Мы наш, мы новый мир построим

      – Посмотри на них, – голос Мефодия глух и невыразителен, но сам он так и не оборачивается. И хотя ночь темна и непроглядна, Дафна невольно жмурится, отчаянно не желая ничего видеть. Только её сущность стража не оставляет и шанса не ощутить, как к границам живого мира неторопливо и неотвратимо приближаются две армии. Ночь полыхает незримым багрянцем, содрогается от ужаса – долгое противостояние Света и Мрака подходит к концу, и вместе с этим утекают сквозь пальцы и мгновения, отпущенные живым.       – Чем они отличаются?       Ничем.       Даф молча сжимает ладони, переплетает пальцы в бессильной попытке удержать незримый песок. Поздно, всё уже поздно.       Где-то далеко (или совсем рядом?) протяжно и тоскливо плачут драконы, стонет разрываемый стремительными тенями воздух. Первые дети мира, первые его хранители спешат как могут, не зная ещё, что опоздали уже сейчас.       Дафна отворачивается, смотрит на устало сгорбленную спину Мефа – взрослый парень, почти мужчина. Как же он далёк от двенадцатилетнего мальчишки со сколотым зубом, которого сбежавшая из Эдема девчонка увидела впервые! Вместо неумелых сочинений – взмахи клинка и робкие попытки освоить маголодии, вместо пробежек по Москве – разборки со стражами и захватывающие дух полёты над Эдемом.       Всего несколько лет, Вечность бескрайняя! Но даже она изменилась больше, чем за пять тысяч лет до, а уж Меф успел пасть во Мрак и подняться к Свету.       Или не к Свету. Буслаев, словно услышав её мысли, оборачивается, кидая через плечо неожиданно весомый взгляд. Верно, не к Свету, за самой Дафной. Точно так же, как она оставалась с ним в резиденции Мрака и в общежитии озеленителей, с каждым днём теряя собственную суть.       А Меф – он жалеет о том, как всё сложилось? Когда ни дарха, ни крыльев, ни нормальной жизни с обычной девчонкой без кота-вампира?       Она вот нисколечко. Ни о безмятежном покое Эдема, ни о потемневших крыльях, наброшенных на шею смертного мальчишки с бессмертной душой. Ни о том, что стоит сейчас здесь.       Дафна не может не видеть полыхающее далёкими огнями небо и торопливо смаргивает. Исходящий криком ветер холодит мокрые дорожки на щеках, и мягкая шерстяная кофта не преграда, поэтому Даф прижимается к сильному телу, греется его теплом и уверенностью.       У них всё ещё есть один-единственный шанс. Мефодий молчит, но… сказанные не для неё слова жгут изнутри.       Сила, когда-то создавшая мир. Сила – гибкая, живая, бесконечная, неунывающая, вечно ищущая, никогда не меркнущая!       Первоматерия, от которой остался Камень-голова и осколок, вырванный из груди Багрова. И… память бьёт в виски, ломая все заслоны, голос тринадцатилетнего мальчишки снова звучит в ушах: всесилие, равное богам. Нечто, не имеющее очертаний и своей воли. Одно всесилие, всемогущество, лишенное всех иных окрасов и примесей.       Белый от жара песок ещё шелестит где-то далеко, на Срединных Землях, в лабиринте между камней всё ещё таится нечто древнее, чем магия, древнее и мудрее, чем даже свет и тьма. Нечто такое, над чем никто из ныне живущих не имеет власти. Или всё же?..       Дафна видит, как вспыхивает эйдос Мефа, когда тот задумчиво теребит так и не ставшие родными золотые крылья, – ярко, тревожно, почти мучительно. Почти как тогда, с... она мотает головой, отгоняя мысли о мерзкой серебристой пиявке из глубин Тартара. Эту боль она оставила на Дмитровке, 13 – и ни к чему даже в мыслях возвращаться в былое.       Меф, несмотря на все усилия обеих контор, остался человеком – это отчётливо читается в глазах, сияющих дымкой истинного зрения. Непокорность, упрямство и готовность в любой миг кинуть вызов самой Судьбе... у стражей этого нет, признаёт Даф. И впервые задумывается о том, что дураками слепыми были те стражи, что пошли за Кводноном... и те, что остались, не меньшие. Потому что любовь мира к людям – нечто большее, чем безусловная родительская привязанность. Это ещё и надежда, что люди – жалкие существа без капли магии, не живущие и столетия, – смогут изменить неподвластное даже бессмертным.       Времени на это у них всех осталось – лишь до рассвета. Несколько часов чтобы закончить последнюю страницу этого безумного мира и начать новую. Маленькая вечность, на которую нужно просто… решиться.       Даф упирается лбом в сильное плечо, прячется от измученного, сгорающего в собственном огне мира и настежь распахивает душу. Связь, волей слепого случая рождённая где-то между Эдемом и Тартаром, давно поставила в тупик высшее руководство обеих канцелярий, и не нужны слова, чтобы понять друг друга. Мефодий не жалеет о своём выборе, о случившемся и не наставшем, он вообще не имеет этой глупой привычки – просто пойдёт дальше, с ослиным упрямством пробивая новый путь. Человек до самой сути своей.       А Дафна не станет раздумывать, если придётся провожать последние песчинки в их комнате в общаге, вдвоём обнимая её ещё плоский живот – или же, смеясь, кинуть последний вызов Судьбе и попытаться собрать из оставшихся крупиц новый мир.       Люди могут ещё и не такое.       Они могут.       Им есть, ради кого.

Мы наш, мы новый мир построим... ... и этому мальцу передадим.