Сферы влияния

      Сидеть сложа руки было не в правилах Гермионы. Она могла долго собираться с мыслями, долго искать в себе силы и мужество, но решив что-то сделать, бросалась вперёд с истинно гриффиндорским бесстрашием. К сожалению, в поисках Брука она не могла помочь ровным счётом ничем — он уже однажды доказал, что умеет отлично прятаться, так что оставалось надеяться, что люди Майкрофта будут успешнее Аврората, или же что Брук сам решит прийти и поиграть.       Однако заняться чем-то было необходимо — поэтому Гермиона сосредоточила своё внимание на парне со стёртой памятью, которого пока обозвали Джоном Смитом (шутка Джинни про то, что его бы назвали Джоном Доу*, но побоялись спутать с недавно доставленным трупом, Гермионе показалась кошмарной).       Смит не помнил о себе ничего, а подробный анализ рефлексов показал, что память ему стирали очень грубо и топорно, делал это не специалист. Гермиона провела с ним больше восьми часов, пытаясь заклинаниями и даже психотропными зельями найти хотя бы какие-то лакуны в сознании, но добилась только того, что её собственная голова разболелась нещадно.       Хотелось опустить руки и всё бросить — но, конечно, она этого не сделала, поэтому, выспавшись после слишком долгого и непрерывного сеанса легиллименции, она села сочинять письмо одному из своих наставников в Академии — и всего спустя сутки после того, как сова улетела с конвертом, принимала у себя сухонького, невысокого и очень живого профессора Вагнера, который, представляясь коллегам или студентам, всегда добавлял: «Не тот самый». Собственно, студенты его так и звали: «Нетотсамый», — но не зло, а скорее любя.       Он вылез из камина, смешно встряхнулся целиком, от макушки до длинных фалд старомодного сюртука, который он носил вне Академии, и тут же энергично затряс Гермионе руку.         — Моя дорогая, как рад, как рад! — пробормотал он на беглом, но очень грубом французском, который, впрочем, все его студенты давно приучились понимать без труда. — Вы не представляете, как кстати! Не будь я материалистом, усмотрел бы в этом божественное провидение! — он рассмеялся, дёрнув узкой опрятной бородкой, и Гермиона наконец-то смогла вставить слово и сказать:         — Спасибо, что откликнулись на мою просьбу, профессор Вагнер!         — Пустяки, пустяки! — он отпустил её руку, цепким взглядом обежал корешки книг, удовлетворительно крякнул и спросил: — Когда можно будет его осмотреть?         — В любую минуту, профессор, у меня к нему постоянный допуск, — ответила Гермиона, — но, может, сначала выпьете чаю? Всё-таки перемещение…         — Глупости! Всё потом — я, моя дорогая, как раз пишу статью по необратимым насильственным изменениям психики. Мой коллега, целитель Ойстерман, уверяет, что существуют пределы, после которых восстановить порванные нейронные связи невозможно, видите ли, — Вагнер снова дёрнул бородкой, но в этот раз возмущённо, — я же убеждён, решительно убеждён, что относительную дееспособность можно восстановить даже после выжигания воспоминаний, не то что от банального «Обливиэйта». Какой адрес? — он отработанным жестом извлёк из кармана пакетик с собственным порохом и произнёс: — Да-да, конечно. Атриум Министерства магии, — и исчез в зелёном пламени.       Гермиона последовала за ним. За минуту, которая потребовалась ей на перемещение, профессор успешно трансфигурировал сюртук в тёмно-фиолетовую мантию в пол, обзавёлся высокой остроконечной шляпой без тульи.         — Полнейшая безвкусица, — сообщил он. — Я и забыл, что он здесь всё ещё стоит, — и указал узловатым пальцем на фонтан дружбы народов, восстановленный после войны в неизменном виде. Гермиона вспомнила стоявший на его месте монумент «Магия — сила», и с чувством возразила:         — Он очень концептуален.       Слово «концептуален» относилось к нелюбимым словам профессора Вагнера, поэтому он тут же выбросил из головы фонтан и заговорил о сущности понятия «концепт» и его неверной трактовке современными учёными и, пуще того, неучёными — о чём и продолжал говорить по дороге до места содержания Джона Смита.       Гермиона слушала с интересом, хотя классическая маггловская психология и лингвистика, к области которых относились рассуждения профессора, никогда не были её профильными предметами — говорить Вагнер не только любил, но и умел.       