Алжирский узелок любви

— Я болен, Дин… Произношу я, и чувствую, как земля уходит из-под ног. Изумрудно-зеленые глаза, кажется, в одночасье, теряют цвет и блеск, становясь серыми, но только это выдает чувства брата, в остальном он так же собран и невозмутим. — Я тебя вытащу, — слышу в ответ, в ровном голосе, едва уловимые нотки отчаяния и всепоглощающей боли, но я, слышу и их. — Это конец, но ты… Ты не должен так страдать, ты заслуживаешь лучшего. — Значит так, умник, — Брат неприкрыто злится — То, что жить тебе осталось «два понедельника», мне известно, надо дневник лучше прятать, но я не собираюсь… — Пожалуйста, перебиваю я, поняв к чему он клонит, — Молю, больше никаких сделок, ты же видишь, к чему это приводит, я должен умереть. На удивление брат сдаётся, признавая мою правоту, кивает, и медленно подойдя, заключает в объятия.

***

Моя рубашка, довольно быстро мокнет. Я осознаю: Дин плачет. Несгибаемый, бесстрашный охотник, считающий слезы слабостью, плачет. Смыкаю объятия, ощущая запах пота и крови, вместе с теплом тела, понимаю: убил очередного демона. — Я еще здесь, — кажется говорю не языком — сердцем. Отстраняется. Его руки теперь — на моих плечах. Смотрит мне в глаза. Нет. Слишком тяжело. Я не выдержу. — У меня тоже есть тайна, — вкрадчиво начинает брат. — Даже две. Холодею. О, нет. Только не это. Неужели он уже выкупил мою душу?! — Ты мне брат, но не по крови. Твои родители — Аделин и Майкл Ротчестеры, жили в городке Олд Черч, Небраска. Отцу не удалось их спасти. Перед смертью, твоя мать просила позаботиться о тебе. И… я люблю тебя. Новость о том, что я приемный, шокирует, но вместе с тем, приносит облегчение, ведь я давно желал Дина. Теперь, я не буду испытывать мук совести, сказав об этом… — И я — произношу я на выдохе — и я тебя люблю. Исполни последнее желание, умирающего… — Да? — в испытующем взгляде — нежность. — Поцелуй меня. Губы, найдя мои накрывают как лавина, языки сплетаются в подобие албанского узелка любви, я таю, обмякая в оберегающих объятиях, и выдыхаю, в них. — Только поцеловать? — сбитое, разгоряченное дыхание, обжигает, лишая воли, заставляя забыть все на свете, даже себя и раствориться в ощущениях.

***

Мгновение, — и подо мной — шелк белоснежных простыней, а тело ласкает язык — медленно, чуть ускоряясь или останавливаясь вовсе, но нежно, страстно, умело, и уже неважно, умру я или нет, кажется, что если и умру то воскресну, восстав словно феникс из собственного праха, я дышу, кричу извиваюсь принадлежу всецело Дину и только ему Изливаюсь. Он принимая, ложится рядом, утыкаясь носом в плечо. Целует.

***

Секунда — и на шее, тот самый албанский узелок любви — кольцо из накрепко сплетенных жемчужных нитей. — Это вернет тебя ко мне — шепчет брат, застегивая миниатюрный замочек. — Он верит. Свято верит. В ложь. Я, кладу руку ему на грудь, туда, где находится сердце, и произношу: — Я никогда и никуда не уйду, Дин, я всегда буду здесь…