Черный человек

— Мэм, у него опять кошмары. Рай открыла глаза. Спрашивать, что происходит, не требовалось: это FM-02, которая взламывает любой код, если хочет войти, а кошмары у Армитажа, но он никому не сказал, потому что боится отца. Юный наследник не должен плакать, испытывать страх и жаловаться, иначе из юного наследника будут выбивать дурь. — Можешь быть свободна. Я разберусь. FM дернула головой и никуда не делась. Время шло, а эти дети все еще ее пугали. Они взрослели, росли, трем старшим уже сравнялось восемнадцать, а в этом возрасте в академиях уже выпускали первую ступень. Неживые, застывшие глаза и никаких эмоций — они ели сладости и убивали с одинаковыми выражениями лиц. FM, пожалуй, была самой человечной, и то потому, что близко общалась с Армитажем. Армитаж был у себя. Он уже встал и, видимо, успокоился — лицо мокрое, значит, умылся. Он сидел на кровати, подобрав ноги, и обнимал подушку, будто надеялся за ней спрятаться. Спал он в каюте один, группа 02 жила в соседней, просто FM перебдела и устроилась наблюдать поближе к объекту. Далеко пойдет девочка. — Мэм, не стоило беспокоиться. Голос у Армитажа был блеклый и уставший. В медотсек бы, но Рай и так знала, что он скажет: они же недавно брали Алкриду, у них раненые, им места в медотсеке нужнее, а он может и потерпеть. Это было правдой: алкридцы отдавали контроль над столицей с тяжелыми боями. Сектор тихий, никто ни с кем не конфликтует — ну, во всяком случае ни записей об этом, ни свидетельств о недавних битвах они не нашли, — а планетарные армии такие, будто собрались воевать с Республикой в полном расцвете. — Вот в этом я и хотела убедиться. Ты же помнишь: личный контроль. Армитаж бледно улыбнулся. — Все в порядке, мэм. Я уже взрослый, мне же уже восемь. Не надо волноваться, когда мне что-то снится. Это просто сон, я знаю, я умею отличать реальность от сна. Взрослый восьмилетний человек сполз с кровати, набросил на плечи одеяло и запустил генератор. Машина тихонько зажужжала; Рай заметила, что программа была выставлена на простую воду. — Расскажи, что тебе снилось? Так будет легче. То же, что и раньше? Кошмары у него начались три года назад, как только они покинули Дальние рубежи и вошли за границу Неизведанных регионов. Одно и то же: огонь, гибнущая планета и зовущий голос. Отчего-то это пугало, а почему именно, Армитаж объяснить не мог. Только обещал, что справится сам, потому что если о его страхах случайно слышал Брендол, начинались упреки и угрозы. — Ну почти, — Армитаж поставил пустой стакан на место и вернулся в кровать. Из одеяла он так и не вылез, сидел, похожий на нахохлившегося лот-котенка. — Все нормально, Фаз... FM вас зря потревожила. Он еще и прозвище ей дал. Хорошо, Брендол не знает. В том, что он не знает, Рай не сомневалась, иначе бы FM здесь не сидела, а Армитаж получил бы лекцию о недопустимости привязанностей. Брендол нахватался этого от джедаев, а уж где нахватались джедаи — кто знает... — Ну, раз уж я все равно встала, расскажи. Мне не нравится, какой ты бледный. — Извините, — он выпутался из одеяла и уставился на нее. — Он меня звал, вот и все. Говорил, что я все равно к нему приду. И встречу свою судьбу. Я попрошу в медотсеке снотворное, не волнуйтесь. За его спиной FM всем своим лицом изобразила, что он никуда не пойдет и ничего не попросит. Но Рай и без нее знала: если Армитажу страшно, он остановится и будет тыкать свой страх, разбирать его на части, потом разглядывать каждую часть, пока не поймет. «Я узнаю, что не так, и это исправлю, я не буду бесполезным, мэм, обещаю». — Армитаж, я задала вопрос и хочу услышать ответ. Он наклонил голову. — Я его увидел. Он был весь в черном и огромный. Посмотрел на меня и сказал, что я дитя войны и все равно к нему приду. Это моя судьба. Вот и все. — Армитаж, — Рай постаралась говорить помягче, — что тебя так пугает? Объясни. Я тебе помогу, ты только объясни. Он покосился на FM. Та сделала вид, что ее в комнате не сидит, и слилась со стенкой. — Не хочу идти потому, что так кто-то сказал. Я же сам могу решить. Он говорит, что это моя судьба. А выбора у меня нет. Армитаж вскинул голову; в глазах поблескивали слезы, которые он пока сдерживал. — Не хочу, чтобы решали за меня. Поговорить с Брендолом. И еще с кем-то, кто учит Армитажа. Эти сны, раз они повторяются, отражают его страхи: что все придумали, решили и определили за него, а его мнение не имеет ценности и судьба предопределена. Раз так, то ему надо дать больше свободы, тогда уйдут страхи, уйдут кошмары, у мальчика прибавится уверенности в себе, а ее не будет поднимать среди ночи его защитница. Насколько было бы проще, если бы он сразу расказывал как есть, а не закрывался... У Рай не было детей, и все-таки казалось странным, что страх принял лицо черного человека. В таком кошмаре она бы ждала скорее Брендола... Значит, пугает его не отцовская фигура, а вероятности. С детьми сложно. — Армитаж, никто не будет за тебя решать. Вырастешь и сможешь выбирать сам. Ты умный, ты сможешь. И выбор у тебя будет всегда.

