Everything is OK

Why do I love you?

      Мы снова играем. Играем так же хорошо, как и на концерте, будто нас уже видит любимая публика, которая отчаянно в нас верит. Эти ощущения неописуемы. Фейерверки в сознании. Яркие краски эмоций, переливающиеся по венам. Я смотрю на Фрэнка несколько секунд, слегка отвлекаясь. Он ― то, что меня вдохновляет. Сегодня у нас очень жарко, мы работаем на износ. И когда Рэй предлагает закончить на сегодня, я безмерно счастлив, потому что сил у меня уже не осталось.       После репетиции в студии остались только я и Фрэнк. Мы снова открыли по банке мерзкого пива и сидели в полной тишине и полумраке. Не разговаривали, чтобы не травмировать уже уставшие голоса. Я отпиваю глоток не самого вкусного напитка, глядя на друга. Фрэнк всё еще держит в руках гитару и иногда мягко касается струн, вызывая непривычно тихие звуки. Мне нравится наблюдать за ним, за его быстрыми пальцами, способными сыграть самые сложные мелодии. Татуировки, украшающие его руки безумно красивы. Я достаю старый скетчбук, отчаянно потрёпанный, ибо не раз я запихивал его прямо в карман брюк. Зарисовываю руки Фрэнка, затем, на другом листе его лицо с опущенными ресницами. Я люблю, когда люди заняты делом, а ты рисуешь их, пока они не видят. Прекрасные, вдохновлённые, они словно обретают фантастически красивые черты.       Полумрак почти съедает наши силуэты. В воздухе я всё ещё чувствую накал отзвучавших песен. Как здорово, что у нас есть это творчество, то, что делает частью чего-то невероятно сильного и важного. Того, что вдохновляет других. ― Ты снова рисуешь? Приятно видеть тебя за этим занятием, ― улыбается Фрэнк.       Я просто киваю. Немного болит горло.       Мне нравилось оставаться с ним наедине. Конечно, мы очень дружны, неудивительно, что я так легко проникся к нему зыбкой симпатией.       О нет, парень подходит ко мне и пытается заглянуть в мои труды! ― Нет, не смотри, ― я быстро закрываю блокнот. Ему не зачем знать, сколько там набросков с его лицом, руками, силуэтом. ― Да брось, ― улыбается он наивной щенячьей улыбкой и силой отбирает у меня блокнот.       Я отвожу взгляд и приглаживаю взлохмаченные волосы. Мне очень неловко. Темнота не скрывает румянец на светлой коже. Пока он смотрит, я от отчаяния отпиваю гадкое пиво. Ненавижу пиво; ненавижу, что бываю таким слабым и меланхолично-сентиментальным, но продолжаю делать и то, и другое.       Фрэнк молчит. Ему понятно многое. Он перелистывает страницу за страницей. В каждой моей линии читается обожание, восхищение. Я любовался им, как своей музой, несбыточной мечтой. Слабые отблески света падают на его лицо и волосы. Это тоже хочется запомнить, нарисовать. Все думают, что я заинтересован только в рисовании комиксов, но нет… вот ещё одна моя страсть прямо передо мной.       Я вздыхаю.       Мы молчим. В тишине читается некое напряжение. Мне нечего сказать ему. Нечем оправдать себя и свои чувства, кроме того, что это просто произошло со мной, как гром среди ясного неба. Дружба, которая рассекается внезапными чувствами, редко может соединиться. Не было того дня, когда я осознал, что влюблён, всё происходило постепенно затягивая меня, как вредная привычка. Подобно курению, он тянул меня к себе снова и снова. Я собирал по крупинкам внимание и бесконечно радовался. Задыхался от боли, если мы не виделись или почти не заговаривали.       Пальцы Фрэнка скользят по желтоватым страницам моих воспоминаний, запечатлений. Его глаза полны непонятных мне эмоций. Вроде бы парень достаточно восхищён, но он видит так же много, как я и хотел сказать в своих рисунках. Это не просто наброски ― это россыпи моих признаний. ― Безумно красиво, ― тихо говорит он и кладёт мне на колени скетчбук.       Музыкант садится со мной рядом. Он бесконечно задумчив, но не задает никаких вопросов. Они просто отпали.       В целом мире нет никого более одинокого, чем я, находящийся в одной комнате с человеком, которого так сильно люблю. Уже который день только ради него утром я открывал глаза, мечтал, стремился, срывал голос на репетициях, выкладывался на полную, тогда, когда уже хотелось лечь и не вставать больше. А теперь, ради чего всё это, когда я понимаю, что все надежды вот так просто покинули меня? ― Я не могу тебе ничем ответить, ― Фрэнк первым нарушил молчание. ― Я ничего не чувствую. Я просто грустно улыбнулся: ― И не нужно. Всё нормально.       Мой голос надрывно задрожал, почти сорвался от тихого шепота, но я просто улыбался, глядя на парня. Внутри меня обрывалось всё: мои внутренности, сердце, душа падали в пропасть и разбивались, горели, крошились. Обрывки мечтаний пеплом кружились вокруг меня, забиваясь в нос, в горло, заставляя задыхаться в беззвучном, бессильном плаче. Я не мог пустить слезу от боли, хотя прекрасно знал, что всё так и будет. Темнота становилась всё гуще и уже даже миллион светильников не смогли бы прояснить её.       Фрэнк снова принялся играть, мучая свои уставшие руки. Через некоторое время он допил пиво и попрощался со мной. ― До завтра, Джерард!       Снова эта приятная, такая любимая мной улыбка… ― До завтра, Фрэнк…       Он закрыл за собой дверь, так и не услышав мой шёпот: ― Я всё еще буду любить тебя…