Город жил

Город жил. В городе не было дня или ночи, поэтому утро наступало тогда, когда он наполнялся движением. Сотни крохотных лап прокладывали новые ходы, топтали землю, царапали и рвали когтями. Сотни хвостов, словно змеи, расчерчивали пыль узорами. Каждое утро в городе рождались на свет новые жители. Крошечные, лысые и слепые копошились они на самых нижних ярусах города, в самых дальних и темных углах. Если кто-то чужой проникал сюда, он нес с собой смерть, потому что новые жители пока не умели защищаться. Их матери давно освоили искусство маскировки, и лишь едва слышный шорох порой мог выдать их местонахождение. Но и этого бывало достаточно, чтобы место их укрытия превратилось в место кровавой расправы. Нежное, молодое мясо имело особенный вкус, за которым стоило поохотиться, и потому в живых обычно не оставался никто. Если молодняк все же доживал до того возраста, когда у них начинались резаться зубы, это создавало новые проблемы. Они больше не пили молоко своих матерей. Они вгрызались им в живот, раздирая его, вырывая куски мяса и поглощая плоть тех, кто их породил. Еще живые матери отчаянно защищались и пытались сбежать, но это мало кому удавалось. Нередко можно было наблюдать за тем, как самка из последних сил ползет вперед, не обращая внимание на ленты внутренностей, тянущихся за ней по земле, в которые вцепились ее дети. Появление новых жителей всегда соседствовало с гибелью старых. И все же новых жителей появлялось достаточное количество, чтобы город продолжал жить и расти. Иногда в городе появлялись на свет новые Старшие жители. Они отличались от обычных жителей и размерами, и цветом кожи, и статусом. Они были особенно, по-восхитительному уродливы. Все то самое ужасное, что было в городе, в них, казалось, доведено до совершенства. Медленно и грузно передвигались они по земле, подобно ожившим компам слизи, ощупывая воздух своими отвратительными носами, и горе тому, кто попадался на их пути. Обманчивая медлительность сменялась стремительным броском, они сбивали с ног и подминали под себя того несчастного, кто не успел от них скрыться. Лучшим исходом для него было, если его убивали сразу, движением мощных челюстей буквально вспарывая живот и разрывая его на части. Если же Старшие были не голодны, они могли мучить жертву часами, насилуя его тело, насаживая словно на кол на свои отвратительные отростки, калеча тело и сминая внутренности, пока жертва сама не погибала от боли или же не истекала кровью. И только после этого, насладившись вдоволь мучениями, Старшие приступали к пиршеству. Таков был порядок. Так проходили ночи и дни, так похожие друг на друга, проходили недели и годы. Город жил. А еще город ждал. Город ждал, когда в его предел снова проникнет свет, и принесет с собой новых жертв. Больших. Двуногих. Беспомощных. И тогда уже всем - и Старшим, и обычным жителям, хватит надолго и развлечений и еды. Город умел ждать.