Я брошу свои легкие к твоим ногам.

Господи, кто бы знал, как Матвиенко ненавидит Шастуна. Остальные импровизаторы постоянно подшучивали над ним на эту тему. Для них казалось забавным то, как злостно смотрит Сергей на Антона, как зачастую ненавидит всякие упоминания о нём. Сам мужчина не считал это все веселым. Он видеть не мог этого задорного парня. Такого красивого, невинного. Ненавидел его звонкий смех, приятный голос, весёлые шутки. От одного взгляда на этого беззаботного мальчишку внутри Матвиенко что-то переворачивалось, ломалось с адским скрежетом, рассыпаясь в прах. Он не выносил звон многочисленных браслетов на руках юноши и неосторожных взглядов Антона в его сторону. Потому что Сергей не находил в себе сил глядеть на то, как этот прекрасный парень веселится везде и всюду, как дите малое. Не находит, потому что каждый раз, приходя домой, он наконец может дать волю своему организму. Тогда Матвиенко почти бесконтрольно начинает выкашливать эти несчастные цветы из своих легких. О своей жуткой болезни он узнал давно, но уже тогда она прогрессировала до неисцелимой стадии. Сергей помнит. Помнит день, когда впервые увидел Шастуна. Его тогда позабавил этот парнишка, к которому невозможно было не привязаться. Он всегда был в центре внимания, такой яркий, солнечный. Милый мальчик. Матвиенко уже забыл, когда осознал, что влюблен в него. Зато он отчетливо помнит тот момент, когда началась его болезнь. Сначала казалось, что нет ничего необычного. Иногда просто начинало что-то болеть в грудной клетке, давить, резать, словно прорастая. Если эти симптомы, конечно, можно было назвать обычными. Потом боли участились. Вскоре легкие стало скручивать словно тонкими веревками, сдавливая, выталкивая воздух, не давая вдохнуть. Сергей никогда не забудет то чувство, когда ему стало от этого настолько плохо, что он кинулся в ванную, склоняясь над раковиной и захлебываясь в собственном кашле. То чувство. Безысходность. Страх. Ужас. Безнадежность. Осознание того, что все больше не имеет смысла, и все, чего можно ждать — это лишь боль и страдания. Мужчина почувствовал все это, когда впервые увидел измазанный в крови цветок, лютик, выпавший в раковину откуда-то из его горла. Он сразу все понял. Пути назад уже не будет. А Антон… Парень никогда не полюбит его. Можно даже не надеяться. В минуты осознания этого, Матвиенко чувствовал, как внутри него что-то рушится, невесомо падает в пропасть, словно подстреленная птица, которая за секунды до смерти понимает, что больше не взлетит. С тех пор Сергей стал более замкнутым и угрюмым. Друзья не понимали, что с ним творится, но на заданные ими вопросы мужчина никогда не отвечал. Зачастую ему становилось настолько невыносимо и бесконечно больно, что Матвиенко хотел просто кинуться к Шастуну, вырвать эти осточертелые лёгкие из своей груди и бросить их к ногам парня с криками о том, что он во всем виноват. Сергей начал курить. Всю свою жизнь, Матвиенко сторонился всех этих вредных привычек, но теперь… Что ему было терять теперь? А это было так приятно. Вдохнуть едкий, мерзкий дым и почувствовать, как острая боль, словно его режут осколками стекла изнутри, порождаемая десятками, а, может быть, и сотнями стебельков и корней злосчастных цветов, вдруг отступает, сменяется какой-то легкостью, почти восторгом, растворенным в воздухе. Но и сигареты вскоре перестали помогать. Может, мужчина привык к дыму, а, может, сами цветы. Этого он не знал. И только потом, когда Сергею надоели расспросы парней о том, почему от него пахнет сигаретным дымом, почему он такой замкнутый, почему он молчит, надоела эта сковывающая легкие боль, эти мерзкие цветы, мужчина пошел к врачу. Ханахаки. Он слышал об этой болезни, но никогда не думал, что она затронет и его. Страшное заболевание, при котором в легких разрастаются цветы от неразделённой любви. Вот тогда-то, в тот поход к врачу, Сергей и узнал, что его уже не спасти. Совсем. Слишком затянута была болезнь. И вот