Я не прощу себя.

Одна из тех кафешек, куда приходят не за едой, потому что предложенные бутерброды с колбасой могут аукнуться отравлением, а мороженое слегка подтаяло и хрустит водянистой крошкой на зубах… С детства эти места навевают на меня тоску. Почему мы пришли именно сюда? Ах да… Поговорить… Нелегкий разговор предстоит, это уж точно… Поигрывая желваками, Геннадий Дмитриевич жестом указал мне на пластиковое красное кресло. Я и забыл, какие они жесткие и неудобные… — Серафим. — Да? Но мужчина молчал. Под пристальным взглядом неуютно, но я специально выпрямился и как можно независимее стал разглядывать свой стакан с соком. Уже даже забыл, что за сок... Персиковый, мультифруктовый? Вообще-то я терпеть не могу их оба, но выбор был невелик. Чашка кофе отца Димы стояла нетронутая. — Серафим, мне хотелось бы начать этот разговор так, чтобы ты понял… Я ничего не имею против тебя лично… Более того, как… друг Димы ты для меня предпочтительнее всяких Грегов и Патриков. Но если вдруг мне придется выбирать между вашими отношениями, в которых Дима будет несчастен, и его одиночеством, в котором он будет хоть на один процент счастливее, я выберу второе. Ты понимаешь? — Да, конечно… — В таком случае… Что у вас произошло? Объясни наконец мне хоть ты… Пока я молчал, собираясь с духом, Геннадий Дмитриевич успел выкурить две сигареты. — Мы поссорились, — вот все, что я наконец ему сообщил. — Расстались, как мне сообщил мой сын. — Что? — О, да ты не в курсе, видимо… Забавно… — мужчина нахмурился и забарабанил пальцами по столу, — Что ж, слушаю твою версию… Вы поссорились… Из-за чего? — Какая разница? — Хорошо, это дело ваше… Однако, видишь ли, Серафим, Дима улетает через пару дней, хотя, не хуже меня понимает, что этот год учебы в Америке для него уже потерян. Я же хорошо его знаю, так что могу сказать немного иначе… Он сбегает. Бежит от тебя и ваших с ним отношений. Почему? Вот, что я бы хотел выяснить… — Я не знаю. Геннадий Дмитриевич вздохнул. Мне стало до тошноты и стыдно, и обидно сидеть вот так перед ним и словно оправдываться в чем-то мерзком. Но это был шанс… — Ладно… Спрошу иначе. Кто виноват в этой вашей «ссоре»? — Я… — Ясно. Я почему-то так и думал, — темные глаза еще раз меня внимательно ощупали, изучая, а затем с легкой насмешкой мужчина продолжил, — Что-что, а сбегать, натворив дел, мой сын не умеет… Эти слова откровенно ранили, но я промолчал. — И что планируешь дальше? – произнесено уже будничным тоном. Пожав плечами, я встретился взглядом с Диминым отцом и понял, что мой ответ был ошибочным. Но ведь я расслабился только потому, что надеялся на его помощь! — Та-ак… Значит, ничего? Дима уедет, а ты поплачешь, как восьмиклассница, в подушку и найдешь нового бойфренда? – говорил мужчина спокойно, даже меланхолично, потирая большим пальцем ноготь безымянного, но у меня почему-то потек по спине холодный пот. — Н-нет. Я его люблю! – выкрикнул я, тут же поняв, как это глупо – доказывать этому человеку то, что не доказано самому себе. — Да неужели? – насмешка. Заметив, как я начинаю часто моргать, пытаясь избавиться от непрошеных слез, вызванных злостью на самого себя, Геннадий Дмитриевич неожиданно печально улыбнулся. — Извини. Правда, извини… Нервы ни к черту… Не мне тебя судить. Да и… Ты же понимаешь, он мой сын… я не могу спокойно смотреть, как Дима мучается. Если правда любишь, все у вас уляжется… Твои родители, кстати, знают? — Да, — мой скупой ответ продиктовывался исключительно тем, что я все еще боялся разреветься. — Ну и хорошо… На этом наш разговор прервался, потому как я боролся со своим плаксивым организмом, а Димин отец думал о своем. Минут через десять я нарушил молчание. — Так что делать? — Ну… Наверное, ты испробовал уже все… Поэтому теперь я поговорю с Димой. *** Шершавая и холодная ступенька, казалось, срослась с моим телом. Облупившаяся зеленая краска стен флюоресцентно мигала, пробираясь под сомкнутые веки. Хотелось спать… И пить. А, между тем, я не мог уйти со своего поста, потому что, да, это был именно пост. Димы все не было и не было. Иногда прохладной змейкой во мне пробегала мысль: «Может быть, я перепутал время отправления его самолета?» Но я все равно сидел и ждал. Если в три ночи он улетает, то хоть к двенадцати-то придет домой? За вещами? Что если он уже забрал вещи? Мне было тревожно… Но, когда стрелка часов показала полночь, я спал. Меня разбудило осторожное прикосновение. — Пойдем. — Куда? — Ну, как я понимаю, ты хотел поговорить… — Да… — Лучше это сделать в квартире, а не в полной темноте и непонятной вони площадки. С трудом поднявшись со ступеньки, я поковылял за Димой. Оказавшись дома, он налил мне чаю