Всё начинается в субботнее утро.
Чанёль просто наигрывал какую-то мелодию на гитаре, сидя в пустующем парке на холодной лавочке. Редкие прохожие кидали на него странные взгляды, ведь что может делать человек в городском парке ранним октябрьским утром, тем более в выходной день? Чанёль смотрел на них в ответ и улыбался. И наигрывал мелодию на старой гитаре. Тихая музыка разносилась по округе, ложилась на мокрые от тумана опавшие листья, яркую зелёную траву, на шарфы спешащих через длинный парк людей. И Чанёлю нравилось вдыхать даже немного морозный воздух полной грудью, ощущать, что пальцы замёрзли, но продолжать держать любимую гитару и перебирать струны неторопливо. Чанёлю нравилось сидеть там вот так, когда до занятий по вокалу оставалось два с половиной часа. Нравилось чувство свободы. Солнышко касалось макушек деревьев, туман рассеивался, Чанёль играл, люди проходили мимо, где-то на остановке громко капризничал маленький мальчик, выпрашивая у мамы вернуться домой и поспать, место рядом с Чанёлем неожиданно перестало пустовать. Чанёль было дёрнулся, захотел посмотреть в сторону присевшего рядом человека, может даже отодвинуться, если он занимал слишком много места, но его руки, переставшие играть, накрыли другие. Тёплые, несмотря на холод вокруг, с длинными пальцами. Такие красивые, думалось Чанёлю. Чанёль посмотрел на обладателя красивых рук. И забыл всё на свете. — Можешь сыграть Boyfriend*? — спросил обладатель красивых рук, и Чанёль был готов поклясться, что даже если бы он не мог, он бы попытался сыграть что угодно. Чанёль кивнул. Потому что обладателем красивых рук оказался до невозможности обворожительный парень с высветленными волосами и чудесной улыбкой. Который не спал в субботу утром и гулял по парку. А ещё присаживался к нему, к Чанёлю. И это просто замечательно. Парень убрал свои руки, и Чанёль начал играть хорошо известную ему мелодию. А затем он услышал сначала тихое и не совсем уверенное пение, которое становилось всё громче и громче практически с каждым словом. Чанёль задержал дыхание на секунду, но этот момент длился как будто вечность, потому что парень продолжал петь и смотреть ему прямо в глаза. Чанёль улыбнулся, когда совершенно приятный голос в очередной раз пел припев. Солнце как будто моментально взошло. Где-то там, у сердца, стучащего волнительно и томяще. — If I was your boyfriend, I'd never let you go Keep you on my arm girl, you'd never be alone I can be a gentleman, anything you want If I was your boyfriend, I'd never let you go, I'd never let you go. Чанёль прыснул со смеху в воротник своей куртки, и в поющем голосе послышалась улыбка. Чанёлю нужно было идти на занятие по вокалу, его тогда ещё незнакомцу в университет на пару, но они продолжали сидеть на холодной лавочке в парке, под поднимающееся солнце распевая песни Джастина Бибера и чувствуя себя самыми счастливыми.Всё начинается в субботнее утро.
*
Бён Бэкхён оказался странным и непредсказуемым парнем. Он каждую субботу выходил в парк рано утром и гулял. Чёрт возьми, он просто делал это. И продолжает делать. Чанёль уже скорее по привычке, чем из интереса, спрашивает, почему тот так поступает. Бэкхён, закутавшись в шарф и тёплый пуховик, всегда улыбается ему широко, похлопывая ладошкой по месту на лавочке рядом с собой. И каждый раз отвечает: — Я ходил сюда, чтобы однажды утром встретить тебя, мой бойфренд. — А сейчас ты зачем ходишь, ведь вот он, я? Бэкхён щурится счастливо, даже немного ехидно, прикусывает нижнюю губу, сдерживая улыбку, и, прижимаясь к обнявшему его Чанёлю, говорит: — Чтобы петь с тобой, как в тот день. И пускай Чанёль почти никогда не берёт с собой гитару, когда каждую субботу спускается из их квартиры в парк, но они напевают разные песни друг другу на ухо, смеются и встречают солнце с переплетёнными пальцами.*
Сначала они просто общались. Это было сложно назвать даже дружбой, ведь виделись они редко, в основном, только по субботам в том самом парке рано утром. В их встрече на спине Чанёля всегда была гитара, а у Бэкхёна в запасе горы шуток об университете и бесконечный поток смеха и улыбок. И приятным бонусом два стаканчика кофе из Старбакса, благодаря которым Бэкхён согревал свои красивые пальцы. Когда стало совсем уж холодно и встречи в парке стали невозможными, Чанёль пригласил Бэкхёна к себе. В небольшой однокомнатной съёмной квартире Бэкхён с порога сделал какой-то такой мир, из которого Чанёлю не хотелось выбираться. И выпускать Бэкхёна тоже. А тот и не собирался уходить быстро. Бэкхён без спроса залезал в шкаф Чанёля, а Чанёль в первый такой раз закрыл там его и тем самым выяснил, что Бэкхён кричит очень громко. Он таскал его огромные майки по жаркой однокомнатной квартире, потому что сам приходил лишь в свитерах, забирался на чужую кровать и иногда засыпал там, напоенный вкусным земляничным чаем с кексами, которые они готовили сами. В такие моменты Чанёль, сидя напротив, подолгу любовался своим новым другом, его красивым лицом, ресницами, высветленными волосами. Не было и дня, когда бы Чанёль не думал о Бэкхёне. Бэкхён был везде: в запахе его простыней и подушки, в новой чашке, специально купленной Бэкхёном для личного