сейчас Матвиенко сидит в своей квартире один. Он разглядывает помятые, окровавленные цветы, понимая наконец, почему именно лютики. Потому что они как Антон. Такие же нежные, хрупкие, приятные и яркие, солнечные с виду. Но внутри, по своей сути ядовиты, готовы убить любое живое существо. Вот так же и этот парнишка. Господи, как же Сергей его ненавидит. Последнюю неделю мужчина сидит дома, сославшись на то, что он приболел и пока посидит на больничном. Отчасти это и в правду так. Вот только сегодня Матвиенко выкашлял уже столько цветов, что можно было бы собрать по ебанному гербарию целому классу детей. Он слаб. Побледнел, под глазами залегли глубокие тени. Он знает, что умирает. Сергей задыхается и чувствует, что это — последний его вечер. Ну что ж, зачем же тратить его впустую? Матвиенко вызывает такси и глубоко плевать он хотел на то, что уже почти ночь. Еле дойдя до машины, он слабым голосом называет адрес. Мужчину не останавливает даже то, что он закашлялся по пути, рискуя больше не вдохнуть, но на предложение водителя остановиться лишь прохрипел: «Вези!». Что ж, вот и нужная квартира. Это так странно — приближаться к тому, с чего все начиналось. А точнее с кого. Дверь открывает заспанный Антон. Он ошалелыми глазами смотрит на друга, подавляя в себе первоначальное желание рявкнуть: «Ты видел который час?!», и послать его подальше. Спросить парень тоже ничего не успевает, потому как мужчина просто начинает падать, и Шастуну ничего не остаётся, кроме как подхватить его, пытаясь поставить на ноги. Кое-как захлопнув дверь, юноша волокет Матвиенко в комнату. — Шастун, ты меня любишь? — хрипит тот, пытаясь подняться на ноги. — Что? — переспрашивает Антон, теряя равновесие и падая вместе с мужчиной на пол. Хотя он все прекрасно расслышал. — Любишь меня, спрашиваю? Шастун молчит. Он абсолютно не знает, что отвечать. В голове парня проносятся сотни мыслей и он просто-напросто не успевает остановиться хотя бы на одной. — Так я и знал, — горько усмехаясь, произносит Сергей. Его голос прерывается глубокими, отрывистыми вдохами, но ему нравится то, что он сейчас лежит головой на тощих коленях, сидящего перед ним на полу парнишки. Пусть это будет и не самая достойная смерть и далеко не такая, какую мужчина планировал. Умереть тихо и мирно в старости, находясь в кругу семьи. Но Матвиенко чувствует, что так будет проще. Проще, чем умереть одному в мрачной квартирке, находящейся по всеми забытому адресу. Проще отомстить Антону за причиненную боль. Сейчас-то он может прямо посмотреть ему в глаза со всей любовью и ненавистью, скопившейся в его душе за это время. — Серег, объясни, что случилось. Давай вызову скорую, — невнятно бормочет Шастун, но в ответ получает отрицательные покачивания головой. И кашель. Надрывный, глухой. А еще маленький, окровавленный цветок, оказавшийся рядом с ним на полу. — Не надо… скорой. Просто… — Сергей почти не дышит. Он хватается рукой за воротник Шастуна, слегка натягивая на себя, потому что практически обессилевшее тело его уже не слушает, — ты вот меня… не любишь… — его голос прерывается на истошный кашель, — а… я люблю… — Матвиенко задыхается, но тратит свой последний вдох на то, что бы договорить, — тебя… Рука мужчины ослабевает, а глаза перестают смотреть на Антона, и взгляд устремляется куда-то в потолок. Но он больше ничего не видит. Не видит слез, выступающих на глазах юноши, не видит, как он с надеждой прощупывает пульс и не находит его. Шастун отчаянно пытается сдержаться, однако у него не выходит, и по комнате разносится тихий всхлип, а на пол падает первая слеза. Но потом парень тоже занимается кашлем, низко склоняясь над полом, словно его сгибает напополам боль. Его тело подрагивает, а мышцы судорожно сокращаются, и на паркет выпадает помятая ромашка. Такая же белая и чистая, как его невинная любовь. — Я так и не ответил на твой вопрос, — выпрямляясь и сдерживая всхлип, произносит Антон куда-то в пустоту. — Да, я люблю тебя.