Набранный, принятый

вроде я болен неистово чувствами чистыми Тимарцев смеется, вворачивает панчи – во весь голос, чтобы перекричать толпу – между раундами и – потише, на чужое ухо, вмазываясь скулой в мягкую щеку – колких строк текстов. Он не любит слабый алкоголь, но пиво – светлое, фильтрованное – все равно пьет, только и дожидаясь на самом деле касающейся плеча руки, чтобы, обернувшись наполовину, долить из своего стакана и словить шепелявое «спасибо», сразу же тонущее в ровном шуме бара. Ресторатор немодный и неактуальный – его рэп отдает духом застарелой тоски, меланхолии и какого-то болезненного терпения, что-ли? Быстрая читка, слоу флоу, переход с крика на шепот – ему это не нужно, если так посмотреть. Несмотря на роль ведущего, он не хочет вести и здесь, да и слушать чужие треки тоже особенно не любит: в плейлисте одни пустые биты, без второй дорожки с голосом кажущиеся одинокими и холостыми – как патроны. Не старый, но уже слишком устаревший, чтобы поспеть за модой, Тимарцев, как и положено всем людям его типажа, в отличии от бьющих в ушах композиций, женат, и семья его прекрасна – дети, женщина, все, как и положено. Жизнь тиха и спокойна – была бы, если бы не версус – и он рад бы успокоиться, да только куда ж без него «1703»? Да и не только «1703». Это как излюбленные Юрцом пирамиды – внизу бар с его организаторами, затем вся масса фанатов, не шибко известных рэперов, выше – кто поэлитнее, а что дальше не так уж и важно, если честно, потому что с предпоследней ступени ухмыляется Хованский и салютует пластиковым стаканом, полупустым, который рефлекторно тянется рука наполнить. Наверное, встреться они в других обстоятельствах, все смогло бы сложиться по-другому? Нет, конечно он не – Ресторатор всегда обрывает эту мысль, прежде чем с невидимых губ сорвется нежелательное слово – но у него есть хорошая, крепкая семья, любимое дело, безбедная жизнь, а меланхолия все накатывает волнами периодически. И чудится в такие ночи, где-то в рефлексах фонарного света на оконных стеклах, хмельная пена, кромкой украшающая не бокал – нелепый стакан, а в голове расправляется затасканная пленка, как казалось, давным-давно зажеванная видиком: на ней кадры с того знаменательного версуса шестнадцатого года («На часах 17:03»). А потому и сидящий за стойкой Хованский кивает Ресторатору – даже приподнимает бессменное пиво – и приветствует привычной фразой: – Че, пошумим, пацан? Пленка в магнитофоне делает два оборота.