Тайна Отверженных

Он спит. Хоть был судьбой жестокою гоним, Он жил. Но, ангелом покинутый своим, Он умер. Смерть пришла так просто в свой черед, Как наступает ночь, едва лишь день уйдет. Виктор Гюго «Отверженные» На кладбище Пер-Лашез было тихо и безлюдно. Ночью прошёл дождь, отголосок которого мелко моросил по выложенным камнями дорожкам, и в такую погоду мало кто хотел оплакивать здесь своих ушедших. Богачи предпочитали сидеть в тёплых гостиных, а бедняков волновала участь живых, а не мёртвых. Лишь одинокая женщина, одетая в чёрное, стояла рядом с одной из могил, и молодая чета, темноволосый статный мужчина и его жена, шли в самый дальний конец кладбища. Они остановились там, где заканчивалась дорожка, и свернули в сторону высокого тиса, обвитого вьюнком. Не боясь промочить ноги, они добрались до самого ствола дерева, рядом с которым лежал камень. Девушка присела, кладя небольшой букетик цветов на шершавую серую поверхность. На камне не было имени. Но те, кто приходил сюда, хорошо знали лежащего под ним. Девушка сняла белоснежную перчатку с руки, но не потому, что не хотела её запачкать, а потому, что хотела почувствовать под своей ладонью камень, как будто он приблизит её к тому, кого он скрывает. Она прошептала несколько самых простых слов, слов любви и благодарности, тех слов, которые с величайшей скорбью способны были выразить её чувства, и поднялась. Её муж что-то негромко сказал и прижал к себе девушку. Они долго стояли так, крепко обнявшись и молча глядя на гладкий, поросший мхом камень, а потом медленно направились обратно к дорожке. Когда чета проходила мимо женщины в чёрном, она обернулась и пристально посмотрела на них. Она узнала этих людей. Она была на их свадьбе. Но она не могла понять, почему они каждый раз приходят к удалённому от города усыпальниц голому камню. Это была странная тайна. Её частью стал и тот, кто спустя несколько лет вырезал на камне строки, почти стёртые вскоре дождями и ветрами; её частью являлся букетик полевых цветов с утренней росой, всегда лежащий там, где была память о человеке; её частью было и то, что в чете баронов Понмерси, в одной из самых богатых и знатных семей Франции, рос маленький мальчик, названный простым крестьянским именем Жан. Он оглашал их огромный дом смехом и наполнял его жизнью, чего так не хватало тогда во многих домах и во многих сердцах. Это была тайна. Её ведали только сорок франков умирающей в больнице женщины. Её знали оборванные слова, выкрикнутые звонким мальчишеским голосом, которые всё ещё звучали над давно разобранными баррикадами Парижа. О ней молчали звенящие над монастырским садом бубенчики. Её хранила чёрная шляпа инспектора, колышущаяся на волнах Сены. И о ней напоминали два серебряных канделябра коленопреклонённого на вершинах добродетели каторжника, в которых каждый вечер горели свечи. Это была тайна отверженных.