***
Дом стоит в плотном окружении деревьев и кустарников — карта в руках Ируки на удивление понятная, поэтому он не плутает по улицам забытого квартала, опустевшего после нападения Девятихвостой смерти, а находит нужное место почти сразу. Полы в доме старые и скрипучие; перила лестницы, ведущей на второй этаж, — трухлявые. Ирука никогда не замечал за собой трусости, но внутри всё замирает и желудок скручивает от жути. Он стучит мыском сандалии по доскам под ногами, поднимает пыль, но слышит — под ним, скорее всего, есть подвал. Ирука удивлён, что раньше не слышал об этом месте — дом стоит здесь не менее полувека, с прогнившими оконными рамами, завывающим в щелях ветром и пыльными картинами на стенах. Лестница, ведущая на второй этаж, не выглядит надёжной, но Ирука всё равно решает начать свой путь с дальней комнаты наверху. Он делает несколько шагов, и прогнившая ступень трещит под ногой: Ирука понимает, что проваливается, но что-то сделать с этим — не успевает. Он даже не кричит, когда доски под ногами с оглушающим хрустом проламываются, — лишь сдавленно охает и летит вниз. А после уже не до криков: он хрипит, задыхаясь; пытается вспомнить, как нужно дышать. Лёгкие жжёт от нехватки воздуха, и Ирука ломает ногти о бетонный пол, пытаясь перевернуться на живот. Он не чувствует своих ног, и дыхание не приходит в норму — Ирука откровенно паникует, и если бы мог вдохнуть нормально, то непременно разревелся бы. Он пытается сесть, но руки не слушаются — перед глазами всё плывёт, и теперь Ирука видит лишь темноту, не различая даже очертания потолка над собой. — Дыши. Крепкие руки тянут его вверх, прижимают спиной к чужой груди — широкая ладонь ложится там, где под защитой рёбер бьётся сердце. — Дыши. Чужая грудная клетка поднимается на вдохе и опускается на выдохе. Ирука пытается поднять руки, но у него получается лишь сжать пальцами колени незнакомца. — Дыши. Он втягивает носом воздух на чужом «вдыхай» и выпускает — на «выдыхай». Он кашляет, смаргивает слёзы и смотрит вперёд, пока перед глазами не проясняется. Неизвестно, сколько времени ему требуется прийти в себя, но когда его отпускают, он в полной мере чувствует как саднят ободранные колени и ноют сбитые локти. — Спасибо, — Ирука разворачивается, морщась — боль от удара копчиком об пол собирается в крестце, идёт вдоль позвоночника и покалывает между лопаток, — и удивлённо ахает, замечая у своего спасителя маску АНБУ. В уши словно ваты натолкали — он понимает, что к нему обращаются, но в голове гудит и невозможно разобрать, что именно от него хотят. — Что? — переспрашивает Ирука. Он понимает, что дело не просто плохо — дело дрянь. — Что ты здесь делаешь? — так же строго, но терпеливо повторяет вопрос АНБУ. Ирука молчит. Не потому, что ему страшно, нет, — ему стыдно. Стыдно, что он, вообще-то, будущий шиноби, уже давно не ребёнок, но всё равно не может сам даже ночь просидеть в каком-то старом, обветшалом доме, где кроме гнилых досок и опасности-то никакой нет. И хочется сказать, что помощь не нужна была, он бы сам справился, да только мокрые щёки напоминают, что не такой уж он самостоятельный, каким хотелось бы быть. АНБУ вздыхает: — Давай выбираться, что ли. Он не слушает протестов и упёртого «я сам», а просто дожидается, когда Ирука заберётся ему на спину. — Тоже поверил, что станешь генином, пробыв тут до утра? — спрашивает АНБУ, отпуская Ируку на веранде. Ирука кивает и смотрит на него с такой уверенностью, что АНБУ тихо хмыкает в маску. — Стану! Завтра ещё приду. — Не станешь, — резко обрубает собеседник. — Генином можно стать только после сдачи экзамена и больше никак. И, заметив, что Ирука приуныл, уже мягче добавляет: — Пошли, отведу тебя к родителям. Они, наверное, волнуются. — У меня нет родителей, — мрачнеет