Чувства

Если бы Бишамон сейчас спросили, что она чувствует по отношению к Ято, она бы не нашла, что ответить. Раньше было проще. Раньше при имени неизвестного бога Бишамон лишь равнодушно пожала плечами: другие боги, да ещё и неизвестные, её не интересовали. После того как Ято убил её семью — ненависть. Вязкую, горькую, обжигающую. Ненависть к одному лишь имени. И нестерпимое желание стереть это имя вместе с его обладателем с лица земли. Навсегда. Ведь неизвестные боги не возрождаются. Ненависть к Ято помогла ей выжить, собрать себя из осколков и начать сначала. Ненависть дала цель и смысл жизни. Ненависть два столетия тлела в её душе, вспыхивая с новой силой при каждой встрече с богом погибели. Встреч — случайных и не очень — было много. И выжженное сердце почти не болело. Бишамон замерла на пороге гостевой комнаты на несколько долгих минут, потом аккуратно приоткрыла дверь и скользнула внутрь. Хорошо, что Казума сейчас по горло занят малышом Эбису, вряд ли она смогла бы объяснить, что тут забыла. Тут и себе не объяснишь, не то, что Казуме. Их последняя встреча в качестве врагов принесла с собой стыд: Ято уже во второй раз спас её. От неё же самой. «Всё, что делают боги, — правильно. Поэтому ты не можешь ошибаться», — так Ято сказал тогда. И был, конечно, прав. Тем не менее, Бишамон понимала: она задолжала неизвестному богу, сильно задолжала. И пора бы уже рассчитаться, потому что если Ято спасет её третий раз подряд, ей останется только отправиться на перерождение. Чтобы не сгореть со стыда. Когда она безрассудно полезла в Преисподнюю, ей казалось — это идеальный шанс. Вот только чего там было больше: желания исполнить последнюю волю Эбису или нежелания потерять кого-то, кто внезапно стал... дорог? Лунный свет, льющийся из окна, превращал всё в комнате в зыбкие, едва уловимые тени. Лишь кровать чётко выделялась в этом мире миражей и полутонов, словно Ято одним своим присутствием придавал ей реальность. Ято в итоге спасла девочка с ближнего берега. Ики Хиёри. Да и Бишамон теперь тоже у неё в должниках. Долги, обещания, привязанности... И как со всем этим быть — непонятно. Единственное, что она сделала полезного — предоставила всем убежище и отдых. Такая малость, если подумать. Бишамон осторожно присела на край кровати, продолжая всматриваться в лицо спящего... врага? друга? Кого? Преисподняя стала для Ято тяжёлым испытанием. Даже спустя несколько дней его лицо по цвету почти сливалось с простынями. На бескровной коже отчетливо виднелись тонкие полоски шрамов — еще одно напоминание о кошмарной хозяйке подземного мира. Даже в купели они так и не сошли до конца. Если бы её сейчас спросили, что она чувствует по отношению к Ято, Бишамон не смогла бы ответить. Слишком непонятным, неудобным и противоречивым был клубок чувств в её душе. Ненависть. Боль. Благодарность. Стыд. Досада. Нежность. Злость. И ещё... Бишамон вздохнула, поправила край сползшего одеяла. Ято даже не шелохнулся. Неудивительно, после такой дозы снотворного. После недавнего происшествия Бишамон специально распорядилась добавить его в лекарства. Чёртов Ято, вместо того, чтобы спокойно лежать в постели и выздоравливать, сбежал на прогулку в мир живых, прихватив с собой маленького Эбису. Даже шинки для защиты не догадался с собой взять. Придурок! Злость привычно кольнула сердце. Да, злиться на Ято у неё всегда получалось лучше всего. Или она сейчас злится на себя? — И как понимать этот поздний визит? Бишамон вздрогнула, встретившись взглядом с пронзительно-голубыми глазами. Точно придурок! Даже снотворное его не берёт. — Всего лишь проверяю, что ты не выкинул очередную глупость. Её голос спугнул зыбкое очарование полутьмы-полусвета, разрушил обаяние луны и сделал комнату обычной. Странно. Она — бог удачи, так почему же с Ято у неё получается лишь всё портить? — Ничего не путаешь? По части глупостей у нас мастер — ты. — Заткнись, придурок! — Сама дура! Они замерли, прожигая друг друга яростными взглядами. Ято отвёл глаза первым. Сел на постели, хмуро уставившись куда-то поверх её плеча. — Так чего припёрлась? Если долго койку занимаю, то скажи, сразу же свалю. — Никуда ты не свалишь, пока не поправишься окончательно! — это невыносимо! Как он вообще смог выжить с подобным характером?! Его уже прибить хочется! — Какая трогательная забота, — Ято криво усмехнулся. — А моё удушение — это часть лечения или просто от переизбытка чувств? Бишамон только сейчас осознала, что сидит, вцепившись в ворот его косодэ. Но руки не отпустила, наоборот, вцепилась крепче, почти притянув этого придурка к себе. — Ещё раз выкинешь что-то подобное, всё переверну, но найду и... — Тебя что — хлебом не корми, дай за мной побегать?! Или на небесах появился новый вид спорта? Бишамон не ответила: она просто не могла выразить словами то, что творилось в её душе. Резко дёрнула на себя туповатого в некоторых вопросах бога и впилась в губы поцелуем. Ошалевшее выражение лица Ято было самым прекрасным из того, что она видела за последнее время. Впрочем, шок у Ято прошёл быстро. Неудивительно. Ему всё как о стенку горох. — И что всё это значит? — Что ты — тупица! — Кто бы говорил... Так! Если этот недомерок скажет ещё хоть слово, она его прибьёт. Прямо тут. Прямо сей... Объятье оказалось неожиданно сильным. — Дурная баба, — тихий выдох в висок. — Твоя одержимость мной переходит все границы. — Ты можешь хоть раз заткнуться и... Бишамон вздрогнула, запнувшись, невесомый поцелуй в губы, потом в шею прошел по телу неконтролируемой дрожью. — Сама заткнись, — теперь Ято целовал её — сильно, властно. И тем разительнее был контраст с тем, что творили его руки. Нежные и удивительно чуткие. — Я услышал твоё желание. Повторять не требуется.