***
Вечером, как и предполагалось, устроили пир. Сначала Мария не хотела никуда идти, но потом рассудила, что это было бы очень невежливо, да и кроме того, среди людей, пусть и совершенно незнакомых, находиться было гораздо спокойнее, чем в могильном одиночестве. Сам пир не приносил ей никакой радости: куча пьяных, незнакомых мужчин шумно спорили и кричали о каких-то своих делах. Будь Мария посмелее и воспитана в менее строгих правилах, а также если бы она не боялась своего мужа, она бы осмелилась выпить вина, чтобы забыться и заснуть крепким, беспробудным сном, как делал порой ее отец. Но она не была настолько смелой, поэтому просто сидела, нехотя ковыряя еду. Тут она увидела, что двери открылись, и от скуки решила посмотреть, кто вошел… Мария обомлела. Это был он. Нет, это был Он. Тот Самый. В зал вошел безумно красивый молодой мужчина. Он был высок, статен, с гривой золотых волос и прекрасными добрыми глазами, голубыми, словно летнее небо. Это был тот прекрасный князь из ее самых сокровенных мечтаний, которые она похоронила в себе, когда ее выдали замуж за страшного дракона. Мария забыла обо всем на свете, любуясь светлым ликом прекрасного незнакомца. Пирующие приветствовали его с уважением, он же направился к самому хозяину, и они крепко обнялись. Перекинувшись парой слов, Богдан кивнул в ее сторону, и молодой человек посмотрел на Марию. От взгляда голубых глаз ее словно обдало жаром: Боже, что это? Он направился прямо к ним? В голове против воли предстал образ, как он поднимает ее на руки и уносит прочь, прочь от сурового мужа, прочь от пирующей пьяни. Неужели ее страданиям настал конец, и прекрасный князь спасет ее от всего? Но оказалось, шел он вовсе не к ней. Он посмотрел на нее и склонил голову в знак приветствия, но протянул руку и представился ее мужу. Влад тоже встал и пожал руку незнакомца. Из их разговора Мария лишь услышала, что это был Штефан, сын Богдана. Ей не удалось услышать много, так как, судя по всему, они решили уйти с пира, чтобы вместе обсудить дела. Влад подозвал служанку, и Марию увели в ее покои. Она снова не могла заснуть, но в этот раз не из-за страхов, а из-за волнительной влюбленности. В голову не могли не лезть мысли о том, как было бы прекрасно, если бы ее выдали замуж не за Дракулу, а за прекрасного Штефана. Они были совсем не похожи: Влад был таким холодным, мрачным, страшным, он сам походил на вампира, а сын Богдана, наоборот, был теплым и живым, он словно светился изнутри. Мария чувствовала, что с ним она могла бы познать радость замужества и счастье материнства. Погрузившись в сии печальные размышления, она закрыла глаза и попыталась заснуть.***
Мужчины тем временем вышли в коридор. Между этими двумя сразу завязался разговор. Владу впервые в жизни было интересно поговорить с другим человеком, Штефан своим легким нравом и пытливым умом смог легко растопить холодное сердце, и эта симпатия была взаимна. Так, быстро найдя общий язык и поняв, что друг другу можно доверять, они наконец заговорили о главном, о том, что давно тревожило их сердца: о вампирах. Богдан уже рассказал своему сыну о намерениях Влада, и тот был намерен помочь ему. Штефан сам давно выискивал вампиров — обычно поиски не увенчивались успехом, но недавно он поймал крупную рыбу и хотел показать ее. Они остановились в подземелье перед тяжелой массивной дверью, охраняемой двумя крепкими мужчинами. Штефан пояснил, что недавно был большой набег вампиров, одна из близлежащих деревень сильно пострадала. Он, в надежде на то, что вампиры должны были быть где-то поблизости, решил со своим отрядом прочесать местность. Они много времени потратили на поиски каких-либо следов, но все было напрасно, они ничего не нашли. И лишь в последний момент, когда скоро должно было стемнеть и пора было уходить, Штефан заметил небольшой вход в пещеру прямо у самой деревни. Он был спрятан за кустами и выглядел совсем неприметно, хотя все равно было странно, что никто из местных не знал об этой пещере. Уже ни на что не надеясь, они решили быстро осмотреть пещеру и уехать. Быстро не получилось — пещера была узкой и темной, двигаться в ней было несколько тяжело. У них не было времени на блуждания, поэтому Штефан уже было дал приказ вернуться, как тут заметил нишу прямо над полом. Посветив факелом, он увидел согнутое в три погибели человеческое тело. Можно было бы подумать, что это спящий человек, но он не дышал. Можно было бы подумать, что это усопший, но он выглядел слишком свежим для трупа. Штефан точно знал, кто это. Вампира завернули в плотную грубую ткань, чтобы его не спалило солнце, и вытащили наружу. Видимо, он не мог проснуться, потому что был еще день, хотя уже и темнело. К счастью, отряд успел вернуться домой до наступления окончательной темноты, поэтому, когда вампир проснулся, он уже был прочно закован в цепи и не имел возможности сбежать. — Значит, за этой дверью находится вампир? — воскликнул Влад. — Да, — ответил Штефан. — Видишь ли, мы мало знаем о вампирах — многие их способности и слабости нам неизвестны, а, кроме того, он может знать о местонахождении других вампиров. Проблема в том, что допросить его днем нет возможности, так как он засыпает и разбудить его невозможно, а ночью, даже будучи в цепях, он может быть слишком силен и опасен. Я бы, несмотря на