***
Две недели спустя, когда Курт был занят набросками, он услышал сдержанный кашель. Взглянув наверх, он увидел улыбающегося парня из частной школы. — Привет, я Блейн, — сказал он. — Привет, — ответил Курт, смущаясь. — Я Курт. — Приятно познакомиться, Курт, — сказал Блейн, протягивая руку. Курт покраснел еще сильнее: — Прости, я не пожимаю руки. Микробы и тому подобное, — сказал он. — О, без проблем. Не возражаешь, если я сяду? — спросил Блейн. — Эм, ладно, конечно, — сказал Курт. — Я думаю, мы видели друг друга здесь достаточно часто, что могли бы встретиться, — сказал Блейн с улыбкой, когда сел. Эта улыбка. От нее у Курта подгибались колени. — Верно, — ответил Курт. — Что рисуешь? — спросил он, глядя на наброски Курта. — Я работаю над коллекцией одежды, — застенчиво сказал Курт. — Правда? Здорово! Просто так или ты какой-то известный дизайнер, которого я не знаю, за что я буду ненавидеть себя? — подмигнул Блейн. — Я, эм, собираюсь подавать заявление в школу дизайна в сентябре, — признался Курт. — В Парсонс, если быть точным. — Парсонс. Как на проекте Подиум? — спросил Блейн с удивленной улыбкой. Курт кивнул. — Курт, это фантастика! Как интересно. Было бы здорово, если бы Тим Ганн был твоим учителем? — сказал Блейн, практически подпрыгивая на стуле от возбуждения. — Тогда бы моя мечта осуществилась, — признался Курт, улыбаясь энтузиазму Блейна. — Ты тоже выпускаешься в следующем году? Блейн кивнул с ухмылкой: — Да. Я попытаюсь попасть в Нью-Йоркский университет. Я хочу быть учителем музыки, — он наклонился к Курту, который, рефлекторно отодвинулся назад. — Только между нами, я бы предпочел подписать контракт со звукозаписывающей студией, — сказал он. — Ты поешь, так? — спросил Курт. — Да. Я пою в Соловьях в академии Далтон, — сказал Блейн. — О Боже, мы соревновались против тебя, не так ли? Я в Новых Направлениях в МакКинли, — сказал ему Курт. — Да, вы, ребята, выступали против нас на региональных и надрали нам задницы, — добродушно сказал Блейн. — Так и было, не так ли? — сказал Курт с блеском в глазах. — Мы и Национальные выиграли. — Поздравляю. Это замечательно! Вы, должно быть, так гордитесь, — сказал он. — Мы очень счастливы. С трофеем с Национальных количество слашей в лицо в коридорах уменьшилось, — сказал Курт. — Слаши в лицо? — спросил Блейн. — Да, шутники любят брать вишневые слаши и выливать нам на лицо, — сказал Курт, качая головой. — Какого черта! Это случалось с тобой? — спросил Блейн с резкой жесткостью в голосе. — О, да. Все время. Я всегда ношу с собой запасную одежду в обычный день. Так что, если меня бросят в мусорный бак и выльют слаш, я смогу переодеться, — сказал Курт, рисуя наброски и не замечая ледяное выражение лица Блейна. — А сотрудники что-нибудь делают? — Блейн хотел знать. Курт фыркнул: — Конечно, нет. Я пришел в офис директора Фиггинса в слаше, и он ничего не сделал. Он сказал, что этого нет в списке действий, за которые наказывают. В конце концов к этому привыкаешь. Может быть, глаза все еще жжет, но ты в состоянии справиться с холодом гораздо лучше после того, как тебя обливали несколько раз. Блейн сжал челюсть, а руки дрожали. Курт поднял глаза и посмотрел на него вопросительно: — Что такое? — Курт, этого нельзя допускать! — Да, ну, многие вещи не должны быть разрешены, но они разрешены, — сказал Курт, пожимая плечами. — Разве это не злит тебя? — спросил Блейн. — Я привык. Теперь я смирился с этим и двигаюсь дальше. Говоря о движении дальше, я должен идти. Мне нужно к отцу на работу на несколько часов, — сказал Курт, убирая свои наброски в сумку. — О, хорошо. Что ж, есть шанс, что ты захочешь быть здесь в то же время завтра? — спросил Блейн с небольшой улыбкой на губах. — Полагаю, что