***

— Ма-а-ам! Лея резко подскочила на кровати. Бен мог бы звать тихо, а она бы все равно услышала. Хан так и не поверил, что она даже Силу не использует. Перед сном Бен тайком ел печенье, на губах так и остались крошки. Опять прятал его в Р2. Тайник ему показал Люк, который думал, что это смешно. — Ну что ты? Что случилось? Она до смерти устала. Бену три, она ему нужна, но еще она нужна Республике. Отлет завтра и очень рано, она так надеялась выспаться хоть чуть-чуть... — Я опять его видел. Мам, ты можешь его прогнать? Люк пытался научить ее касаться чужого разума. С Беном это всегда было просто, он тянулся навстречу, раскрывался, но оставались эти его сны, и вот они были ей закрыты. Как будто у ее трехлетнего сына уже были какие-то страшные тайны. Она пыталась открыть, тянулась к нему, но ничего не выходило. — Бен, милый, я стараюсь, но ты тоже должен мне помочь. Расскажи, что ты увидел сейчас? Что в этот раз? Бен забрался к ней под бок. Руки и ноги у него были как ледышки, Лея обняла его, заключая в кокон, зарылась носом ему в макушку, и он зафыркал. — Мам, ну правда. Не надо. Я правда увидел. — Опять черный человек, правильно? Бен кивнул. — Да. Хотел, чтоб я к нему пошел. Сказал, так надо. Мам, можно я к нему не пойду? Люк учил: если злишься, постарайся выдохнуть и отпустить. Не делай ничего на горячую голову. Люк очень хорошо ее знал, потому что прямо сейчас и на горячую голову Бена хотелось шлепнуть. В первый раз она осталась. Испугалась, что с Беном что-то не так, что кошмары — предвестник чего-то большего, и на переговоры вместо нее полетела Айенс. Всю ночь Бен проспал спокойно и сладко и ни о каком черном человеке не вспоминал. После этого Бен все время прибегал с кошмарами и черным человеком как раз тогда, когда Лее надо было лететь, и Бен об этом знал. Он отчаянно скучал: времени на Республику, едва встающую на ноги, было мало, а времени на Бена — еще меньше, у Леи сердце разрывалось, но сделать с этим она ничего не могла. Как уйдешь в сторону, если ты нужна? Как выберешь, если Республика — дитя твоего сердца, если от твоих решений зависят судьбы миллиардов таких, как Бен? Она выбирала долг и улетала. Звонила домой, долго разговаривала с Беном, но им обоим не хватало. Вот и появился... черный человек. Все хорошо, говорил Люк, в нас намешаны страхи, желания, любовь, наша темная сторона переплетена со светлой, и вопрос только в том, какую сторону себя ты будешь слушать. Она скучает по Бену и злится, Бен скучает по ней и придумывает любые способы и хитрости, лишь бы его не бросали. Но она у него одна, а у нее — огромный долг, исполнить который больше некому. Бен пока маленький и не понимает, поэтому его страхи быть брошенным и остаться одному приходят в виде черного человека. Хан сказал, что это обычные детские выдумки. «Милая, ты забыла, как сама была маленькой? Про буку под кроватью придумывают, когда не хотят, чтобы родители выключили свет и ушли из детской». Лею тогда заинтересовало, когда это Хан успел заделаться специалистом в детской психологии, он все валил на каких-то старых приятелей, контакт с которыми давно потерял, а спросить в итоге все равно оказывалось не у кого. То ли выдумки, то ли страх, а результат один. — Мам, не улетай? Он тебя боится. Он не придет, если ты дома. Ты улетишь, а он придет. Я не хочу. Не улетай. Лея вздохнула. — Солнышко, я не могу. Папа останется, он обещал. Завтра я улечу очень рано, ты еще будешь спать, а папа прилетит, когда ты проснешься. А послезавтра прилетит дядя Люк. Я вовсе тебя не бросаю, я скоро вернусь. Ну, не плачь... Бен все-таки скуксился. Он ей верил или отчаянно хотел поверить — она чувствовала, как сильно он к ней тянется, — но его что-то держало. То самое, закрытое, куда ей было не попасть. Она и позвала Люка: нормальные матери, наверное, вели детей к врачу, а она к брату-джедаю. Ну откуда им знать, что нормально для детей, а что нет, как воспитывать маленьких одаренных, что нормально и ненормально для них... Они с Люком боялись за Бена, а помочь ему ничем не могли. Только говорить с ним и убеждать: все хорошо, черных людей нет, бояться нечего. — Он не боится папу. Только тебя. Не улетай. — Он уйдет, солнышко. Дядя Люк научит тебя, как самому его пугать. Не бойся. Или подружись с ним. Помнишь, мы читали про бантенка, который боялся джав, а потом с ними подружился? — Пугать и дружить? — Бен насупился. Может, мысль оказалась слишком сложной. Лея совсем не умела разговаривать с детьми и все время забывала делать поправку, что Бен маленький и понимает не все. Напугай свой страх — это из ее детства, Бейл научил, и это работало, может, поможет и ему. И еще Бен наконец-то успокоится и даст ей доспать перед дорогой. — Ты боишься, вот он тебе и снится. А ты не бойся. Бен выскользнул из-под ее рук и слез с кровати на пол. — Ты улетишь? — Улечу. Он опустил нос. — Ладно. Пойду с ним подружусь. Тогда ты улетишь, а я буду не один.