Ирука, но всё равно сжимает в своей ладони чужую. — Тогда, — АНБУ выдерживает недолгую паузу, — отведём тебя к учителю. Ирука ойкает: — А может не стоит его так поздно беспокоить? Да и вообще, я не сделал ничего такого. А вам спасибо, АНБУ-сан, что помогли выбраться и всё такое, — спешно говорит он, пока не поступило новых предложений, например, отвести Ируку к тому же Хокаге, и резко кланяется. — До приюта я сам дойду. До свидания! И, не дав даже слова сказать, сбегает. Бежит так быстро, как может, а АНБУ неожиданно и не догоняет. Сейчас хочется лишь одиночества. Обдумать, прикинуть, придумать план мести. Тем двоим, что так гадко его обманули. — Шутники, — раздосадовано шипит он сквозь зубы, не замечая преследующей его тени. На душе гадко скребут кошки. Подходя к приюту, он всё-таки поднимает взгляд на крыши, но никакой тени уже там нет.***
В следующий раз для передачи свитка от информатора Какаши выберет другое место: в баре ужасно душно и накурено до такой степени, что без шарингана тяжело разобрать, что находится дальше двух метров, и здесь всегда слишком много народу. Он расплачивается за выпивку, к которой не притронулся, а лишь заказал для отвода глаз. Направляясь к выходу, Какаши неожиданно становится свидетелем удивительной сцены: местный вышибала грозно допрашивает и трясёт за шиворот мелкого мальчишку. Шкет, с таким знакомым смешно торчащим хвостиком, растеряно трепыхается в огромном не по размеру плаще, сучит ногами и пытаясь сумбурно что-то объяснить, очень просит не вести его в допросную. Глядя, как вышибала вот-вот выйдет из себя, Какаши встревает в перепалку: — Я его знаю. Что случилось? — Мелюзга думает, что умнее всех, — фыркает вышибала и возмущённо продолжает. — Один влез другому на плечи, накинули плащ, нацепили вот это… Тот трясёт самодельной маской: немного кривой, с шероховатой поверхностью, но зато с рисунком, в точности повторяющим узор собственной маски Какаши. Хорошо, что он сегодня в бар пришёл не в форме АНБУ, было бы очень неловко, если б выяснилось, что именно его маску скопировали мелкие хулиганы. А вышибала в то время продолжает, обращаясь к пацану: — Думали отличная маскировка? Да? Где второй, я тебя спрашиваю? — Не скажу! — нахохлившись, как воробей после дождя, мальчишка складывает на груди руки. Но стоит ему внимательнее рассмотреть Какаши, как взгляд его сразу же становится чуть хитрым и умоляющим, и он уже совсем другим тоном просит: — Отпустите меня, пожалуйста! Я так больше не буду, — жалобно говорит он, по-детски обижено поджимая губы. — Не будешь пытаться незаконно проникнуть в бар? — вышибала улыбается, явно довольный своими педагогическими способностями — помог встать проказнику на пусть исправления. — Не буду больше так плохо маскироваться, — гордо заявляет пацан. Ответ ребёнка повергает вышибалу в ступор и затем едва ли не в бешенство: — Да я тебя сейчас… — Позвольте, я сам с ним разберусь, — боясь, как бы чего не вышло, Какаши выдёргивает из крепкой хватки рассерженного охранника мальчишку, забирает самодельную маску и спешно покидает бар под угрюмое сопение незадачливого маскировщика. — Ну и что это было? — сгрузив запутавшегося в длинном плаще пацана на скамейку, Какаши садится рядом. В ответ лишь обиженное хмыканье, мальчишка виновато опускает голову. — Тебя как зовут? — Ученик Академии Умино Ирука из клана Умино, — чинно, как взрослый, по всем правилам докладывает тот и грустно добавляет. — Последний из своего клана. — Зачем в бар пытался пробраться? Алкоголь попробовать захотелось? — Какаши жалостью не проймёшь — ему хочется донести до нового маленького знакомого, что нельзя вечно влипать в истории, что нужно быть рассудительнее, и если тот всё же хочет стать шиноби, то следует больше времени тратить на