да, — застенчиво сказал Курт. — Отлично. Я случайно тоже окажусь здесь около одиннадцати, — сказал Блейн, улыбаясь. — Ладно. Пока, Блейн, — сказал он. — Пока, Курт, — сказал Блейн, махая рукой. До конца недели они встречались в «Лайма Бин» каждый день в одиннадцать. Они обсуждали свою семейную жизнь. У Блейна был старший брат Купер, который был старше на восемь лет. Затем они обсудили тему однополых браков, и они разделили свой гнев по этому поводу. Геи могли вступать в брак только если они были со своими родственными душами. Некоторые штаты начали разрешать такие браки не зависимо от чего-либо, но не все. Некоторые люди никогда не встречали свою родственную душу, но все равно находили любовь. Это было тайное желание Курта, хотя он был бы так же счастлив один. Они говорили о спорте или, в случае Курта, отсутствии спорта. Они говорили обо всем: моде, Бродвее, музыке, за многочисленными чашками кофе. Они рассказывали о своих друзьях. Блейн рассказал ему о своих одноклассниках Джеффе и Нике, а также о других его знакомых, Уэсе, Дэвиде и Тренте. Курт рассказал ему о Рейчел, Мерседес и Сэме. Он не назвал ни одну родственную душу, потому что это его просто злило. В пятницу они обсуждали достоинства чизкейка как диетического продукта. Курт снял крышку с кофе и перемешал ее соломинкой: — В «Бредстиксе» отличные чизкейки. Однако их хлебные палочки отстой, — сказал он с улыбкой. — Ну, может, нам стоит как-нибудь сходить туда на десерт, — весело предложил Блейн. — Может быть, — сказал Курт. Он собрал немного взбитых сливок со своей соломинки и втянул их. Блейн улыбнулся: — У тебя, эээ, — начал он. Вместо продолжения он протянул руку и слегка провел пальцем по подбородку Курта. Курт так и не понял, что Блейн вытер сливки с его лица. Оба ахнули от электрического ощущения пальца Блейна на щеке Курта. «НЕТ!» — подумал Курт. Палец Блейна, казалось, прожег его кожу, и жжение достигло правого запястья. — Нет, — прошептал Курт. — Нет, нет, нет, нет! — он отдернул длинный рукав и увидел, что произошло. Белые буквы появились на его полоске на запястье. Блейн Андерсон. Блейн Андерсон был его родственной душой. Это означало только одно для Курта в его паническом состоянии. Блейн был Домом. Блейн был его Домом. Его глаза расширились от ужаса. Смутно он услышал смех. Посмотрев на Блейна, он увидел, что парень ухмыльнулся и протянул правое запястье. На его запястье теперь было написано Курт Хаммел. — Курт! Ты мой саб! — закричал он восторженно, его золотые глаза сверкали от радости. Встряхнув головой, Курт отказался осознавать слова. «Нет, нет, нет», — твердил он. Он резко встал, схватил свою сумку и, не оборачиваясь, выбежал из «Лайма Бин». Он был в Навигаторе, давая задний ход, он оглянулся. Он увидел Блейна, стоящего у двери кафе. Курт даже не думал об обиженном взгляде Блейна, когда уезжал с парковки.Глава 2
8 декабря 2017 г. в 19:04
Год спустя…
Когда Курту исполнилось 17 лет, он понял, что это была также первая годовщина его жизни в качестве саба. В тот роковой день его отец был так же удивлен, как и он, когда Курт спустился вниз.
— Папа, — крикнул Курт, заходя на кухню.
— В чем дело, приятель? — спросил Берт, увидев шок и ужас на лице сына.
— Посмотри! Это должен был быть ключ. Не замок! Ключ! — настойчиво сказал Курт.
Берт посмотрел на протянутую руку и не поверил, что видит замок на бледной коже сына. Все, кто знал Курта, были так уверены, что он будет Домом. Можно было наблюдать за его поведением и практически видеть определение Дома. Но метка говорила обратное.
Берт притянул к себе дрожащего сына.
— Мне жаль, приятель. Это, должно быть, огромное потрясение для тебя. Я, конечно, удивлен. Но ты привыкнешь. Это не плохо.