Впрочем, едва Гермиона сняла последний слой защитных чар и отворила двери камеры, профессор споткнулся на Абеляре и его универсалиях** и умолк. Выхватил волшебную палочку, сделал сложный росчерк — быстро считал основные биологические показатели. Потом в два широких шага приблизился к лежащему на кровати и никого не замечающему Смиту, наклонился над ним, коснулся век, нажал на виски и, наконец, приставил к его лбу палочку и замер.       Гермиона даже не дышала — боялась сбить концентрацию и искренне жалела, что не может следить за тем, как профессор работает с сознанием: случай был отнюдь не учебный и слишком сложный.       Вагнер стоял неподвижно почти час, наконец, отошёл в сторону, убрал палочку и дёрнул себя за кончик бороды. Потом ещё раз. Достал палочку. Убрал. Вытащил платок, промокнул блестящий от пота лоб, очистил платок беспалочковым заклинанием…         — Профессор? — рискнула позвать Гермиона.         — А? — переспросил Вагнер. — Да, вы, кажется, говорили о чае, моя дорогая? Кажется, самое время.       Гермионе крайне не понравилось, как это прозвучало.       Они расположились в небольшом кафе недалеко от Вестминстера, на Эбби-Орчад-стрит***, где помимо основного зала с длинной, заваленной свежей выпечкой витриной и узким проходом, где всегда не хватало места, чтобы развернуться, был ещё один крошечный зальчик на восемь столов — тихий и почти пустой. Туда не долетало частое: «Кофе с собой», — не доносилось стука двери, а единственная официантка подошла только однажды — принести заказанный чай.       Вагнер, уже сменивший мантию на старомодный маггловский костюм, неодобрительно покосился на молодого человека с ноутбуком, пристроившегося в самом углу, у розетки, незаметно махнул палочкой, создавая полог тишины, и быстро пробарабанил пальцами по столу какой-то сложный ритм. В студенческие годы Гермиона вместе с однокурсниками верила, что барабанит он обычно «того самого» Вагнера. В хорошем настроении — из «Зигфрида», в плохом — из «Парсифаля». Но сейчас вдруг поняла, что больше всего ритм напоминает одну из первых песен «Ведуний».         — Ну и задачка у вас, моя дорогая, — произнес, наконец, Вагнер. — Ну и задачка, — отхлебнул чая, откусил кусочек от миндального слоеного пирожного. — Конечно, вы и сами поняли, что ваш пациент — маггл.         — Конечно, профессор, — кивнула Гермиона. Вагнер прищурился и велел:         — Ну-ка, расскажите сначала, что вы нашли у него в сознании.       Гермиона почувствовала себя студенткой, сдающей экзамен, вспотели ладони, по телу пробежала дрожь — но она взяла себя в руки. В конце концов, она уже далеко не студентка.         — Я считаю, что он попал под воздействие очень мощного, но непрофессионально наложенного «Обливиэйта». Полностью стёрты воспоминания — даже детские, даже пренатальные****. При этом практически не повреждены остальные зоны.         — А угнетение рефлексов? — Вагнер свел к переносице кустистые брови.         — Стресс и последствия грубого вмешательства в память. Это не зелье — совершенно не повреждено белое вещество. Зелье в первую очередь оставило бы отпечаток на нём. Все повреждения, если смотреть на физическую сторону, касаются височных долей. А если на ментальную — то долговременной памяти. Кроме того, мы можем исключить физическое воздействие и травмы — вмешательство очевидно, в сознании пациента записана установка, у него есть якорная мысль.       — «Империус»? — с явной насмешкой предположил профессор.         — Невозможно, — вздохнула Гермиона, — согласно последним исследованиям, применение заклинания «Империус» и ему подобных неизменно оставляет след в лобных долях, на физическом уровне — это скопление белкового вещества с магической составляющей, на выведение которых требуется больше полугода.         — Хорошо, что вы продолжили читать научную литературу, — кивнул Вагнер. — Вы правы, моя дорогая, но дело вовсе не в этом. Да, — протянул он, — не в этом.       От экзаменационного волнения не осталось и следа — но Гермиону охватило другое, рабочее. Вагнер увидел что-то, чего не увидела она, и ему это так не понравилось, что он пьёт уже вторую кружку горького чая без молока и сахара, лишь бы потянуть время.         — Профессор, — сказала она, — что именно вы нашли?       Чашка стукнула о блюдце. Профессор поддернул чуть длинноватые рукава пиджака и выставил перед носом Гермионы пятерню. Схватил себя за мизинец, загнул и сообщил:         — Раз. Ему стёрли память не просто мощным, а невероятно мощным заклинанием. Не-ве-ро-ят-но, — подчеркнул он. — Два. Это сделал человек без малейших знаний о технике наложения ментальных чар, однако весьма успешно. Три. Вы верно заметили, что рефлексы повреждены в результате стресса. А причина стресса в том, что команду в сознание ему вложили совершенно варварским способом, без капли волшебства. Четыре. Команда сработала, значит, была отдана достаточно близко от вашего Министерства. И пять, — большой палец тоже был загнут к остальным, — перед наложением «Обливиэйта» этого человека сильно напугали.         — То есть вы хотите сказать, профессор, — задумчиво произнесла Гермиона, — что он увидел что-то, что его испугало, потом ему стёрли память, а потом, чтобы… — она прикусила губу, — чтобы не тратить появившийся ресурс впустую, его отправили к нам?         — В точку, моя дорогая, в точку.       Гермиона вздохнула и сжала ручку чашки. В том, что Джим мог напугать любого, она мало сомневалась. Но где он нашёл мага, да ещё и невероятно сильного?         — Как вы считаете, есть ли возможность вернуть ему память?       Вагнер пожевал сухими губами, задумчиво причмокнул:         — Учитывая тематику моей статьи — безусловно. Но мне понадобится время для расчётов. Оставьте мне открытым камин, чтобы я мог с вами сразу связаться, — он порывисто поднялся с места.       Гермиона тоже встала, профессор тряхнул её руку на прощанье.         — Спасибо, что согласились помочь, — сказала она.         — Пустяки, пустяки, — по своему обыкновению отозвался профессор, но его мысли уже были не здесь, а где-то дома, в таблицах и расчётах. Не допив чай, он исчез с тихим хлопком.       Гермиона развеяла заклинания тишины и незаметности и вышла на улицу. Ей нужно было немного прогуляться.       Великолепный Вестминстер поражал воображение всякий раз, когда она подходила к нему, особенно со стороны западных башен, неповторимо-узнаваемых и подавляюще-грациозных. Гермиона не гуляла по Лондону восемь лет и сейчас краем глаза отмечала небольшие, но всё-таки ощутимые изменения, новые стеклянные фасады, новый асфальт на шоссе. Но Вестминстер не изменился ничуть — всё также башни Рена***** увлекали за собой вверх, в бездонное небо, а узкие витражные окна справа от центрального входа сияли таинственным светом.       Гермиона остановилась, опёрлась на ограду, стараясь не мешать крутящимся вокруг туристам с фотокамерами, и вдохнула влажный воздух с запахами чистого снега и горячего масла.       «Хватит бояться, Грейнджер», — сказала она себе. Холодало, и как-то отстранённо Гермиона подумала, что скоро Рождество — через каких-нибудь две недели. Нужно будет озаботиться подарками и открытками — не забыть о Молли и Артуре, которых она так ни разу и не видела со дня похорон Рона, стыдясь смотреть им в глаза, обязательно составить список знакомых и коллег в научных кругах — учёные были удивительно сентиментальны в этом вопросе. И нарядить дом, конечно же. В этом году она может повесить гирлянду. И наколдовать еловый венок над камином. И закупить побольше хорошего огневиски — потому что без него она не выдержит рождественский вечер.       Гермиона очнулась от своих мыслей, когда рядом громко загудело. На шоссе прямо напротив нее стоял черный автомобиль, длинный, как министерские заколдованные машины, с такими же черными стеклами. Дверь открылась, водитель вышел на тротуар, подошел к Гермионе и произнес:         — Мисс Грейнджер, прошу вас сесть в машину.         — Зачем и от кого вы? — жестко спросила Гермиона. Впрочем, вопрос был явно излишним — очевидно, она попала под видеонаблюдение Майкрофта Холмса, который ненавязчиво решил ей напомнить, что у него тоже есть определённые способности.         — Не отвечайте, — Гермиона дёрнула плечом, — поедем.       Она села на заднее сидение, перекинула через плечо ремень безопасности. Машина плавно тронулась с места.       Примечания:       * — Джонами Доу называют в Британии неопознанные трупы мужского пола. Джейн Доу — соответственно, женского.       ** — Пьер Абеляр — французский учёный, чьему учению об универсалиях мы обязаны существованием концептуализма и теории концептосферы.       *** — это кафе реально существует, его легко найти, если от Западных башен Вестминстера идти прямо и немного свернуть налево во второй поворот.       **** — воспоминания о пребывании в утробе матери.       ***** — Кристофер Рен построил Западные башни Вестминстера после Лондонского пожара (собственно, он восстанавливал и перестраивал город, и стиль его строений крайне узнаваем. Настолько узнаваем, что на его могиле нет памятника, только надпись: «Если ищете памятник — оглянитесь вокруг»).       И я по-прежнему не знаю, зачем гружу вас этой информацией