Никчемный

      Улыбка спадает с лица, когда последний человек, единственный, что был на твоей стороне, отворачивается. Он вздыхает, хмуро оценивает тебя своим холодным взглядом и, цокнув языком, уходит. А внутри разбитое стекло и растоптанные белоснежные цветы. Они осквернены грязными словами, черными следами, алым ядом.       Ты пытаешься сражаться, но один в поле против сотни обречен на смерть. Сдался раньше времени и просто терпишь. Давишься слезами и уплываешь по сизой реке в вечный мир пустоты и теплого забвения.       Голос хриплый и будто кошки по стеклу скребут… Самому неприятно. Молчишь. Давишься. Растворяешься в кисло-сладком тумане.       Шестнадцать лет – немалый возраст. Еще не взрослый, но уже и не ребенок. Но уже одинок. Усмешка на лице и слезы в стеклянных глазах.       Душит. Тяжело дышать. Приступ накатывает. Кашляешь, пачкая руки в краске, несколько бардовых капель акварели задерживаются на бедрах и там распускаются цветы. Белая кожа вместо натянутого холста.       Тонкие пальцы дрожат, но в них сжимаешь канцелярский нож, для заточки карандашей. Дыхание сбито и в трахее застряли невыговоренные слова.       Одно движение и словно вернул контроль над телом. Место, встревоженное поверхностью ножа раскраснелось, немного посинело от вздувшихся вен. И вот на белой коже расцвел настоящий мак. На ресницах капли слез, руки в краске и крови.       Кажется, завтра придется постараться, убирая за собой, а пока он немного отдохнет.       Спокойно. Раны немного жгут. Но это так приятно.       Тепло, ведь жар распространился по всему телу. Сегодня ничего не снится, но это лучше, чем видеть кошмары, возвращаясь к тем моментам, когда толкали вниз, кидали камнями и криво вырывали крылья.       Потом Эрис берет себе в привычку вырисовывать острыми ножами на своем теле полосы, что превращаются в цветы. Отвлекает себя физической болью от внутренней бури.       Однажды он замечает надписи маркером на своем теле. Слова. Кривые жирные буквы черным на светлой коже под шрамами. Сердце тихо ёкает. И живой блеск за долгое время появляется в глазах. Его душа еще жива. Улыбается. А потом понимает, что все это жестокая и злая шутка. Жизнь. Как же она прекрасна. Обретенные крылья вновь осыпаются трухой. И в памяти души остается тлеть тот сладкий огонек. На языке вкус горечи. «Кровные узы». Смешно.       Эрис продолжает с усмешкой и болью на сердце наблюдать за своим братом. Видеть самого близкого человека, предавшего его и презирающего таким убитым и растерянным… Сладко, но так больно, что парень теряется в своих мыслях и ощущениях. Он рад просыпаться и видеть на своем теле рисунки и надписи черным маркером, но так же и ненавидит это. Все потому что их оставляет тот, с кем не суждено быть вместе. Но это маленькое единство так трепетно и мимолетно, что иногда заставляет Эриса чувствовать себя еще живым.       Алан помнит тот день, вернее ту облачную ночь, когда впервые его бедро обожгло, а после под утро засаднил шрам в виде цветка. Он помнил, как на ногах все чаще бледными полосками, почти не заметными, но такими болезненными расцветали алые цветы.       Прикусывал губу и мысленно давал обещание, что когда найдет своего соулмейта, то обязательно вправит ему мозги. А пока остается лишь молча наблюдать и нежно отвечать надписями маркером. Все чаще в ответ на маки он рисует ромашки, что будто поцелуи должны покрывать тело его глупой пары.       Закуривает как обычно, отравляя никотином свои легкие. Дым выпускает в открытое окно. Ночное небо такое чистое, усеянное звездами. И привычно горит кожа, будто ураган проносится, въедаясь в тело. Он рисует ромашку на руке, близко к локтевому сгибу, приходясь по виднеющимся веточкам вен.       Эрис пытался забыться и уснуть в ванной, но надо признать, что не настолько он силен, чтобы собственноручно написать свой конец.       Утром долго гипнотизирует цветок. Вздыхает, проглатывая соленые слезы, и одевается не по погоде. Будет душно, но это лучше.       И хотя обычно уходит из дома раньше, чем даже проснется соседская собака, в этот раз он замешкался. В коридоре столкнулся с братом. И снова начал задыхаться, ногтями впиваясь в ладонь, чтобы отбросить все что навалилось комом за один вдох.       Алан осуждающе смотрит на Эриса. Все тот же жалкий слабак, который не может повзрослеть. Головная боль – его брат. Алан хмыкает.       - Когда ты перестанешь быть таким слабаком? – сухо произносит Алан. Его слова звучат ядовито, как-то унизительно. И этот равнодушный тон. Вновь отчаяние захватывает.       Эрис кивает и сбегает. Лучше, чем стоять на месте и умирать от этих чувств.       «Лучше бы я умер!» - твердит себе Эрис, пока сухой воздух ранит кожу лица во время бега.       Алан качает головой. Вздыхает и хмурится. Все пошло уже не так. И ему немного тошно. И почему то на мгновение Алан подумал о цветах, что под свободной одеждой украшают его тело. Маки и ромашки, что может быть лучше. Грустно ухмыляется и сжимает кулаки, не желая принимать убогость неясного положения.       