Красивый

Мордой об асфальт — вот как заканчивается его день. Точнее, подбородком о бордюр, носом в клумбу. Но какая разница, если Стейси хохочет над колокольчиком, застрявшим в ноздре, а мелкие говнюки на велосипедах, малолетки несчастные, что свалили его, тоже скалятся. И ведь за уши не оттрепаешь — шустрые, как те зайцы, а у Дина кровь. Всё бежит, не останавливается. Он так надеялся дойти сегодня до третьей базы. Даже чистые трусы нацепил, выбрился до скрипа. И там тоже. А теперь рубашка вся в крови, девчонка готова слинять, сам он измазан соком газонной травы и с колокольчиком. В носу, чтоб его. Дин возвращается в мотель злой. Стейси слиняла, подбородок тянет болью, та отдаётся в виски и пульсирует-пульсирует, бьёт по мозгам, зараза. На заднем плане, на задворках — издевательский смех двухколёсных чудищ, посолить бы их и сжечь. Сэмми ещё не спит, ахает, завидев: — Дин! У тебя кровь! И: — Что случилось? И, успокоившись немного, заливается: — У тебя нос весь зелёный. Ты что, травы обожрался? Вот же сучка мелкая. Дин так сжимает челюсти, что с подбородка капает. — Нет, только колокольчиков, — кидает. Вот так правильно. Зашивать подбородок самому — больно, но Сэма он выставляет наружу, за пределы ванной. Ну его. Велосипедист малолетний. Сейчас тоже что-нибудь… как-нибудь собьёт. В зеркале зеленомордый уродец. Нижняя половина лица как в лесном камуфляже, на подбородке свернулась красная гадюка, — «Будет шрам…», — нос распух. Хоть колокольчик вылетел. Отец в отъезде, — и слава богу, — и вот уж кто в шрамах, атлас можно издавать. У Дина этот тоже не первый, но самый, пожалуй, унизительный. «Юная жертва малолетней шпаны». Отличная боевая рана охотника. *** В школе Стэйси обходит Дина стороной, три других его девчонки — тоже. Шрам змеится по лицу, он чувствует на себе сотни взглядов, и каждый будто норовит сказать: «Ну ты и придурок!» Дин ёжится, хмурится, хамит учительнице и бьёт по морде Алека. Алек — богатеньний мальчик и целует его Стейси, и говорит, что у Дина была только его смазливая физиономия, а теперь — ничего. Ноль со шрамом и колокольчиком в носу. Дина отстраняют, он умудряется набраться дешёвой алкогольной отравой до прихода Сэма. Как пополнить запасы отца до его возвращения он не знает, но это — потом. Неважно. Сэм возвращается поздно — уже темно — и плюхается подле Дина. Дин заторможен виски и обидой, обе плещутся в нём, словно гадкие прештормовые волны. Хорошо, что нечем тошнить. Челюсть болит, так, что слёзы наворачиваются. Сэм вжимается в его бок, костлявый и горячий, вытянувшийся за последние полгода мелкий. — Знаешь, я им сёдла открутил, — бормочет так тихо, что Дин разбирает с трудом. — Кому? — перед глазами скачут кони с открученными сёдлами и дырками в спинах, под эти сёдла, на шурупах. Дин смеётся, челюсть тянет, простреливает резко, и он ржёт ещё громче. — Дурак ты, Дин, — качает головой братишка и откидывается на колени. Они лежат так долго-долго. Дин сползает ниже, голова Сэма, умная и тяжёлая от мыслей, покоится теперь на животе и выдавливает голодное бурчание. — Ты красивый, — говорит Сэм, Дин делает вид, что не слышит, что трещины на потолке важнее, искреннее, ярче, чем звёздное небо. Одна повторяет загогулину нового шрама, Дину она нравится больше прочих. — Дурак, — выдыхает Сэм в ему в пупок и сопит глубоко, размеренно. Дин улыбается потолку, широко, разрывая стежки на подбородке. Точно дурак. *** В новой школе месяц спустя Кара восхищается старым, уже немного посветлевшим шрамом. Никки шрам нравится тоже, парни из команды по футболу завидуют. Дин загадочно ухмыляется на похвалы и вопросы «откуда?». Папину заначку он восполнил до миллиметра, а остальное — лишние десять унций — вылил в унитаз. Сэмми качал головой, вздыхал: «хоть снова не набрался» и чуть не взлетел в стратосферу, обнаружив под подушкой новую «Большую космическую энциклопедию». Дин щеголял с пустыми карманами и кривым шрамом, — потому что «криворукий придурок», согласно Сэму, — а ещё улыбался теперь больше прежнего, всё чаще глазами. По привычке, по негласной просьбе, просто потому, что он и так красивый для кое-кого, кому не так уж важна его внешность.