Его желание

      То, чего не мог понять Эррор, это будильник в безумный полдник.       Какой в этом смысл? Ставить будильник, который не будет звонить в положенные девять утра, а истошно завопит в двенадцать дня. Который придется разбить об стену. Так зачем каждый вечер ставить на тумбу нового железного монстра?       Это походило на садомазохизм в чистом виде. Или на неискоренимую привычку. В конечном итоге Эррор начал просыпаться за десять минут до адского трезвона и выбрасывать зарвавшееся устройство в окно. Это кончалось тем, что Инк подскакивал через полчаса с воплями об опоздании. И убегал из дома с кистью наперевес.       То утро не стало исключением. Разве что Эррор вообще не ложился и уничтожил будильник еще ночью. Он прижимал к себе художника и никак не мог разрешить поставленную перед собой дилемму.       — О, Звезды, я опять опаздываю! — распахнул глаза Инк. Он нехотя выбрался из объятий черного скелета. Запечатлел на его скуле быстрый поцелуй и с вещами наперевес исчез внизу.       Разрушитель дождался хлопка входной двери перед тем, как вынуть из-под подушки телефон.       — А теперь в подробностях: что и как у вас там вышло?       Обход вселенных проходил штатно. Найтмер уже как пару дней бродил невдалеке от фелл вселенных и вроде пока не причинял неудобств. Фреша в последний раз видели у ХелпТеила, его потянуло на изобилие боли и страданий. Рипер вообще исчез в неизвестном направлении. Эррор изображал домашнего кота в доме хранителя. А больше дебоширить некому.       Дрим посмеивался над другом, вернее, над появившейся у него тяге пить желтую краску, как воду.       — Инк, ты меня удивляешь. Неужели так здорово иметь в любовниках такого… неприятного типа? — более верное определение Дрим побоялся использовать, чтобы не задеть чувства друга.       — Очень! Я же говорил, насколько сильно он меня привлекает.       — Говорил, еще много лет назад. Но я надеялся, это временное явление.       — Нет ничего более постоянного, чем временное, — посмеялся Инк и тут резко остановился.       Шагнул на мир назад. Вернулся. Проделал это еще трижды.       — Что-то не так? — не понял его манипуляций хранитель снов.       Вместо ответа художник достал список вселенных, карту их расположений и показал другу. Голубая зона была наполнена альтернативами, посвященными водной тематике: пираты, моря, подводные глубины, сказки про русалок и прочее. Так вот, между КарибТеил и ОкеанТеил должна была находиться совсем молодая, но очень хорошо проработанная, невероятно обширная КурсТеил. Но ее не было.       — Так, Дрим. Скажи мне, я слепой, тупой или одно из двух?       — Если ты слепой, то эта слепота заразна. Я тоже не вижу КурсТеила. Где он?       Инк и Дрим уже больше получаса бегали кругами по альтернативам, между которыми раньше царил обширный мир пиратской саги. Они побежали в область набросков и искали там. Но КурсТеила будто никогда не существовало. Даже лист с его названием пропал.       Целый мир просто исчез.       Нет, не был разрушен. Он испарился.       — Дрим, ты же согласен, что это невозможно, невероятно и очень странно?       — Может, автор сам его стер? — предположит хранитель добрых снов.       — За ночь? — ужаснулся Инк. — Там даже Эррору было бы работы на неделю. Более тридцати тысяч километров океанов и морей! Более восьми тысяч километров различных островов и материков! Да даже автору не удалось бы стереть свой мир – вот так основательно и быстро. Другие создатели сохранили бы хоть крохи, по которым мир можно воссоздать.       — А если создатели сговорились?       Инк на мгновение задумался. Ведь такое возможно.       — Не знаю. Я не так хорошо понимаю этих существ, чтобы быть уверенным. Но даже если они сами уничтожили КурсТеил, то почему не оставили пустоту?       Дрим и Инк в полном непонимании рассматривали миры, находящиеся впритык друг к другу. Не было привычных рваных ран, зазоров, дыр — ничего, что должно было остаться от стертого-уничтоженного-погибшего КурсТеила.       — Так, надо пробежаться по всем мирам сегодня.       — По всем? — ужаснулся хранитель снов. Миров огромное количество. Захоти они заглянуть в каждый и пробыть там по минуте, это уже заняло бы пару дней.       — По всем! Может еще какой пропал.       