использования и притащенной в квартиру Чанёля, в телефоне не на одной сотне фотографий, в его плей-листе, где все песни почему-то напоминали друга. Бэкхён любил приходить к нему после занятий с пирожными, яркой улыбкой, раскрасневшимися от холода щеками и снегом на шапке с помпоном и пуховике, тянуть за щёки сразу с порога и кричать уже с кухни, пока напущено возмущённый Чанёль закрывал за гостем дверь, что преподаватели с приближением сессии совсем с ума посходили. Чанёль уже даже не говорил ничего по поводу очередной своей майки на худеньком и немного миниатюрном Бэкхёне, выслушивая его жалобы на кухне. Бэкхён ел пирожное и не прекращал болтать. — Этот преподаватель Кёнсу действительно выглядит грозным, — говорил Бэкхён, вытирая чашки сухим полотенцем. — Но знаешь, что я делаю, чтобы не так сильно бояться его, Ёлли? Я представляю его голым! Чанёль смеялся, запрокидывая голову назад и хватаясь за живот, во время положив тарелку в раковину. — Знаешь, Ёлли, — продолжал друг с энтузиазмом, приблизившись, — ты перестанешь бояться многих людей, если тоже будешь представлять их обнажёнными. Да чего ты ржёшь, я серьёзно тебе говорю! Чанёль действительно много думал о том, что ему повезло в то октябрьское утро повстречать такого странного, но уже до боли родного человека. Они смеялись на кухне, представляя преподавателя Бэкхёна по литературе До Кёнсу голым, сталкиваясь плечами. Чанёль обнял Бэкхёна, и никто из них даже спустя много лет не может дать ответ, почему так произошло. Губы Бэкхёна были сладкими от недавно съеденных кремовых пирожных, мягкими и податливыми. Чанёль аккуратно, со всей трепетностью и страхом спугнуть касался их, приобнимал за талию и просто старался не умереть. Хотелось исповедаться, но не перед Богом, а перед Бэкхёном. Раскрасневшимся и смутившимся Бэкхёном, который смотрел снизу вверх на Чанёля своими карими глазами и, кажется, взрывал все его вселенные и создавал новые. — Я... Бэкхён склонил голову на бок и выдохнул, улыбнувшись. Чанёль был заворожён, он не мог не смотреть. — Меня слишком много в твоей жизни? Ты сбит с толку? Не знаешь, что это за чувство с левой стороны груди, когда ты просыпаешься и не видишь меня рядом? Ты боишься того, что произошло только что? — У тебя открылся дар телекинеза? — Нет. Просто я чувствую то же самое. И они всю ночь сидели в абсолютной темноте в комнате Чанёля, пока Бэкхён, положив тому голову на плечо, снова пел о бойфренде, а Чанёль был готов умереть прямо тогда, ведь ему ещё никогда не было так хорошо.*
Бэкхён всегда подрывал идеальный авторитет Чанёля. Он был его манипулятором, который хватал за руку, улыбался и тащил за собой парня, который на голову выше него, на встречу приключениям. И не то чтобы Чанёль был против. — Как долго ты ещё будешь бежать? — спросил он, когда они были в Париже. — Мы просто бежим, чувствуем ветер, смотрим на красивую архитектуру и людей, что тебе не нравится? — Я бы предпочёл наслаждаться этим не в беге. — Ты зануда, Чанёль. И Чанёль продолжал бежать вместе с Бэкхёном по ночному Парижу, пока люди расступались перед ними, а лёгкие горели.Потому что с этим человеком ему совсем не страшно дойти до крайности, показаться странными. Сойти с ума.
Бэкхён человек настроения. — Сюрприз! — Боже мой, Бэкки, когда ты только успел?.. — стонет Чанёль, отставляя чашку с недопитым кофе и разглядывая своего парня, стоящего перед ним с раскинутыми в сторону руками. — Я успел, пока чья-то задница лежала на нашей кроватке, — деловито отвечает Бэкхён. И тут же грустнеет. — А тебе что, не нравится? Чанёль подзывает к себе и сажает на колени, целуя в нос. — Конечно, нравится. В Венеции Бэкхён красится в красный, потому что ему просто так захотелось. И Чанёль вынужден признать, что с такой причёской тот выглядит ещё более горячим и желанным.*
— Почему ты подсел ко мне тогда? — спрашивает Чанёль, обнимая со спины своё заспанное чудо, которое снова выползло в парк рано утром в субботу. Как хорошо, что их квартира находится рядом с тем самым парком, где они познакомились. — Пф, это было семь лет назад, как будто я помню, — фыркает Бэкхён, расслабляясь в любимых объятиях. Чанёль щёлкает того по носу за враньё и садится вместе с возмущённым парнем на скамейку. Дерево скрывает их от жарких солнечных лучей, но Чанёль всё равно напяливает свою кепку Бэкхёну на голову. — Ты помнишь, какие пирожные ты ел, когда мы впервые поцеловались, так что не говори мне, что не помнишь то утро. Бэкхён хихикает и смотрит игриво. — Мне показалось, что сумасшедший, который будет улыбаться столь ярко в шесть часов утра в субботу в городском парке и играть на гитаре очень хорошо, обязательно должен быть похитителем моего сердца. И твои уши показались мне очень смешными, прости. И я просто хотел спеть в общественном месте чёртового Джастина Бибера, неужели ты не понимаешь? — Ты знаешь, я люблю тебя, — тихое от Чанёля в шею. Да, всё начинается в субботнее утро, но не заканчивается на нём. И Чанёль не знает, кому говорить спасибо за то, что он тогда не сдержался и заиграл в начале Шона Мендеса, на мелодию которого и подсел к нему Бэкхён. — Я знаю, — кивает Бэкхён и целует первым. — Нам надо купить тех пирожных снова.