тренировки, а не на ерунду всякую и баловство. — Нет, я один раз пробовал, мне не понравилось. Я на спор, что смогу пройти мимо охраны. И я бы прошёл, охранник и не заподозрил, пока мой клон не рассеялся. У меня ещё не очень клоны получаются, — Ирука хмурится, смотря на сложенные на коленях руки. — То есть, не было второго, — уважительно кивает Какаши, размышляя, что вышибала мог бы и сам догадаться, а не устраивать допрос на весь бар. — И маску сам сделал? — Сам, — Ирука гордо задирает нос со шрамом, — из папье-маше. — Из чего? — Из бумаги и клея. В АНБУ, наверное, поделками не занимаются? — Значит, узнал? — Какаши удивлён: в заброшенном доме было темно, хоть глаз выколи, и их встреча была довольно коротка, но Ирука запомнил рисунок на маске, особые приметы или голос. Внимательность и хорошая память — очень полезные качества для шиноби, пацан далеко пойдёт, если перестанет дурачиться и делать всё на спор. — Узнал, — Ирука опять низко поклонился. — Спасибо, что снова выручили. — Пообещай мне, что в следующий раз уровень своей маскировки будешь проверять в более подходящих местах. Можно, например, на рынке, у тех продавцов, которые тебя хорошо знают. Или среди одноклассников. Даже перед своим сенсеем, но я уверен, что он тебя быстро раскусит. А если нет — будет горд за твои успехи. Ты меня понял? — Понял, — мальчишка тяжело вздыхает. — Вот и хорошо. А маску я оставлю себе. — Зачем? — возмущается Ирука. — У вас же есть такая же настоящая! — На память, как сувенир, — шутит Какаши и потом добавляет более серьёзно. — Не стоит носить копию маски реального АНБУ, это может быть небезопасно. — Я похоже сделал? — в глазах неожиданно светится радость. — Слишком похоже. Издалека враг мог бы нанести удар, думая, что под маской прячусь я. Детские плечи в удивлении распрямляются, и Ирука смотрит со всей серьёзностью, словно осознал опасность, которую сам на себя навлёк: — Я не подумал. — Знаю. А теперь живо беги спать, время уже позднее. — Да! Ирука вскакивает со скамейки, опять кланяется, поражая таким удивительным сочетанием озорства и вежливости: — Спасибо ещё раз, АНБУ-сан, за всё. И мчится со всех ног в сторону приюта, да так, что только пятки сверкают, и камушки вылетают из-под сандалий. Не спеша, Какаши прячет маску из загадочного папье-маше за пазуху и запрыгивает на дерево. Сегодня он снова проследит, чтобы Ирука добрался до приюта без приключений и никуда не свернул по дороге.***
— Эти отсырели, прошу списать и выдать новые, — Какаши кладёт на стол дежурному по складу взрывные печати. — Сделаю, — кивает тот и медленными шагами удаляется вдоль бесконечных стеллажей. Пока дежурный ходит, два чунина заносят на склад большие ящики. В ожидании, Какаши устало приваливается к столу и замечает на нём книжку в мягкой яркой обложке. Он никогда не трогает чужие вещи, но хочется как-то скоротать время, а книга не кажется чем-то личным, и Какаши решается на неё взглянуть. Сначала одну страницу, затем другую… Он читает быстро: с первых строк главные герои располагают к себе, словно он их хорошо знает, диалоги очень живые с лёгким приятным юмором. А дальше начинается что-то странное: сначала герои почти безобидно флиртуют, после — очень быстро переходят к активным действиям. Он чувствует, как щёки под маской начинают гореть, и его дыхание учащается, хотя он всего-навсего читает. Какаши кладёт книгу обратно, точно так же, как она и лежала, чтобы не выдать себя. И замечает, что один из ящиков, которые совсем недавно принесли чунины, открыт. В это же время где-то в глубине склада раздаётся хлопок, потом ещё один и за ним — ещё, но уже куда громче. — Проклятье! — он срывается с места, торопясь туда, откуда доносятся звуки. Взрывные печати малой силы рассыпаны по всему полу между рядами