Курт отстранился и посмотрел на отца:
— Не плохо? Ты серьезно? Жизнь, которая есть у меня сейчас, закончилась. Люди будут командовать мной до тех пор, пока я не умру. Как это может быть хорошо?
— Успокойся, сынок. Это не плохо, просто по-другому. Когда ты встретишь свою родственную душу, все будет намного проще. Веришь ты или нет, но ты будешь счастлив, когда тебя будет вести по жизни тот, кто любит тебя, — сказал Берт.
Курт был раздражен тем, что его отец сказал ему успокоиться, что он сделал, вопреки его воле. Он даже не мог показать свои настоящие эмоции, кто-то обязательно скажет ему остановиться.
— Как бы ты себя чувствовал, если бы кто-то говорил тебе что делать, а чего нельзя делать? Я никогда не буду рад «быть ведомым», — сказал Курт. Он отступил от отца. — Ты не понимаешь.
— Эй, стой, я хочу попробовать. Возможно, я и не саб, но я был женат на одной. Мы узнаем больше о типичной жизни сабов. Тогда ты увидишь, что не о чем волноваться.
Несмотря на настойчивость отца и его слова о том, что он привыкнет к идее быть сабом, этого не произошло. На следующий день после того, как он получил свою метку, он пошел в школу в перчатках. Он надеялся, что сможет избежать радаров, чтобы никто не увидел его метку. Не очень-то получилось. Карофски и Азимио загнали его в угол и сорвали перчатки. Затем они использовали его в качестве мячика для пинг-понга и толкали его туда-сюда между собой, говоря ему, что он должен подчиниться им и просто убить себя.
К счастью, мистер Шу, лидер хора, проходил мимо. Карофски и Азимио были признаны виновными в нападении на саба и исключены из школы. Это было единственным положительным моментом в том, что Курт был сабом.
Однако благодаря этим придуркам все одноклассники знали, кто он такой. Сколько бы он ни дружил с Домами в хоре, они быстро нашли причины, почему они не могли тусоваться. Курт был подавлен. Он не замечал небольшой разницы между тем, как сверстники относились к Домам и сабам. Теперь он был в группе с сабами хора Тиной, Шугар и Джо.
После первого дня он впал в глубокую депрессию. Через пару недель после того, как он получил свою метку, надеясь сломить его страх, отец договорился с коллегой из гаража, чтобы Курт провел выходные с ним и его сабом. Курт согласился пойти, чтобы сделать отца счастливым, потому что знал, что его отец беспокоится. Он должен был отказаться от предложения. Выходные с Марком и Джули были похожи на кошмар. Джули пыталась взять Курта под свое крыло, но он не мог слушать, как она была счастлива, когда ее Дом управлял ею. Марк говорил Джули, что делать, что носить, что есть. Он говорил ей, что готовить на ужин, когда ложиться спать — ей приходилось ложиться раньше, чем мужу. Курт не видел причин для Джули быть счастливой, все, что он мог видеть, — это то, что с ней обращались как с ребенком, будто она сама не могла ничего решить. Серьезно, говорить ей, что надевать? Курт знал, что позволит кому-либо говорить ему что носить, когда рак на горе свистнет.
После того, как идея не сработала, прошло шесть месяцев, прежде чем Курт наконец начал возвращаться к себе. Ну, к своему новому «я». Он боролся против всех черт покорности, которые видел в себе. Он сознательно не слушался отца и учителей. Его отец больше не пытался подтолкнуть его к принятию себя и своего нового места в жизни. Это помогло Курту расслабиться.
Было несколько инцидентов, когда Курт выступал против Домов, командующих сабами. Это произошло после того, как он понаблюдал за Тиной и Майком, обнаруживших, что они родственные души. Тина встречалась с Арти. Но однажды Тину и Майка поставили в пару танцевать. В тот момент, когда они коснулись рук, они вскрикнули. Хор, умолкнув, смотрел, как двое по-новому смотрели друг на друга. Они страстно поцеловались и в итоге до конца часа тихо сидели в задней части аудитории.
На следующий день Тина не пришла в школу. Курт спросил, в порядке ли она, и Майк сказал, что она в порядке, но не вернется в школу.
