Лидер...

— Ваш новый лидер — Леонардо. Леонардо прекрасно помнил тот день, как, наверняка, припоминали зашептавшие тогда младшие братья, и точно вспоминал всю жизнь Рафаэль, не переставая небрежно (высокомерно даже) повторять те заветные слова мастера Сплинтера уже через неделю. — Ты же лидер! Маленький Леонардо не сопротивлялся тяжёлому взгляду и, едва переступая через собственную силу воли и глотая слёзы, ступает на израненные острой проволокой ступни, замеченные и обработанные лишь через несколько часов старым крысом из-за упрямо скрывающейся хромоты, за что получил дополнительные усмешки от младших братьев. Тогда Леонардо начал скрывать свою боль. — А я думал, что лидеры самые сильные… — Ты сможешь! — …в третий раз… — Рафаэль! Сплинтер снова медленно показал несколько простых движений с парой тонф, наблюдая за непрерывными неловкими махами своего старшего сына и конечного падения на маты в додзё, вызывая у стоящих рядом черепашек новый приступ смеха. Рафаэль наигранно весь надулся, изображая кончиком пальца текущую по щеке слезу, всем видом указывая на настоящего лидера, кой последней фразой не раз язвили и другие братья (не специально, конечно). Нижняя губа задрожала, но Леонардо демонстративно отвернулась от хохочущих братьев, вновь вставая в стойку. Сплинтер удивился, когда его старший сын после тренировки попросился на дополнительные занятия. — Серьёзно? Высота?! — Да… даже любимчики Сплинтера не идеальны. — Тише, мои сыновья. Все великие воины прошлого были уязвимы к простым страхам, как и, несомненно, Ваш брат. Леонардо задрожал, оступаясь и едва ли не падая. Вечные и не отличающиеся оригинальностью издёвки из уст младших братьев сильно ранили. Рафаэль демонстративно закатил глаза, сквозь зубы соглашаясь со своим отцов, хотя по тону легко было распознать частичку явного сарказма. В свои полные восемь было просто по-детски обидно. Очевидно, слова как и братьев, так и мастера Сплинтера были пустыми, сказанные лишь для мнимого утешения... старшая черепашка была уверена в этом. Леонардо мог воспринять всё это не более, чем за лесть, тут же сдирая с себя непроницаемую чёрную бандану, мгновенно соскальзывая с тонких прутиков. — Мы должны напасть напрямую. Сейчас! — Но… — Надаём этим панкам знатных люлей! Кава-… Роль лидера в реальных условиях Леонардо далась горько: лёгкие порезы от складного ножа по всему телу Микеланджело и более значительное ранение (которое позже будет являться настоящей гордостью) пластрона у Рафаэля. И пусть люди с пушками сбежали, и пусть братья хором просили прощения, а Сплинтер лишь посоветовал сделать выводы, но Леонардо всё равно не был доволен собой. Для него это было первое значимое сомнение в своём лидерстве. — И это всё, что ты можешь из себя выдать? Полное безразличие? Пофигизм? Действительно, тебя волнует лишь твоё величественное и неповторимое эго! Ты — худший лидер, братец! Леонардо старался держаться на расстоянии от разгневанного темпераментного брата, совсем не меняясь в лице после тирады острых слов (правда, надо признать, только внешне), так и при виде стонущих от боли и серьёзных увечий Донателло с Микеланджело после внезапной атаки остатков клана «Нога». Рафаэль продолжал, в уголках медовых (в это время огненных) глаз появились редкие капельки слёз. Лидер недоумевал: Раф… он же сам при любом случае дёргал за чрезвычайную мягкость, а сейчас?.. Леонардо просто не понимал своих братьев. — Мастер Сплинтер, отец… он… Леонардо хотелось рыдать… навзрыд, но вместо этого он целую ночь с омерзительным спокойствием следил за младшей черепашкой, обнимая и укладывая, то и дело поднося успокоительное после коротких кошмаров, успевая держать за руки находящегося в истерике Донателло, умудрившегося на эмоциях бросить некоторые им же собранные приборы в стену. Ушедшего в коллекторы на ночь Рафаэля Лео решил не беспокоить, оставляя того наедине со своими эмоциями. «Эмоции, — невольно повторял он. Леонардо честно старался узнать это, почувствовать, но постоянно выходила жалкая и мерзкая пародия, выводящая братьев на противоположные эмоции, а слёзы будто высохли с тем днём, когда его назначили лидером.» Братья считали это эгоизмом, Леонардо — обязанностью. — Ты же их старший брат! Вождь, в конце-то концов. Восстанови их веру в семью. Леонардо укутался в тонкую ткань своего плаща, наваливая в горящий костёр больше сухих веток, а Эйприл продолжала, несмотря на настойчивое молчание черепахи. Несмотря на продолжительное проживание в джунглях Центральной Америки, Леонардо всё больше капризно считал, что его возвращение будет напрасным. Он действительно перестал считать себя лидером. — Чё? Припёрся, чтоб опять свистать?! — Ты же навсегда? Донни промолчал, но Лео прекрасно видел радостные светло — карие глаза стоило его тени показаться на входе. Бремя лидера далось ему не легко, и Леонардо готов был несколько раз приклониться перед ослабевшей от тяжёлых испытаний (физических, так и моральных) и невольной взявшей чужие обязанности фигурой, часами умоляя о прощении. Впервые Леонардо начал ценить возложенное его отцом. — Это его конец?.. — Что?.. Нет! Лео, мать нашу, спасайся! Не делай глупостей! — Лео… Тянущуюся трёхпалую ладонь пронзил острый клинок, а по бокам несколько раз прошлись тяжёлые армейские сапоги, до хруста костей придавливая конечности к бетонной поверхности. По грубой щеке скатились несколько солёных капелек, а братья смотрели, скалились, ломая пальцы о толстое стекло, и Леонардо был счастлив. По-настоящему счастлив. Леонардо просто хочет подарить своим братьям жизнь, и он рад, что успел прожить с ними целых тридцать лет. Под пластроном в последний раз запищала граната.