это, все равно допросил бы его, но не могу — я поклялся отцу, что не буду рисковать своей жизнью ради борьбы с вампирами, и не могу нарушить клятву. А остальные слишком боятся подойти к нему, заставлять их бессмысленно — как можно запугать того, кого ты сам до смерти боишься? Они пытались, но долго никто не продержался. Я не хочу мучить своих людей. Поэтому пока я жду, когда он ослабеет от недостатка крови, тогда надеюсь заставить его говорить. — Нельзя ждать, — твердо сказал Влад, — а вдруг он умрет, если слишком ослабеет? А вдруг не сможет говорить? Надо узнать все как можно скорее. Я пойду. Прикажи принести мне серебро и святую воду. — Прямо сейчас? Ты уверен, Влад Дракула? — удивился Штефан, но тем не менее отдал приказ. — Да. Не стоит медлить ни секунды. — Но разве ты знаешь, как пытать вампира? Я имею в виду, никто точно не знает, от чего они могут заговорить. — Я очень многому научился у турков, в том числе и тому, как развязать кому-то язык. То, что это вампир, не имеет никакого значения, у него не будет иного выхода, кроме как заговорить. Когда скрипнула дверь, молодой человек в цепях даже удивился: давненько у него не было гостей. Это даже прекрасно, очередное развлечение прибыло. Было донельзя весело наблюдать, как, наверное, грозные для своих сородичей куски мяса трясут поджилками, пытаясь запугать его, при этом пятясь задом в сторону выхода, стоит ему пошевелиться. Это просто уморительное зрелище. Вот и сейчас, только он покажет клыки вошедшему, тот наверняка от ужаса взвизгнет, как свинья. Когда дверь открылась, вампир аж присвистнул: ух, какой большой и страшный. Тем будет забавнее, когда он наложит в штаны и убежит, как остальные. Вампир хищно улыбнулся, демонстрируя клыки, и обманчиво дружелюбно поприветствовал своего посетителя. Тот не ответил, лишь поставил рядом с собой поднос со всякими штуками. Даже отсюда монстр почувствовал, что штуки эти ему не понравятся. В груди поселилось какое-то нехорошее чувство. Человек, взяв что-то с подноса, медленно подошел и навис над ним, словно огромная темная гора. Вампир пытался заглянуть ему в глаза, чтобы зачаровать, но тот смотрел словно поверху, и поймать его взгляд было невозможно, но ничего страшного, этот идиот вполне глупо подставился, подойдя так близко, — сейчас, если он сделает резкий рывок, то сумеет порвать цепи, а крови от такой сочной жертвы вполне хватит, чтобы сбежать и еще парочку людишек заодно задрать, чтобы неповадно было вампиров ловить. Но сначала стоило отвлечь его внимание. Он уже хотел что-то сказать, чтобы проверить степень пугливости мясного мешка, но его щеку обожгло, а самого его отбросило назад. Он удивленно схватился за щеку: его ударили. Его! Его не били с тех пор, как он превратился в вампира! И сейчас какой-то человек, какое-то… ничтожество посмело его ударить? Лютая злость закипела в нем. Вампир, сильно не рассуждая, кинулся на мерзавца, что посмел поднять на него руку, но еще более сильная боль обожгла его щеку. И снова его остановили оплеухой. И тут до него стало доходить: его остановили не крестом, не святой водой, а просто рукой. Он никогда бы не подумал, что у человека может быть столько силы. Под ложечкой неприятно засосало. От огромной горы веяло угрозой, опасностью. Человек поднял другую руку, в ней был большой крюк, с которого капала вода. — А сейчас ты мне все расскажешь, тварь.***
Мария была одновременно счастлива и несчастна. Счастлива потому, что она наконец смогла испытать это прекрасное чувство любви, а несчастна потому, что у любви этой не было будущего. Она была замужем, отдана другому пред лицом Бога, изменить это невозможно. Но она была всего лишь молодой слабой девушкой, и, хотя она не могла изменить мужу физически, не мечтать о том, какой была бы ее жизнь с возлюбленным, она не могла. Почти всю ночь она лежала в кровати, погрузившись в мечты. Мария так живо представляла себе свое счастье, что забылась, и, когда к ней в комнату наконец вошли, она открыла глаза, чтобы поприветствовать Штефана, и замерла. Ведь вошел не Штефан. Вошел ее настоящий муж, Влад Дракула, и он был страшен: огромный и темный, с мертвенно-бледным каменным лицом и горящими ледяными глазами. От него пахло чем-то ужасным, железным, и глаза Марии остановились на его одежде — она была вся в крови. Она быстро зажмурилась, сделав вид, что спит, хотя это было необязательно, ведь Влад все равно на нее не смотрел. На его лице было выражение суровой, жестокой решимости, пока он раздевался и ложился спать — он уже сделал то, что хотел, разузнал все и оставил другим вампирам послание. Он не сомневался, что поняли его правильно. В это время, когда небо только начало окрашиваться в более светлые тона, на пустынной улице в тени стояла женщина в красном плаще, злобно сверкая кровавыми глазами, устремив взгляд вверх, на огромный шест, на котором висел изуродованный молодой человек. У него не было конечностей и глаз, и практически отсутствовала кожа. Он был слишком изувечен, чтобы иметь шансы на выживание, поэтому перед рассветом женщина ушла, не оказав ему помощи, а он остался наедине со своей непереносимой болью, пока первые лучи солнца не избавили его от мук. Женщина знала, чьих рук это дело, кто мог осмелиться на подобное. А Влад знал, что его послание увидели. Война была объявлена.