День такой же, как всегда, только вот вечером Эрис не приходит домой и из его комнаты не доносится сильный запах красок и растворителя.       Появляется под утро. Никто и словом не обмолвился на этот счет. Никто и не заметил.       «Даже, если бы я умер, они бы тоже не заметили»- тихо вырывается в пустоту и беззвучно глохнет в музыке.       Ночью отдается битам, пробуя новое. Ведь чтобы быть настоящим художником, забываться и уходить от проблем жизни нужно полностью.       Так в семнадцать лет Эрис подобно рок-звезде пустился во все тяжкие. В грязном баре с отличной выпивкой, тупыми и богатыми наркоманами и музыкой, проникающей вибрациями в каждую клеточку тела.       За пару лет он сильно исхудал и изменился, заперевшись в себе. Страдая от комплекса неполноценности, лишенный ласки, и в 17 умеющий отличать качественное пойло от дешёвого бухла. Вместо витиеватых линий, цветов-шрамов на его руках появились точки. И именно они многочисленными синяками сливались в красивые и вкусно пахнущие ирисы. А вместе с этим и надписи с сотней вопросов, что были от брата. От предателя, который обещал помочь.       Кто ты? Где ты? Остановись, прошу! Скажи мне! Я помогу!       Сквозь шторы проникали тусклые лучи солнца и в комнате сладко пахло малиной. На плече Эриса засос-укус. Яркий отпечаток – доказательство прошлой ночи. Единение двух тел.       - Хах, я снова с кем-то переспал. – одними губами произносит, чувствуя, как мужчина не желает отпускать своего партнера.       «Интересно, это все тот же, или другой» Эрис чихает и вздрагивает, когда губы любовника касаются его спины.       - Доброе утро – еще сонно произносит любовник.       - Если проснулся, то убери свои руки.       - Ах, нежен как всегда. – вздыхает иронично - Но малыш, сколько раз мы с тобой сделали это ночью, уверен, что бедра не болят? – облизывается светловолосый мужчина и наваливается сверху, прижимая хрупкого юношу к белым простыням.       Эрис поддается и выпускает стон, когда чужие пальцы касаются самых чувствительных мест. Губы знакомого незнакомца тревожат шрамы, которые краснеют и наливаются синим от «игр» этого мужчины.       - Останься сегодня со мной. Знаешь, какого усилия мне стоило найти тебя вновь, – хрипло шепчет прямо в ухо и обдает горячим дыханием нежную шею подростка. Эрис не говорит «нет», но он никогда не скажет «да». По крайней мере с этим человеком спать приятно и всегда просыпаешься в тепле. Порой забываешься в его объятиях, но в реальность возвращают все следы, все те цветы, слова и шрамы на теле, что связывают его с соулмейтом. С его братом. С Аланом.       Алан уже не может ждать, пока судьба толкнет ему в руки то, что он желает. Не может терпеть. Сам ищет этого безбашенного. Он ходит по клубам, шатается по барам, заглядывает в публичные дома, ищет в каждом переулке и сгорает изнутри от собственной беспомощности. Отчаянно пытается найти, то что потерял. Но все попытки тщетны.       Однажды, когда по лопаткам расползлись огненные змеи Алану показлось, что он видел своего брата. Мельком, но видел. В этом притоне плотских утех, нравственного падения, насквозь пропитанного отречением от реальности. Но эта секунда была так мала, что парень все списал на показалось.       Однако после он начал строит догадки, от которых не находил себе места. Все было слишком прозрачно и лежало на самой поверхности.       Однажды просто надо было протянуть руку, сжать запястье и никогда не отпускать. Надо было.       Алан не хотел верить, пока однажды не засаднило под ребрами, и во рту не заиграл привкус железа. А Эрис не вернулся домой избитый.       Кажется, тогда Алан и заметил взгляд, которым на него смотрел его родной брат, тогда и сжалось все нутро.       Тогда он услышал его голос, который подобно гусенице в коконе. Стал прекрасным, нежным, легким, мелодичным и шелковым.       Алан протянул руку, чтобы коснуться такого незнакомого брата. Но он вздрогнул, как напуганный зайчонок, отбил руку и отскочил, непонимающе всматриваясь в лицо Алана.       Эрис сжался, прикусил губу, потупил взгляд и сильнее натянул рукава ветровки. Взгляд забегал, и вновь ему захотелось сбежать. Будь проклята эта природа, это желание.       Он позволял прикасаться к себе другим, представляя в самые сладкие моменты на их месте Алана, но его самого подпустить так близко к себе он не позволит.       Каждое слово отдавалось иглами, прожигало и мучало. Каждое слово и действие приносило невыносимую боль.       - Прости, - выдохнул Эрис, собираясь смыться, не желая слушать то, что собирался произнести брат.       Но попытку быстро пресекли. Алан схватил парня за запястье, крепко сжимая, и потянул на себя.       Эрис поддался и быстро оказался в ловушке. Сердце стучало. Мысли роилось в голове. Почему-то стало страшно. Страшнее чем, когда он впервые попробовал наркотики и отходил от этого ощущения, падая в грязный и отвратительный мир реалий.