Люц хочет кричать, но он не проронил бы ни звука, даже если бы мог. Боль отрезвляет, и Люц чувствует, что может пошевелить кончиками пальцев. Если подождать еще немного, он сможет освободиться от пут. Сможет отпихнуть ликана от себя ногами, сможет даже свернуть ему шею, сможет... Когда ликан начинает двигаться, все посторонние мысли мгновенно улетучиваются. Есть только боль, которая то становится острее, то понемногу затихает. Ликан подхватывает Люца под колени и почти сгибает пополам, наваливаясь сверху, входя еще глубже, двигаясь быстрее и жестче. Люц закрывает глаза, рвано выдыхая. Ликан снова припадает к уху, вылизывая его по всей длине, а Люц понимает, что может коснуться самого кончика уха ликана. Дождавшись очередного яростного толчка, от которого по всему телу проходит дрожь, Люц тянется еще плохо слушающимися пальцами и дотрагивается до нежной кожи, покрытой совсем короткой, бархатистой на ощупь шерсткой. Ликан, кажется, даже не осознает этого, но его дыхание сбивается, и язык нервно мажет по кромке. Отдернув голову, ликан смотрит на Люца, а тот смотрит в ответ, стараясь не выдать, что больше не находится под действием яда, хотя ему очень хочется улыбнуться или повести бровью. Ликан рычит, набрасываясь на шею, вылизывая ее и покусывая, а Люц сглатывает тяжело и часто, жмурясь и чуть отклоняясь вбок. Люцу уже не больно — ликан нашел идеальную позицию, в которой удобно им обоим, — теперь он по-настоящему наслаждается страстью «неотесанного болвана», ловя каждое его движение, каждый рык, каждый сдавленный стон. В момент, когда Люц заглядывает ликану в глаза, он понимает, что тот едва ли вменяем. И Люц позволяет себе улыбку. Он выгибается навстречу ликану, подставляясь ему, крепко сжимает ногами плечи, запрокидывает голову, ловя покрытой укусами шеей тяжелое горячее дыхание. Люц цепляется пальцами за веревку, которой привязан к постели, как за последнюю точку опоры, и стонет, когда удовольствие стягивается узлом в районе солнечного сплетения. Быстрее. Еще быстрее. Люц не может сдержаться, вскрикивает, коротко двинув бедрами навстречу, и замирает, кусая губы и пережидая мгновения разрядки. Ликан втягивает носом воздух, словно желая поглотить его весь, чтобы запах Люца достался только ему одному, а потом вжимает в постель так, что едва не выворачивает плечи из суставов, и, кусая в основание шеи, кончает с глухим рычанием. Люц дергается, вытягивая узкую ладонь из петли, а за ней и вторую. Он отпихивает от себя ликана, сваливая его на постель рядом, но не спешит ни нападать, ни защищаться. Лишь вытягивает ноги и растирает затекшие запястья. — Легче стало? — с усмешкой интересуется Люц, скашивая на ликана взгляд. — Какого хрена? — недоуменно рявкает тот, все еще тяжело дыша, отчего кажется не свирепым, а растерянным. — Ты не рассчитал дозировку. Использовал, как для воина, но я не воин. Паладин — другой класс. И у нас свои преимущества. В том числе и повышенный иммунитет к отравлениям. — Как для франгора, — бурчит ликан, резко поднимаясь с постели. — Что? — переспрашивает Люц, выгибая брови. — Что слышал, — огрызается ликан, торопливо подбирая с пола и натягивая свою одежду. Люц ловит себя на мысли, что, будь у ликана сейчас виден хвост, он бы его поджал. — Так я повторюсь. Легче стало? К чему был весь этот спектакль? Унизить меня хотел? Так ведь я — эльф. Мне же без разницы с кем и в какой позиции трахаться, — Люц лукавит, все не совсем так, как он говорит, но ликану об этом знать не обязательно. Он смотрит на него с вызовом и победной ухмылкой. Ликан в ответ тушуется, да так, что даже на смуглой коже становится различим стыдливый румянец. Бросив на Люца уничижительный взгляд, он хватает свои клинки и выскакивает в распахнутое окно. Люц задумчиво смотрит ему вслед, а потом поднимается и, чуть морщась, идет в противоположный конец комнаты. Там, в вещевом мешке, у него есть элексир, который облегчит последствия бурной ночи. И запасной комплект одежды. Люц размышляет о том, что теперь должен взять реванш. И уже прикидывает, где будет искать своего «неотесанного болвана».