с полками, где стоит множество коробок с печатями большой мощности. Маленькие печати детонируют одна за одной, взрывной волной задевая друг друга, и огонь приближается к полкам. И опять этот же пацан, Ирука, со смешным хвостиком, испуганный и чумазый, пытается остановить взрывающуюся цепочку, но у него не получается. Он прыгает по полу на четвереньках, стараясь накрыть как можно больше печатей руками и ногами. Но как только он закрывает одну печать, не давая ей взорваться, тут же бахает соседняя. Ещё чуть-чуть и склад вместе со всеми его сотрудниками и гостями взлетит на воздух. — Стихия воды, техника водяного снаряда. Какаши гасит догорающие печати точечными ударами воды, чтобы не замочить весь склад. — Совсем сдурел? — ой как сейчас хочется дать этому неугомонному проказнику подзатыльник, но Какаши сдерживается, стараясь сначала разобраться в причинах едва не возникшего пожара. — Ты мог сейчас тут всё к чертям разнести! — Я только хотел взять пару печатей для тренировки. А они высыпались из ящика и начали взрываться. Я не специально. Кажется, что он вот-вот разрыдается. — Что тут произошло? — на шум прибегает встревоженный дежурный. — Аэмм… Произошедшее Какаши анализирует очень быстро: Ирука пробрался на склад в одном из ящиков, которые заносили чунины. Пока Какаши был всецело поглощён непристойным содержанием книги, сопляк умудрился незаметно выбраться из ящика и отправиться в самое сердце склада на поиски печатей, которые его возрастной группе в Академии ещё выдавать не положено — даже для тренировки под надзором сенсея. Достать до коробки он не смог, скорее всего, влез на полку и рассыпал печати. Те по какой-то причине самопроизвольно начали взрываться и подвергли опасности склад и всех присутствующих. Если это выплывет наружу — неприятности будут у всех. У чунинов, которые не проверили содержимое всех ящиков, прежде чем заносить в хранилище боеприпасов; у Какаши, который будет выставлен в дурном свете, ведь под самым его носом прокрался даже не шиноби, а ученик Академии; даже работники склада рискуют получить выговор, потому как у них обнаружилась бракованная партия печатей: если бы самопроизвольная детонация произошла во время миссии — потерь было бы не избежать. Но самое строгое наказание ждало бы Ируку за незаконное проникновение на склад и хищение боеприпасов. — Вы слишком долго задерживались, — Какаши на ходу придумывает правдоподобную версию, которая позволит избавить всех от хлопот, — и я попросил кохая, — он кладёт руку на плечо Ируке, — разыскать вас. Он заблудился и нечаянно уронил коробку с печатями. Те сдетонировали. Хорошо, я подоспел вовремя и предотвратил распространение огня. Дежурный склада часто моргает, стараясь поверить в рассказ, и пока он не опомнился, Какаши с напором продолжает: — Я бы на вашем месте проверил всю партию печатей малой мощности: возможно, где-то ещё имеются бракованные. — Да, я обязательно проверю, — дежурный недоумённо чешет затылок, а затем тычет пальцем на затопленный пол и десяток испорченных печатей, — а с этим что будем делать? — Запишите их на меня, — Какаши почтительно опускает голову. На улице светит солнце, птички беззаботно щебечут на деревьях, а Ирука мрачно идёт рядом и дрожит. — Зачем вы взяли ответственность на себя? — он останавливается и поднимает голову — в виноватом взгляде заметна благодарность. — Чтобы оградить всех, и в первую очередь тебя, от лишних разбирательств, — Какаши осекается, понимая, что он слишком казённым языком разговаривает с ребёнком. — Не хотел, чтобы у тебя - и у других из-за тебя - были неприятности. — Ясно, — тихо отзывается Ирука. — Спасибо. — Тебе для чего свитки нужны были? — Какаши не может оставить всё как есть: он должен донести до упрямого мальчишки, что путь, который