Долог путь до близких отношений между отцом, который не знает правду, и сыном, который её скрывает.

       Питер плюхнулся рядом с Эриком. С лица тотчас исчезло свирепое выражение, сменившееся облегчением от того, что отец, всё же, решил его выслушать.       — Я обратился к Джин потому как подумал, что профессор не покажет мне именно то, что мне нужно.       — Что же ты такое искал? — Ланшерр всерьез забеспокоился, что такого в его прошлом жаждал увидеть его сын.       — Я хотел понять, почему ты стал выступать против людей до того… В общем, просто почему так. Ведь проф, например, придерживается других идей. Дружба, цветочки, всякое такое.       Эрик вскинул брови, но удержал себя от комментариев, давая сыну выговориться. А Питер продолжил.       — Просто пойми меня правильно: я не мог встать на твою сторону в вопросе о начале войны против людей. Моя мама, младшая сестра. Они не мутанты. Я не хотел способствовать будущему, в котором им придется бояться за свои жизни. Не мог допустить, чтобы они пострадали. Хотя, ты хоть что-то делал для нас, мутантов, а я просто укрылся от всего остального мира в подвале, проводя время за играми. Я не сталкивался раньше с ненавистниками мутантов лицом к лицу. Твои речи были проникновенными, но…даже не знаю. Мне казалось, что ты преувеличиваешь отрицательное отношение людей к нам. Но там, когда я был в плену, я разговаривал с женщиной. Она хотела причинить мне боль только потому что её отец когда-то пострадал от мутантов. Кстати, — мрачно усмехнулся Ртуть, — я в твоей памяти видел эпизод, о котором она говорила. Тот красный мужик и правда, словно демон. Короче, — одернул спидстер себя, — я понял в тот момент, что виноват не в том, что я что-то намеренно сделал, плохо поступил, а просто по факту рождения, просто потому что я мутант. И это… малость неприятно. С таким же успехом меня могли гнобить за карий цвет глаз. Разницы в логическом обосновании не будет.       Ланшерра на секунду посетило ликование. Вот то, что он годами пытался вдолбить Чарльзу, но почти сразу напомнил себе, что изменил свои взгляды.       Максимофф говорил, всё глубже погружаясь в уже случившиеся события.       — Когда меня били, я подумал, что вернись ко мне на секунду способности, я бы убил ту женщину и всех остальных. Не ради себя. Просто затем, чтобы они больше ни за кем не пришли из наших и никого не мучили. Во мне что-то проснулось. Я думал, оно утихнет, после того, как я окажусь в безопасности. В начале так и было, но затем эта история с отцом Ванды, который остался всё такой же тварью. Я тоже хотел убить его. Это желание пугает. Оно совсем непривычно для меня, ведь насилие совсем не по моей части.       Эрик скептично фыркнул.       — Вот когда я последний раз слышал эту фразу, то схлопотал нехилый удар по лицу от нашего добрейшего профессора*. Питер тихо рассмеялся, но сразу на его лицо снова набежала тень.       — Во мне есть желание убивать, но сам я этого не хочу. Это сложно объяснить…       — Суть я понял, — в голосе металлокинетика, к облегчению Ртути, не было того разочарования, которое Максимофф так боялся услышать, но парень решил высказать то, что зрело на душе всё это время.       — Ты, наверное, ожидал другого от своего сына. Того, что он будет расправляться со всеми и… Эрик мягко перебил.       — Питер, я в своей жизни встречался со многими людьми. Некоторые из них, с моей точки зрения, не заслуживали того, чтобы жить. Но, как показывает практика, иногда стоит обойтись без кровопролития. Мне сложно с легкостью принять это, но тем не менее. Я принимаю твой выбор в этой ситуации. Мне главное, чтобы ты мог защитить себя, а как — вопрос другой.       Эрик про себя отметил, что с лица сына постепенно сходит напряженное выражение. Да и сам он становится более расслабленным.       — И всё же. Получается, ты бегал за Джин только ради того, чтобы понять, почему я начал войну против человечества? — Ланшерр не очень хотелось возвращаться к этой теме, но у него остались ещё вопросы. Кивок.       Ртуть пытался предугадать дальнейшую реакцию отца, продолжит ли он сердиться или «поймет и простит».       Ланшерр сам еще не знал, как ему относиться ко всему услышанному. Поэтому, он просто озвучил первое, по характеру нейтральное, что пришло в голову.       — Судя по тому, что я видел, ради моих воспоминаний тебе пришлось немало потрудиться.       — Это верно, — согласился спидстер, припоминая события последних нескольких недель.       Джин, один только раз услышав просьбу Максимоффа ответила довольно резким отказом, что случалось редко.       — Питер, лезть в чужую память без разрешения — это не шутки. Тем более к Магнето. Ты хоть понимаешь, что будет, если он меня обнаружит? Я не знаю, что он со мной сделает, но и тебе тоже достанется. Твой отец воспримет это, как предательство. Если он сам даст добро, то я, так и быть, поработаю транслятором. А ещё лучше, попроси профессора.       — Смеешься? — Ртуть фыркнул, давая девушке понять, какую глупость она сморозила, — Проф в жизни мне не доверит такие воспоминания целиком. Он не говорил никогда напрямую, — парень понизил голос, — но мне кажется, с тех пор, как он узнал о том, кто мой отец, всё время опасается, что я сейчас сорвусь с места и побегу «продолжать семейное дело» — то есть геноцид.       — А вдруг ты и правда увидишь там нечто такое, чего и знать то не следовало? — Джин упорно пыталась отговорить спидстера от этой затеи. Надо сказать, она с честью продержалась неделю. Поверьте, при упорстве Максимоффа — это было непросто.       Смотреть чужие воспоминания — это все равно что очутиться в фильме в роли невидимого и недосягаемого для участников событий наблюдателя. Воспоминания Эрика не являлись тем фильмом, который хотелось бы посмотреть уютным вечером. Это была драма длиной в годы.       Питер видел смерть своей бабушки, отдавшей жизнь за то, чтобы её сын смог осознанно пробудить в себе дар.       Смотрел, как его отец расправляется со всеми, кто был причастен к преступлениям против человечества.       Умилился на эпизоде знакомства с Чарльзом, а затем с холодным ужасом наблюдал, как в одну секунду профессор потерял способность ходить.       Много чего ещё Ртуть узнал в тот вечер. После этого пришлось бороться с отчаянным желанием вытряхнуть из головы весь просмотренный ужас и не оставить о них даже воспоминаний. Слишком больно. Слишком страшно. Слишком много для биографии одного человека.        У Максимоффа даже возникала порой шальная мысль попросить Грей стереть все то, что видел. Помешала гордость. В конце концов, это часть истории его семьи. Отец пережил это лично и при этом продолжает жить с этим. Неужели он, Питер, не способен на то, чтобы просто хранить память? Какой же он тогда сын? Зачем он такой отцу, который, несмотря на все перенесена страдания, находил в себе силы раз за разом подниматься и бороться за достойное место мутантов в мире.       Справляться с эмоциями Ртуть решил в своем репертуаре — бегом. Потому и решил отправляться в другие города — проветривать голову. Он боялся привлечь своим поведением внимание, старался исчезать как можно незаметнее, но каким-то непонятным для него образом, всегда по прибытию обратно в особняк натыкался на отца. Тот не ругал и, что самое важное, — не спрашивал. Расспросов спидстер опасался больше всего. Врать он не хотел, а говорить правду был не готов.       — Питер, — голос Ланшерра прервал цепь воспоминаний, — ты, наверное, узнал даже больше, чем сам того хотел.       Максимофф сидел ссутулившись. Он осторожно посмотрел на Эрика, правда, тут же отвернулся, но всё же решился спросить:       — Ты злишься? Разочарован? — эти вопросы волновали спидстера не из-за страха перед гневом «великого и ужасного Магнето». Он не хотел, чтобы отец снова отвернулся от него, боялся, что они вновь станут чужими друг другу. Пусть кричит, наказывает — всё равно. В конце концов, это и правда не очень честный поступок. Но не уходит, не отворачивается, не бросает.       — Разочарован? — судя по голосу, Ланшерр был удивлен таким вопросом, — ты уговорил телепата помочь тебе залезть в чужую голову ради личных целей. Мне никогда не удавалось подбить на это Чарльза, — Эрик вздохнул, — даже, когда это было действительно важно.       — А что по первому пункту? — робко поинтересовался спидстер, — уже полностью разворачиваясь к отцу решаясь, впервые за весь разговор, поднять глаза.       Металлокинетик точно понимал, что чувствовал, но не знал, как это получше объяснить.       — Уже не злюсь. Просто… Скажу честно, испугался, что после всего, что ты увидел — отвернешься от меня. Я знаю, что совершил много ошибок, за которые до сих пор не могу простить себя, а те поступки, совершение которых до сих пор кажутся мне необходимыми, могут…восприняты как нечто зверское и ужасное. К тому же, — на лицо Ланшерра легла тень, — ты теперь едва ли не единственный из учеников, кто знает, как Чарльз потерял способность ходить. И если ты теперь начнешь презирать меня, то я пойму.       Питер яростно помотал головой, так что с него едва не слетели любимые очки.       — Не говори так. Ты просто защищался. Не твоя вина, что проф был сзади, когда эта женщина начала стрелять в тебя. Ты мог задушить её собственной цепочкой, ещё до возведения курка в твою сторону, но ты не сделал этого, а только оборонялся. Это нормально ведь — желать защитить себя.       У Эрика потеплело на душе. Хотя он посчитал нужным внести долю критики.       — Я считаю, что ты не слишком объективен, но мне важно то, что ты принял меня, даже зная обо всём, что я творил.       Максимофф расслабленно улыбнулся. Впервые за долгое время он не чувствовал напряжения. Миг и он уже сидел, положив голову отцу на плечо, а Ланшерр с полу улыбкой приобнял его. Какое-то время они сидели так. Однако, скоро должны были начаться уроки. И если Питер, при желании, мог пропустить их, то металлокинетик не собирался отлынивать от своих обязанностей (ну и давать сыну прогуливать тоже). Направляясь к школе, Ланшерр внезапно остановился. Постояв несколько секунд без движения, он потер висок, мгновенно мрачнея.       — Чарльз зовет тебя в свой кабинет, — известил мутант сына, — повод не назвал, но лично у меня нет сомнений, какой он. Питеру снова стало не по себе.       — Думаешь? Ланшерр бросил снисходительный взгляд.       — Ты много не знаешь. Чарльз очень трепетно относится к чужому личному пространству. Он учит своих студентов не нарушать его. Не лезть в чужую голову не при каких условиях. Как ты думаешь, на сколько сильно ему понравится тот факт, что его любимая ученица пренебрегает «нормами морали»? Хотя я бы это назвал «Кодекс чести только одного телепата». И как, по твоему мнению, он отреагирует?       — Дай угадаю, рассердится?       — И очень сильно.