Побег

Инерция — интересная штука. Едешь на машине, собираешь кочки колёсами. И только когда колеса проехали кочку, сама машина повторяет их движение. Снизу вверх и снова вниз, а в то время колеса уже мчатся через новые подъемы. Чимин сидел у озера и наблюдал таящий закат. Небо действительно было похоже на таящее цветное мороженое, у которого сине-желто-красные границы исчезали под палящим солнцем, смешиваясь между собой. — Пора ехать… — пробормотал он сам себе, и зашуршал подошвой о треснувшую землю, поднимаясь. Он открыл машину; воздух показался ему слишком спертым, слишком влажным, слишком липким, поэтому он поспешил завести машину и включить кондиционер. Пыль из-под колес, и можно было бы оставить след после себя, но земля словно дерево — постучи, проверь. Некоторое количество выпитого алкоголя и выкинутая банка в лесу ничуть не смущали Чимина, он был уверен, что в состоянии и положено. Желание напиться преследовало его с тех пор как они расстались, желание разбиться — тоже, но не очень. «Вождение в состоянии алкогольного опьянения, найден мертвым, умер мгновенно». — Самая нелепая смерть… нет уж, — сделал умозаключение Чимин и посмотрел в окно слева. Уже почти стемнело, но Чимин смог разглядеть проехавшую навстречу машину — слишком знакома, до боли знакома, словно она проехала не там, где-то вне, а прямо по сердцу, по памяти, по чувствам. Однако было достаточно темно, чтобы разглядеть номер или того, кто прогнал ее по Чимину. Он постарался выкинуть из головы образ, возникший моментально: Чимин сидит слева от него и смеётся, глядя тому в глаза — щёлочки — так тщательно следящие за дорогой. Прокрутив регулятор громкости до конца, Чимин надавил на педаль газа и погнал по встречке, обгоняя машины. *** Юнги вышел из машины и направился к озеру. Пока он доехал до этого места, совсем стемнело. Раздосадованный, он подошёл к небольшому каменному выступу на берегу, забрался наверх и сел, свесив ноги. Картинки из прошлого надвинулись на него: совсем недавно они сидели здесь вдвоём — это Юнги показал ему это место и был очень горд, что он смог удивить младшего. Сердце неприятно кольнуло, ком подкатил к горлу; Юнги сжал кулаки и глубоко вздохнул. Он повернулся и лёг — перед ним распахнулось небо с бесчисленными звёздами, а по краям свисали чёрные тени деревьев — луна пока не вышла из своей тени, фонарей поблизости не было, поэтому Юнги мог наблюдать всю картину в первозданном виде. Света от звёзд хватало чтобы разглядеть, что находится в радиусе 10 метров вокруг. Но сегодня было не на что (кого) смотреть. Юнги никогда не переставал восхищаться звёздами, искусством и ещё одной вещью (человеком) — Чимином. Восхищаться, вдохновляться, упиваться, выпивать до последнего глотка, так, чтобы дыхания не хватало, и отдышка захватывала легкие на несколько минут. Он снова опоздал. Прикрыв глаза ладонью, он вдохнул свежий воздух и вытянул руку к небу. Она казалась слишком маленькой по сравнению с безграничной гладью темноты и слишком большой по сравнению с маленькой пухленькой ручкой Чимина. Августовский звездопад уже начался — несколько звёзд успели упасть, но Юнги не успел загадать ни одного желания. А ему так хотелось, чтобы в эту свежую ночь Чимин был рядом… Он бы непременно сказал, что у Юнги руки холодные, как льдышки, и взял бы их в свои, всегда горячие, как лава. Такими же были его поцелуи, прикосновения, дыхание… Юнги снова прикрыл глаза и сжал челюсти, чтобы усмирить возникшие чувства. Он тяжело поднялся и поспешил уехать из этого злополучного места. Когда-нибудь он догонит Чимина. *** Волосы у Чимина волновались как пшеница в поле. Золотистые, с розовинкой, они блестели под солнечным светом. Юнги издалека мог узнать этот блеск. Из тысячи похожих мог узнать именно этот оттенок. Но их разделяли люди, спешившие кто куда. Юнги побежал, он расталкивал людей, изредка выдавая «извините». Сейчас можно. Сейчас он слишком близко. Слишком непозволительно упустить его в этот раз. Но розовая макушка словно чувствовала присутствие Юнги и уплывала со стремительной скоростью, то тонула в этой пестроте чёрных оттенков, то всплывала вновь. Пот щекотал виски, заливался в глаза. Юнги понимал, что ещё немного под палящим солнцем — и он упадёт, но так же он понимал, что ещё немного — и он упустит свой, возможно, последний шанс на спасение. Ещё такой длинный метр, такие ненужные люди, люди, люди везде. Как же они не нужны в этом мире — Юнги и не замечал. В этом мире вообще ничего не нужно, кроме таких вещей (людей), по имени Юнги и Чимин. И не каких-нибудь Ким Юнги и Ли Чимин, или же Юн Юнги или Пэ Чимин, достаточно лишь этих самых важных Мин Юнги и Пак Чимина, родившихся именно в тот день, когда они родились, и там, где они родились. И вот ещё пара сантиметров и золотисто-розовая макушка махнула волосами и обернулась. На лице было написано недоумение, затем страх и волнение, потом… в глазах потемнело, его подхватили хрупкие руки и понесли вдоль чёрной реки. Чёрное сменилось на серо-белое с угловатыми тенями. Проморгавшими, Юнги понял, что это потолок больницы. — Чимин?.. — Юнги огляделся. — Вам уже лучше? Как вы себя чувствуете? — спросила страшненькая мёдсестра милым голосом. Ее открытое декольте кричало