тот выбрал, неправильный и ни к чему хорошему не приведёт. — У нас они идут по программе только через три месяца. А я уже сейчас хотел научиться ими пользоваться, чтобы быть самым лучшим в группе. — А разве это честно? Научиться заранее, чтобы похвалиться перед ровесниками? Мне кажется, это — жульничество. — Вовсе не жульничество, — Ирука, обидевшись, упрямо складывает руки на груди. — Я же честно научился бы. — Честно — это добиваться результата со всеми вместе. Тем более, не забывай, что перед практикой должна быть теория. — Ну во-о-о-от, — расстроено вздыхает Ирука — похоже, снова его план выделиться перед друзьями терпит неудачу. Какаши замечает, как он очень странно сжимает кулаки. — Покажи. Ирука покорно вытягивает руки вперёд — на ладонях небольшие ожоги и покраснения. — Тебе нужно в госпиталь, обработать раны. — Мне нельзя в госпиталь. Они там обо всех травмах у детей докладывают сенсеям. Пожалуйста, — жалобно просит Ирука, — не надо. Само заживёт. Не так уж и больно. — А кто тебя просит про взрывные печати рассказывать? Скажешь, что картошку из костра доставал и обжёгся. — Врать нехорошо, — насупившись, выдаёт Ирука. — Нехорошо с такими руками ходить, — Какаши начинает сердиться. — Значит, красть печати ради тренировок — это нормально, а сказать неправду — плохо? Живо в госпиталь. — Ладно, — сдаваясь, неугомонный проказник понуро опускает голову, — иду. — Ирука, и пообещай мне, — Какаши впервые называет мальчишку по имени, — отныне больше никаких глупостей. На спор никуда не лезть, вперёд программы Академии не убегать и, самое главное правило, — хорошо думать, прежде чем что-то сделать. Обещаешь? — Обещаю, — Ирука неожиданно улыбается так радостно, как будто Какаши ему леденец подарил. — Всё, беги. Сейчас он, как обычно, тайно проследит, что мальчишка дошёл до госпиталя, а потом пойдёт искать такую же книжку, как на столе дежурного — уж слишком там была интересная завязка сюжета, и непременно хочется знать, чем закончится история.***
Кажется, Ирука кричит. У него только что хрустнули пальцы — всё закрутилось так быстро, что он не успевает даже сжать кулак при ударе, и каждое движение отдаётся тупой болью в кисти. Он слизывает с губ собственную кровь и не может вдохнуть носом, а из-за красной пелены перед глазами происходящее кажется каким-то абсолютно неправильным и нереальным. На каждую детскую компанию найдётся хотя бы один задира. На класс детей — от двух и более. Только вот Ируке кажется, что таких задир у него почти вся группа, потому что все они гудят и улюлюкают, подбадривая его противника, и лишь только пара человек бежит на поиски учителя. А после, когда АНБУ в знакомой маске разнимает драку и отводит его к большому раскидистому дереву, Ирука замечает взгляды одноклассников: завистливые, удивлённые и настороженные. Это вызывает в нём такую бурю эмоций, начиная от неловкости и заканчивая осознанием собственной важности, что он не сразу понимает, как же всё болит: как ноют сбитые костяшки и пульсирует лопнувшая губа, как набухает нос и под глазом наливается синяк. — Зачем ты к нему полез? — тихо, но тем не менее строго спрашивает АНБУ. — А зачем вы вмешались? — сходу возмущается Ирука, зная, что за подобное могут и тумаков надавать. — Я бы ему навалял! — Затем, что вас вывели за ворота деревни для практических занятий на местности, а не для спарринга, — АНБУ вытирает его лицо от крови: Ирука и не заметил, что помимо всего прочего у него и бровь рассечена. — А вы со своей дракой и сами не занимаетесь, и других отвлекаете. Ему хочется возмутиться ещё раз, да только все слова теряются по пути к горлу, когда на его глазах достают самую что ни на есть настоящую аптечку для АНБУ и обрабатывают его раны какой-то специальной мазью — она прохладная и