Эррор неспешно оделся. Заправил кровать и долго сидел на краю. Перебирал мысли в голове, как священник четки. Одна бусинка за другой, одна мысль хуже другой, каждая вплетается в узор украшения. Длинная цепь, как петля на шею.       Тяжело вздохнув, черный скелет встал.       Кто бы сказал ему, что настанет день, когда он будет спать с хранителем, когда не захочет покидать его дом. Наверное, если бы такой смельчак нашелся, то он бы увидел, как разрушитель смеётся до слез и не верит.       В памяти Эррора еще был жив тот ужасный случай, многое перевернувший в его жизни.       Чуть больше десяти лет назад он убил Инка.       Загнал в свою анти-пустоту, связал нитями и забил костью, как какое-то животное.       Эта была глупость. Черный скелет еще не знал об истинном предназначении красок хранителя альтернативных вселенных. Но приметил, что когда тот пьет красную, то становится сильнее. Не знал, что красная краска освобождает ярость.       Он выпил ее. Опустошил тюбик красной краски. И… не мог вспомнить в деталях, что он делал. И не мог забыть, что было после, когда его разум прояснился.       Черная кость с яростью опустилась на сжатый кулак и раскрошила его. Затем на голову, и по черепу пошли глубокие трещины.       Инк орал, срывая голос. Но его крики ничего не значили для убийцы. Тот поднимал и опускал кость. Хруст. Хруст. Хруст. И так, пока хранитель не сорвал голос, не захрипел, не замолчал. В полной тишине: хруст. Влажный, жуткий, оглушающий.       Эррор тяжело дышал, едва не задыхался. Кость выпала из ослабевших рук. Туман в голове начал рассеиваться, открывая перед разрушителем нереалистичную пугающую картину.       Тела монстров после смерти превращались в прах, чем лишали зрителя лицезрения жуткого облика смерти. Инк в прах не рассыпался. И даже не был мертв.       Огромная чернильная лужа, а в ней белые осколки. Словно фарфоровые кораблики они уплывали от тела, в котором едва теплилась жизнь. Ни одной целой кости. Половины черепа просто нет. А в сохранившейся глазнице едва заметен конвульсивно дергающийся зрачок: песочные часы, спираль. Ожидание смерти, которая явно задерживается.       Эррор поднялся и медленно отошел. Топтал обрывки синих нитей. Каждый шаг создавал круги на чернильной крови. Пахло горько и чем-то химическим. Черная масса слилась с его костями, впиталась в одежду и жгла.       Его вырвало. Почему? Почему вдруг стало так плохо? Он думал, что испытает счастье, убив очередную ошибку, но его враг умирал жестокой и мучительной смертью, а ему от этого ни капельки не хорошо.       Тогда Эррор подумал: наверное, он чистюля. Вот Хоррор постоянно в крови и ловит от этого кайф, вот он и убивает всегда так, чтобы куски летели. А разрушитель альтернатив с подобным не связывался. Он убивал, разбивая души: быстрая смерть и прах по ветру. Если умирал человек, то его тело просто падало на землю, становясь бездушной куклой.       Но у хранителя альтернатив не было души, и пришлось пойти по стопам Хоррора. Всего раз. Главное, что ему больше никто не будет мешать.       Это ведь стоило того, да? Пустой тюбик красной краски попался на глаза и вызвал еще один рвотный позыв. Магия и кровь, слизь и алая химия ярости.       Эррор отошел еще дальше, чтобы только не видеть чернильной лужи и изуродованного тела. И лишь тогда смог отдышаться. Ему в голову пришла странная мысль: а что, если Инк еще жив и мучается; а что, если Инк еще жив и сможет восстановиться?       Он повернулся. Сжал зубы и поднял руку, материализовал около сотни костей над белым центром чернильного пятна. Опустил руку, и кости понеслись вниз.       Теперь он точно покойник.       И все равно еще час Эррор не мог заставить себя подойти к тому месту. А когда смог, то обнаружил лишь утопленную в чернилах одежду. Особенно печально смотрелся шарф: бежевый, он окрасился в цвет ночи целиком. Плавал в крови хозяина, словно опрокинутая поминальная плита. На нем уже ничего нельзя было прочитать.       Целую неделю разрушитель пребывал в странном состоянии. Он вроде и имел теперь возможность разрушать любые вселенные без последствий, но стоило ему начать, как внутри все сжималось. Он будто чувствовал, как грехи ползут по спине, лезут к шее и вгрызаются в черепушку, шепчут странные вещи. Оборачивался, но никого не видел. Разрушитель едва не поверил в призраков.       