Когда-то я имел неосторожность умереть

Когда-то я имел неосторожность умереть. Я уже не помню в точности, как произошло со мной это недоразумение, но, наверняка, было не очень-то и приятно... Часы на башне, которая царапает шпилем серое небо, бьют ровно двенадцать раз. Бом-бом... Как будто голос свыше, ей-богу. Но я привык оборачиваться каждый раз в надежде, что не ко мне пришли посланники из-за мрачных нависших туч. Оборачиваться с тем же ужасом, с дрожью в призрачных коленках и мерзким, леденящим все, что осталось от души, страхом. Запрокидывать голову в небо, щурить глаза, которые, почему-то, после смерти не обрели способность видеть так же хорошо, как в далеком детстве. Заслонять почти несуществующей ладошкой редкие лучи холодного, как весь этот мир, солнца. Шептать ласковому ветру, голым еще деревьям, пожухлой гнилой траве, силуэтам людей. Людей веселых, грустных, злых и счастливых, влюбленных, ленивых, добрых, милых, улыбчивых, хмурых и ласковых. Заглядывать в лица прохожих, рассматривать их глаза, спрятанные под низко натянутыми шапками, осторожно вглядываться в мимику и шептать на ухо, зная заранее, что мне не суждено быть услышанным. Нарушить покой - и отпрыгнуть на пару метров, чтобы не соприкоснуться ненароком с нежной человеческой кожей. Обжигает... Но не тем огненным пламенем, что порою начинает полыхать ярко-алым и отпускать в недолгий путь капли-искорки, а тем, что в народе прозвали холодным. Кто-то говорит, что он не может обжечь, что он мирный и никогда не станет холоднее окружающего его воздуха, но я-то точно знаю, что на самом деле он бунтарь, и куда холоднее любого льда, а горит он голубовато-белым пламенем. Точно так, как пустые людские души, которые отлично видно через манящую бездонную черноту зрачков. Не так давно я до смерти боялся этих мертвых огоньков, как бы комично ни звучало это в моем положении. Языки ледяного пламени обжигали намного больнее, чем обычный рыжий лисенок на поленьях в камине, холод человеческого сердца прокрадывался ко мне прямо в душу так, что я на мгновение забывал дышать. Он колол ужаленный участок кожи тысячами копий, таких острых, какими порой бывают резкие человеческие слова, таких холодных, как небрежные обрывистые фразы любимой, что отвергает однажды. Теперь же нет во мне больше этого липкого страха, заполонявшего когда-то все сознание. Мне кажется, что я перестаю существовать. Что-то живое, человеческое, что было во мне когда-то, постепенно испаряется, как тают тела призраков в дешевых голливудских фильмах. Эмоции и чувства, что я испытывал, находясь в сомнительном положении уличного приведения, уже почти покинули меня. Даже страх полного исчезновения с этой планеты начинает постепенно отходить на второй план, скрываясь за мощной спиной холодного пугающего равнодушия. Я хочу снова почувствовать себя живым! Дышать этим воздухом, чувствовать шевеление травы, что шуршит под ногами вперемешку с осенней листвой, ловить языком сладкие снежинки, сидеть часами на бортике у дома и чувствовать запах свежесваренного кофе и ароматных булочек с корицей, которые только что испекла для своего мужа трудолюбивая хозяйка. Хочу смеяться, наблюдая за веселой игрой дворовых мальчишек, утирать несуществующие слезы, слушая, как юноша признается в любви молоденькой красавице, завидовать, жалеть, радоваться, сопереживать, злиться, стыдиться, вспоминать, улыбаться, желать... Но я не могу. Я лишился всего того, что связывало меня с этим миром те несколько лет, что я бездумно бродил по улицам, пытаясь отыскать смысл жизни. Наверное, бог решил, что я ничего не смогу найти и отнял у меня связь с Землей. Скоро пропаду и я... Единственным, что все еще способно чувствовать мое тело, стала боль. Боль от прикосновений к людям. Холодная, нечеловеческая, от которой хочется взвыть, закричать, бежать подальше, скрываться, лишь бы не испытывать этого снова. Боль, которая нападает без предупреждения и не затихает постепенно, а бежит в гору по нарастающей и резко отпускает, сбрасывая в пропасть беспамятства. Только тебя я способен чувствовать, только ты заставляешь меня понимать, что я все еще тут, что я еще не исчез, не пропал без вести. Я должен испытать тебя снова, мое сладкое проклятье...