— Почему нет? — ужаснувшись, спросил Курт.
— Честно говоря, я не должен тебе объяснять, — хладнокровно сказал Майк. — Но я решил, что ей будет безопаснее дома и она получит лучшее образование, если будет на домашнем обучении.
Родственные души съезжались, как только находили друг друга.
— Разве справедливо забирать ее у друзей и запирать? — поспорил Курт.
— У нее будет определенное время для общения. Серьезно, Курт, это не твое дело, — сказал Майк строгим голосом.
Курт пошел дальше, к директору, настаивая на том, что Тина должна быть в школе с друзьями. Его отца вызвали и прочитали лекции о том, чтобы он не лез в дела родственных душ. Майк был так зол после этого, что Курта только через три месяца пригласили на чай с Тиной. Ей больше не разрешали пить кофе, еще одна нелепость, которую Курт не мог понять. Тина сказала Курту, что потребовалось время, чтобы привыкнуть не видеться с друзьями ежедневно, но она счастлива, потому что рядом со своей родственной душой. Он посмотрел на ее метку и удивился, увидев закрытый замок. Это означало, что ее полностью заклеймили. Она лишь покраснела и сменила тему, когда Курт спросил ее об этом.
Курт был отрешенным и угрюмым, он хотел никогда не говорить о родственных душах. Он знал, что все изменится, как только он встретит свою, поэтому он был полон решимости никогда не встретиться с ним.
Курт продолжал носить свои любимые серые кожаные перчатки и отказывался кого-либо касаться. Постепенно он начал говорить людям, что он гермафоб, чтобы никто не пытался прикоснуться к нему. Когда он ходил за кофе в «Лайма Бин», он подвигал деньги или карту через прилавок, чтобы ему не пришлось касаться кассира. Он всегда ждал, пока его кофе поставят на стол, прежде чем забирать его. На всякий случай он не хотел касаться даже женщин. Люди в итоге перестали пытаться пожать ему руку или прикоснуться к руке. Девушки в хоре перестали обнимать его. Курт не терпел никаких прикосновений. Он не сможет найти свою родственную душу, если не будет ни к кому прикасаться. Ему было хорошо. Ни одна родственная душа, никто не руководил его жизнью. Его не волновало, что встреча с родственной душой может быть самым счастливым моментом в его жизни. Он был бы счастлив остаться независимым.
Когда учебный год закончился, Курт начал планировать свой летний отпуск. Он начинал работу над коллекцией одежды, которую представит в Парсонс в Нью-Йорке. Именно туда он хотел пойти в колледж. Каждый день после школы он ходил в «Лайма Бин», сидел и рисовал эскизы.
Он наблюдал за людьми, когда они рассказывали о своей жизни. Люди открыто касались друг друга: вдруг он или она были его или ее родственной душой. Он едва мог сдержать насмешки по поводу тошнотворных телячьих нежностей, которые продолжались между новыми родственными душами.
Однажды днем Курт подошел к прилавку в «Лайма Бин» и заказал себе второй кофе. Бариста придвинул ему сдачу, она привыкла к странностям Курта. Четвертаки, балансирующие на купюрах, соскользнули и упали на пол. Курт повернулся, чтобы поднять их, когда увидел знакомое лицо. Золотые глаза со смешными треугольными бровями подмигнули ему.
— Вот так, — сказал молодой человек, держа сдачу.
— О, спасибо, но брось это в банку с чаевыми, если не сложно, — пролепетал Курт. Он поспешил забрать свой заказ.
Он всегда краснел, когда видел ученика частной школы. Он ходил в академию Далтон в Вестервилле — Курт услышал, как тот рассказывал об этом бариста неделю назад.
Курт впервые заметил его пару недель назад. Он был, может, на дюйм ниже Курта с великолепными черными волосами, которые были загелены в прочный шлем. Курт не мог не оценить его мускулистые руки и упругую задницу.
Они всегда, казалось, были в «Лайма Бин» в одно и то же время. Курт сначала игнорировал улыбки молодого человека. Но теперь он улыбался в ответ обычно с румянцем на лице.
Судя по манерам парня, Курт догадывался, что он саб, но не рискнул прикоснуться к нему. Вряд ли кто-то настолько великолепный был его родственной душой.