ничем не пахнет. Ирука молчит, пока чужие пальцы быстрыми движениями наносят мазь на кожу — давят сильнее, чем надо и далеко не так аккуратно, как руки медсестры, что обрабатывала ему ожоги. — А вы теперь за мной следите, да? Чтобы я опять никуда не влез? — важно спрашивает он, послушно приоткрывая рот, когда АНБУ мажет в уголке губ. Тот молчит, ощупывает его кисть. А потом говорит: — Нет, не слежу. В Коноху пришли разведданные, что бежал ниндзя-отступник, и меня прислали укрепить охрану. — Ааа, — тянет Ирука несколько разочарованно — очень хочется верить, что за ним действительно присматривают, что судьба, отобрав родителей, подарила ему наставника и друга в одном лице. — Вы столько раз мне помогали, — Ирука вздыхает и смотрит на листву дерева, в тени которого они стоят, — а я даже вашего имени не знаю. — Голову опусти, прижми подбородок к груди, — неожиданно командует АНБУ, открывая бутылку и выливая немного воды на бинт. — Держи вот так. Бинт прижимают к переносице, и у Ируки сводит зубы от жгучего холода. Он скашивает глаза, видит, как стекает к кончику носа капля и падает вниз. Хочется повторить вопрос, оставшийся без ответа, но собеседник опережает: — Обычно я не раскрываю своего имени. Но ты один из немногих, кто видел и узнал меня без маски, — говорит АНБУ, на что Ирука насмешливо хмыкает, ведь под фарфоровой маской есть еще одна, — и только потому я представлюсь: джонин Хатаке Какаши, последний из клана Хатаке. — Эй! — весело смеётся Ирука, понимая, что АНБУ — нет, Какаши — его передразнивает. Он хочет поднять голову и попытаться заглянуть в прорези маски, но Какаши, положив ладонь на шею, говорит, чтобы тот не дёргался. — Лучше ответь, — говорит он, убирая мазь в сумку, — зачем ты драку начал? Ирука уже и забыть успел о драке. Он молчит какое-то время, думает, прежде чем ответить: — Он сказал, что я шут! А ещё сказал, что я буду один даже когда вырасту. И что друзей у меня никогда не будет, — на последних словах голос Ируки срывается, но он не чувствует уже ни обиды, ни злости — лишь чувство удовлетворения от свершившегося отмщения, а сам подглядывает, как неподалёку учитель обрабатывает раны обидчика: тот выглядит немногим лучше, а значит Ирука тоже неплохо справился. Какаши лишь вздыхает, говоря, что кровь из носа уже не идёт и можно поднять голову, а Ирука продолжает: — Но я не один — у меня есть вы. Чужая рука, вытирающая кровь ему над губой, дёргается, как если бы Ирука сказал что-то не то. Он даже пугается на секунду, но потом АНБУ уверенно продолжает движение, и Ирука думает, что ему показалось. А после они молчат около минуты, но у каждого из них молчание разное: у Ируки — неловкое, смущённое; у Какаши — задумчивое. — Знаешь, не рассказывай никому о нашей дружбе, — неожиданно говорит тот. Ирука вздрагивает, а потом смотрит недоверчиво и побито: неужели его новый друг стесняется их дружбы? Но Какаши следит за другими детьми, прячет руки в карманы и говорит уже тише: — Это опасно, все-таки я АНБУ. Понимаешь? Ирука не совсем понимает, но очень старается. — А тебе лучше завести друзей среди ровесников. Если ты будешь меньше выделываться на публику и усерднее учиться, то тебя перестанут дразнить. Они же на твою реакцию рассчитывают. Ирука морщится — он знает. Знает и всё равно продолжает дурачиться, выставляя себя на посмешище. — Хорошо, — говорит он глухо, растирая кончики замерзших пальцев. — Я постараюсь, честно. Какаши кивает и говорит, что ему пора возвращаться на пост. Он уходит, а Ирука идёт к группе — учитель не говорит ему ни слова. И, тренируясь со всеми вместе, Ирука всё равно время от времени всматривается в кроны деревьев, пытаясь увидеть своего нового друга: он всё равно верит, что за ним присматривает очень чуткий и внимательный взгляд.