о том, что она свободна каждый день после работы. — Здесь был парень? — Парень? А, он приехал с вами, но уехал сразу, как вас сюда доставили. Уехал сразу… Неужели Чимин способен бросить Юнги в таком состоянии? Если Юнги не обознался, то Чимин стал слишком бессердечен к нему. Юнги предпочёл думать, что он обознался. — Когда я могу идти? — Как только давление придёт в норму. Я думаю, этим вечером вас уже выпишут. — Отлично. *** Чимин стал смыслом жизни, стал целью. Единственное, что придавало сил двигаться дальше. Отпустить? Что это? Юнги не знал этого слова. Он мог отпустить все, кроме Чимина. Но для того, чтобы было, что отпускать, это что-то (кого-то, а если ещё точнее, то кое-кого) надо было догнать, поймать, ощущать в руках, видеть глазами и слышать ушами, прикасаться, трогать, брать, погружаться все глубже и глубже, слышать все громче и громче, смотреть в глаза не отрываясь, даже когда пот режет глаза. Даже если это все случится, Юнги не мог дать гарантии, что отпустит. Никогда. Юнги не знал и не хотел узнавать, что это значит. Ни словами, ни сердцем. Поэтому он снова поехал к озеру вечером. Он чувствовал как никогда, что должен быть там прямо сейчас. Он боялся снова не успеть, ведь больше ни минуты не мог дышать не слыша родного дыхания рядом, пусть и не в унисон. За окном моргало небо, прячась за миллионом деревьев. Юнги казалось, что его сердце стучит так же часто, как мелькают деревья. От предвкушения сегодняшней встречи у него сбилось дыхание и дрожали руки. Он неосознанно давил на газ все сильнее и сильнее. Подъезжая к знакомому повороту, он съехал на обочину и перевёл дыхание, попил воды и тронулся. Медленно он свернул с асфальта на твёрдую землю и начал шинами прощупывать кочки. Впереди была чёрная полоса деревьев, проехав через которую, можно было свернуть налево и там открылся бы прекрасный вид на природу. Подъезжая, Юнги высматривал машину Чимина, но ее нигде не было видно, как и его самого. В отчаянии Юнги ударил кулаком по рулю и покачал головой. И тут он заметил как что-то блестит среди деревьев. Юнги подъехал ближе, вышел из машины и оглянулся. Чёрная гладь ночи сгущалась над ним, и вовсю уже лежала внутри леса. Появлялись первые звёзды. Осенняя свежесть и запах мокрой листвы напоминал Юнги о их первой ночи, проведённой среди этих деревьев, свидетелями которой были звёзды над головой. В ту ледяную ночь им удалось побороть холод, согреваясь теплом друг друга. Юнги вдохнул свежий воздух и выдохнул. По спине прошёл холодок и Юнги дернулся. Он попытался усмирить трясущуюся челюсть, и двинулся в самую гущу событий, ожидавших его. Свет от фонарика дрожал в руках Юнги, но он не мог взять себя в руки. Он сам не понимал, то ли от страха, то ли от холода то ли от ожидания встретится с ним его так трясло. Попавший в свет фонаря номер машины резал глаза и ещё что-то там в груди. Теперь унимать дрожь тщетно, подумалось Юнги, и он позволил фонарику прыгать в его руке. Он оглядел машину — сомнений не было, но почему же он так сомневался? Юнги сглотнул слюну волнения, увидев знакомый розовый затылок на берегу озера там, внизу. Луна показалась на небе к тому времени, как Юнги показался на поляне, деревья больше не мешали, поэтому Юнги выключив фонарик, направился туда. Шаги напугали Чимина, и он обернулся, но увидев Юнги, повернулся обратно и продолжил смотреть на спокойное зеркало озера. — Наконец… — прошептал Юнги где-то сзади и прильнул к телу Чимина, крепко сомкнув руки в районе груди. — Юнги… не надо, прошу, — Чимин отстранился, но не пытался разжать руки Юнги. Радость от встречи отдавала болью. — Я думал, что больше никогда тебя не увижу, — Юнги носом зарылся в приятно пахнущую и немного колючую макушку, — Не будь таким, пожалуйста, — ему хотелось плакать прямо в розовый затылок, но он пока держался. Чимину хотелось развернуться и обнять его, погладить по голубым волосам, вдохнуть запах сигарет, запутавшийся где-то в волосах, поцеловать… — Нет, хватит, правда… Отпусти меня, — Чимин разорвал объятия Юнги. Чимин развернулся и начал спускаться к машине. Юнги глубоко вздохнул и посмотрел на спокойную гладь озера. Вдруг он развернулся и крикнул Чимину вслед: — Тогда почему ты продолжаешь приезжать сюда? Чимин остановился. Дыхание его стало чаще. — Потому что я хотел, чтобы ты меня нашёл… — прошептал он и побежал к машине. Юнги ринулся за ним. Снова гнаться за своим счастьем — ему не привыкать. Только в этот раз он догонит. И не отпустит. Чимин уже открывал дверь машины, когда Юнги схватил его за запястье и резко развернул к себе. Дверь с грохотом закрылась, и Чимин больно ударился спиной о холодный металл машины. Пользуясь моментом, Юнги прильнул к губам Чимина, заставляя забыть о боли в спине и о боли в сердце. Юнги упивался вкусом победы на губах Чимина, и начал спускаться все ниже и ниже. Холодные руки обжигали кожу, прохладная влажность леса забиралась под футболку, и Чимин не понимал, почему он дрожит — от неприятного холода или от приятного Юнги и того чувства, которое он у него вызывает. Закинув голову наверх от наслаждения, Чимин приоткрыл глаза. Тысячи звёзд, как тысячи глаз, смотрели на него. Смотрели не моргая. Осуждающе. Но он понял, что впервые ему не стыдно.