Вавилонская библиотека

«Свет был вязким и едким; смешиваясь с выхлопами множества машинных труб и дымом от горящего пластика, он обжигал глаза и драл сухие глотки. Даже инженеры в изолированных стеклянных отсеках то и дело откашливались и терли слезящиеся глаза — несовершенство конструкции. Городская иллюминация привычно светила ярче затухающего солнца. Департамент по управлению лунной областью прислал разрешение на стык. Для подготовки выделялось не больше двадцати земных часов, после чего тридцать пятая очередь должна была быть запущена и соединена с девятой лунной. На Земле возмущались те примитивные организмы, кто ещё не вошёл в состав обслуживающей команды Структуры и не прошёл через модернизацию. Редкие остатки «живой» эволюции, не затронутые кремниевыми технологиями. Маленькие чернеющие точки неровными группками толпились у основания реакторного блока; что-то кричали — не анализируемые отзвуки слышны были по радиосвязи попеременно с помехами, — размахивали руками, мельтешили, сбитым ритмом, похожим на волны, то подкатывали ближе, то отходили снова назад. В верхних отсеках тридцать пятой никто не мог их расслышать или даже различить; автоматизированные Строители продолжали свою монотонную работу по сварке деталей корпуса и постепенному конструированию стыковочного яруса — по расчетам, они должны были закончить через пять часов и тридцать семь минут точно. Ошибок быть не могло: реакторный блок «Ecl!pse» питал энергией половину юго-восточного отдела земной части Структуры. Обслуживание таких мощностей не ошибается. Инженеры заканчивали настройку программ запуска, когда послышался взрыв, и системы безопасности временно приостановили работу реактора, сбив расчёты на двадцать четыре минуты…» — Повреждения повлекли за собой мощный выброс. Он должен был уничтожить всё на километры вокруг. Всё живое. Всё, кроме Строителей и инженеров на верхних ярусах. Автоматизированные системы не были затронуты и завершили установленную программу. Неизвестно, случался ли инцидент на самом деле. Есть только скупые подтвержденные данные. О некоторых сдвигах в слоях Мегаструктуры центральной части города. Ничего конкретного. Возможно, секретно. На полированном корпусе над закрытой прозрачным пластиком приборной панелью значится «L-1075». Он смотрит прямо, подслеповато и механически. Он главный на этаже и прикован к собственному информационному терминалу, поросшему известковой пылью. — Переданное — не воспоминание. Не совсем. Что-то вроде журнала. Эмоционального, тем не менее. Технические данные и протокол течения работ. Сама форма и стилистика записи говорят об архаическом происхождении. Её нашли в архивах. Далеко. Где-то на восточной окраине Капитолия. Но есть кое-что ещё. Более интересное. Загадочное. Спорное. Оцифрованный пересказ. Настоящий человеческий голос. Очень старая запись, конечно. И — с позиций другой стороны конфликта. Он касается увитыми проводами пальцами к тонкой прорези рта и умолкает на несколько секунд. Его глаза мерцают белыми строчками по голубоватому мутному фону. — Я размышлял об этой записи. Чаще, чем должно. В ней много ошибок. Ещё больше — несоответствий официальным источникам. Даже тем. Журналу или протоколу. Но она — древнейший документ. Из всех, что мне известны. Воздух со свистом проходит по его горлу — деформированному, выдвижному, пробитому отверстиями, неплотно заткнутыми резиновыми заклепками, — но голос звучит ровно, без придыхания и единой эмоции: «Когда-то очень, очень давно последние оставшиеся на Земле люди подняли головы к серому газовому небу и не увидели солнца. Они посмотрели под ноги — и не увидели там ни травы, ни свободной почвы. Вокруг них был металл, бетон и стекло, вокруг были сотни километров молодой ещё Мегаструктуры. Они помнили, что так было не всегда. Они знали, что когда-то их мир был чище. И эти люди, последние из настоящих живых людей из плоти и крови, поняли: их планету не они выбрали сердцем растущей Мегаструктуры, не они обрекли на гибель в холоде под множеством слоёв мертвого металла. Тогда они решили, что никогда не встанут рядом с полуживыми, населяющими это химерическое