и молча сел напротив. — Слушаю. — Ты улетаешь? — Сам знаешь, что да… — Почему? Зачем тебе в Америку? — Фим… — Я просто хочу понять. Мы больше никогда не увидимся, поэтому давай честно, ладно? — Я всегда был с тобой честен. — Тогда?... — Ладно. Но, вряд ли то, что ты услышишь, тебе понравится. Это оказалось больно. Не люблю такие предупреждения… Нечестно отбирать надежду раньше срока. — Согласен. — Я тебя люблю, Фима. Но не так, как ты бы хотел. Потому что не смог смириться с тем, что даешь мне ты… Фима, мне больно от твоих неосторожных слов, от глупостей, которые ты совершаешь, даже не заметив, от равнодушия, от фальши. Иногда ты давал мне надежду. Открытостью, нежностью, взглядом… А потом снова отбирал. Возможно, ты и любишь меня… Иначе бы не пришел. Прости, что причиняю боль. Но я не могу, понимаешь? Не могу смириться с такой любовью. Мне этого мало. Поэтому нам обоим, ты это попозже поймешь сам, будет проще, если я уеду. Не требовалось что-то отвечать. И чай я допил еще раньше. Уйти? Наверное, этого ждал Дима. Заверить, что научусь проявлять чувства открыто? Соврать… — А если нам не станет лучше поодиночке? Дима погладил меня, как малыша, по голове и ответил: — И? Снова недоговариваешь. — Может… Тогда попробуем снова? Через год… Я вернусь из армии, и ты приезжай… Прежде, чем поступишь там… Он промолчал, но взглянул на часы. — Мне пора. — Мне уйти? — Думаю, да… Растерянно переставляя ноги на полном автомате, я застыл, стукнувшись лбом о притолоку, когда Димин голос нагнал меня в прихожей. — Если… к тому времени не расхочешь… — Я тебя люблю. Как умею… Но разве я могу иначе?! – обида прорвалась вместе с криком. Дима обнял меня со спины и шептал что-то успокаивающее в ухо, пока я озлобленно и размеренно бил ногой по железной двери. — Прости… Пожалуйста, прости… — разобрал я наконец, успокоившись. Горячее дыхание щекотало ушную раковину, но в груди ныло так, что было страшно представить, каково же мне будет, когда Дима уедет. — Я пойду. Лучше вырваться и уйти, чем и дальше размякать в объятиях, которые тем больнее будет разорвать, чем дольше они продлятся. Этот год… Я же выдержу, правда? *** — Здравствуйте. Димин отец на моей кухне – это сюрприз. Сюрприз вдвойне, потому что рядом расположился вполне спокойный мой папаша, прихлебывая чай с печеньем. — Здравствуй-здравствуй, но мне уже пора… Спасибо за гостеприимство… — Геннадий Дмитриевич тепло распрощался с моими родителями и ушел. Спустя несколько минут мама заметила забытую пачку сигарет и сунула мне в руки. — Догони его! Как ни медленно я плелся, но на улице наткнулся на стоящего под фонарем отца Димы. Он философски принял сигареты и положил мне руку на плечо. — Ты в порядке? — Да. — Не похоже… Приди в себя, прежде чем показываться родителям. Послушно киваю. Нереально, потому что слишком красиво, кружатся в оранжевом свете мошки. Клумба причудливо топорщится на фоне смутно белеющей кирпичной стены. Все правильно. Все хорошо. — Я поговорил с твоим отцом… Я молчу. — У вас с ним были проблемы. — Дима сказал? — Да… Но, собственно, я к чему… Он у тебя неплох в целом. Попробуй его понять – человек старой закалки… — Да-да-да, — раздражение мне ни к чему, но оно прорывается само, рвет изнутри и бессильно грызет меня. — В общем, все не так плохо, как ты думаешь. — Хорошо. Мужчина кивнул. — Я рад, что все так обернулось. В недоумение перевожу взгляд с какого-то белого ароматного цветка, распустившегося ночью, на него. Он кивает и убирает руку, от которой уже начало ныть плечо. — Рад, что вы разобрались с Димой сами. — Так вы не говорили? — Нет. Я понадеялся на тебя… Не знаю, что вы там решили, но, по крайней мере, что-то в твоих глазах меня радует. *** Отца я застаю все в той же позе на кухне. — Присядь. Когда же я уже посплю… Слушать можно и с закрытыми глазами? — Генка – мужик правильный, жесткий… Я, в общем, против любви ничего не имею… Слышишь? — Да-да… — Но только тогда, когда это любовь, а не баловство! Посмотри же на меня, в конце концов! Из полудремы меня вырывает резкий голос отца. Моргаю, чтобы согнать пелену. — Так вот. Этот год ты проведешь так, как я уже сказал. Но потом… Если дурь из головы не выветриться… что ж… имеешь право уже. — То есть?... — Мешать не буду. Но! – заметив мою недоверчивую гримасу, отец даже приподнялся, — Но не в моем доме все это происходить будет! Понял? — Угу. — Ну и иди с глаз моих долой. Нормальные люди спят давно. Мамку измотал совсем… *** «…Экстренные новости. Пассажирский самолет Боинг-747, следовавший в Нью-Йорк, разбился недалеко от Минска. … По предварительным данным из 654 пассажиров не выжил никто. Причины крушения авиалайнера пока не известны…»