Ему хотелось, чтобы еще кто-то знал о победе над хранителем, чтобы кто-то разделил его спутанный комок чувств. Эррор похитил Дрима и буквально носом потыкал в оставшуюся от друга лужу. В деталях рассказал о незавидной участи хранителя альтернатив. Заставил плакать и кричать о ненависти. Затем выбросил Дрима обратно – туда, откуда взял.       Добился ли этим разрушитель, чего хотел? Он даже не знал, чего хотел. Но легче не стало.       Еще неделю он провел безвылазно в анти-пустоте. Шил кукол. Одну за другой. Целую гору Инков и еще парочку альтернатив. А потом выбросил эту кучу на голову озадаченного Фела. Ему показалось, что куклы смотрят осуждающе.       Именно тогда в его пустоте появился первый ребенок. Вначале Эррор не придал этому значения. Избавился от мелкой головной боли. И попытался вернуться к привычному укладу жизни. И похитил Блу.       Наверное, во всем виновато одиночество и съедающее чувство вины.       Не убил. Удержал. Обратил в Блускрина. Вспомнил прошлое. Сорвался. Полез в петлю. Он хотел умереть.       Сотни, нет, тысячи голосов просили его этого не делать. Он упорно их не слушал и раз за разом пытался покончить с собой, покончить с раздирающей на части памятью. Со жгучей всепоглощающей виной.       Говорят, друзья познаются в беде. Их у Эррора оказалось двое. Блускрин, вынувший его из петли и проведший с ним не одну жуткую неделю. И… Фреш.       — Ты вспомнил, Глюче? — паразит все знал. Конечно, он ведь был участником тех событий. Один из немногих, кто сохранил память.       Эррор не думал, что его простят. Не думал, что его поддержат. Не думал, что захотят помочь. Привлекут других.       Вначале их было трое. Затем четверо. Потом стало десять. Эррор и глазом не успел моргнуть, как вокруг собрались верные монстры. Причем это были те, кто раньше желал ему смерти. Странный поворот.       Особенно после смерти хранителя альтернативных миров.       Да, Инк умер. И воскрес.       Предстал перед разрушителем через пару месяцев. Улыбался, будто не его раскрошили на осколки и оставили медленно умирать.       Это случилось, когда Эррор медленно разбирал на код свежесозданную СамурайТейл. Проверял кое-что. Явился хранитель, целый и невредимый и, как обычно, спросил:       — Почему ты хочешь уничтожить это сокровище создателей?       Никогда раньше Эррор не был так близок к обмороку. Он забыл все атаки, забыл, что у него есть нити, забыл о магии и просто пятился от ожившего чувства вины.       — Ты будто призрака увидел, — и снова эта фраза. В ней ощутимо слышалась боль.       В тот день разрушитель не нашел сил на сражение. Он сбежал. И впервые за неделю посетил место смерти Инка: остатки краски, одежды, обрывки нитей.       Думал, сошел с ума. Но нет, понаблюдав за мирами, Эррор узнал, что если он сошел с ума, то, значит, все друзья Инка разделили с ним эту участь. Они тоже видели Инка и тоже с ним общались.       Тогда Эррор собрал всех, кто поверил ему, и поставил очень важное условие:       — Ни слова Инку. Он не должен ничего узнать. Если хоть кто-то из вас проговорится, считайте, вы уже подписали мультивселенной приговор.       А затем нашли второго ребенка, третьего, четвертого. Первый вернулся с претензиями. Все как-то завертелось, закрутилось. Перемешались понятия: друзья – враги. Количество рожденных пустотой выросло до десяти, затем до пятидесяти, и вот их уже сотня. Головная боль, где прятать от чужих глаз эту ораву. Еще одна – как контролировать.       Планы. Планы. Планы. Скрепленные надеждой планы. Их надеждой.       И вот она – кульминация. Они смогли вырвать из ЕГО лап один мир. Если удастся забрать еще десяток, то это в значительной мере ослабит ЕГО. Они одержат победу в битве, начатой более двадцати лет назад.       Что будет с Инком, Эррор старался не думать.       — Дурак, зачем только ты принял мою руку? — он смотрел на свою ладонь. Ему казалось, он держит за руку карандашный набросок. Это скелет с кучей вспомогательных линий, с сияющей звездой в глазнице, с яркой душой в груди. — Я же снова предам тебя.       В ответ лишь слабая улыбка. Инк знал. И все равно держал его за руку.