строение, и сохранят для себя свою планету. Их было мало, этих слабых, отчаянных людей. Они были стары и беспомощны, как их умирающий мир, но гордо говорили: «Что будет с нами, если уничтожена будет наша планета? Это мы потомки тех, кто построил первую бетонную башню, и это мы те, кто удержит рост последней из таких». Они казались себе ужасной силой, когда собирались вместе, эти маленькие уязвимые люди, но они были в одном только правы… <далее неразборчиво>. Никто из них не помнил чистого неба и плодородной почвы, но в их генах хранилась память о тех, других, но тоже слабых и смертных, кто стал во главе корпораций, запустивших проект Структуры. Те держали её под контролем. Те запустили её в небо и связали Луну её стеклянными сетями. Но то были древние времена — куда древнее, чем даже сами эти люди, задумавшие сразиться со смертью. У них осталась одна история. И они встали у подножий десятков из сотен тысяч реакторных блоков и взялись за руки, растянувшись в живую тонкую цепь, они хотели стать дышащей преградой для бездушных Строителей. Но никто не смотрел на них. Реакторный блок «Ecl!pse» закрывал солнце и отбрасывал на тех людей громадную плотную тень. Крошечные лампочки по периметру металлических листов его обшивки пульсировали красным, напоминая людям пятна кровавого пота <далее неразборчиво>. Они знали ещё, что такое настоящая сильная злость и умели её направить: взяв оружие и технологии предателей-инженеров, они пробили стену одного из реакторов <далее прерывается>. Крики тех, последних живых, взрывы и пальба из оружий военно-сопроводительных дронов. Запах горелой плоти и обожженного известняка смешались в один — его забыла вся Мегаструктура кроме того закрытого отсека в центре её, отгороженного от остальных свинцовой стеной в несколько километров. И купол сомкнулся над ними, отрезал от солнца, скрыл от внешнего мира, против которого они так хотели бороться. Всё то, что тогда случилось, связали с неким культом, сохранившимся ещё среди <«людей»> и оставили без большого внимания. Луна была соединена с Землей, несмотря на гибель тех людей, и Мегаструктура замкнулась сама в себе. И это был конец тех людей. Только память о некоторых именах в древних родах разбросанных по Городу отшельников хранит ещё историю той, последней, борьбы: <далее неразборчиво>». Белесая дымка и мелкое бетонное крошево, потревоженное неосторожным движением, расползается в стоячем воздухе. L-1075, тряхнув головой, распрямляется вдруг, смахивает скорым жестом полутораметровой руки с терминала пыль, остающуюся плотной полосой на каменном полу, и хрипло откашливается, калибруя голосовой аппарат. — Это то, что я знаю. Так сказано в записях. И вот эти имеют право называться «настоящими» людьми. Если они живы. Если они существуют. С сетевыми генами и кучей мутаций. За столько-то лет. Он криво неумело усмехается и косится белесыми глазами в сторону Килли, пытаясь рассмотреть у того на лице хоть что-то кроме недвижимой маски безразличного спокойствия — тот смотрит перед собой, не поворачивая головы, и молча перебирает пальцами по рукояти гравитационного излучателя. — А тебе они зачем? Эти люди. Их нет больше. Ни одного зафиксированного свидетельства младше шести сотен тысяч лет. Я бы даже поставил вопрос иначе: а были ли они когда-нибудь? В той форме, о которой мы говорим. Тонкий шелестящий звук быстро скользящей по стальным рельсам рессоры, мягкий стук, тихое мерное жужжание складывающихся кремниевых позвонков — L-1075 так и не может ни дотянуться до Килли, ни увидеть отчётливо кода на сетчатке его глаз. L-1075 крутит головой, выгибая длинную шею, изворачивается, быстро перебирает пальцами по собственной приборной панели — и со вздохом, отдающим электронными помехами, сдается. — Может, дашь возможность внести тебя в базу? Подтвердить, что ты был здесь. Спрашивал о сетевых генах. Носил эту чертову штуку. Угрожал ею сохранности всех имеющихся данных. Существовал. Килли медленно качает головой и поднимается на ноги, вновь тревожа многовековую пыль. Пятигранные уровни библиотеки изломанными тенями уходят ввысь в тишине — её, глухую, он так и не тревожит.