Ева

В маленькой комнатушке, заваленной разнотравьем, за закрытыми ставнями метались бледные тени. Маленькая сморщенная старушка — божий одуванчик — сражалась большой поварёшкой с лезущей из котла массой. Масса липла к поварёшке и со звонкими причмокиваниями обваливалась обратно, густая, однородная. Тихо было в тот день на небе и на земле, когда ярче вспыхнула связка тлеющих лучинок, и на ощерившийся занозами пол ступила из котла серебристо-землистая фигура. Старушка отступила на шаг, любуясь на своё творение, и подняла багряный кинжал. Доппель тогда ещё ничего не знала о мире, в который вытащила её грязная магия лесной ведьмы. До обретения новой жизни она была каким-то растением. Ведьма всегда уверяла её, что использовала для её создания лёгкое бесполое тело анемона, но вокруг хижины рос один чертополох, а Доппель сильно сомневалась, что ленивая старуха вообще когда-либо покидала пределы родной деревни. Тогда же она не знала ни что такое чертополох, ни что такое жизнь, ни, тем более, смерть. Она лишь знала и любила беспечное бесконечное Солнце, сладкоголосый Ветер и мягкий внимательный Дождь. Впрочем, ведьма быстро восполнила элементарный набор недостающих новорождённому оборотню знаний, начав, естественно, с боли. Ведь нет проще способа объяснить, какая она — жизнь, и как начинается смерть. Время всегда течёт так быстро, а детство - ещё быстрее. День за днём аморфная структура, заменившая родные листья и стебель, всё с большим успехом слушалась постоянно расширяющееся сознание. На третий день маленький оборотень уже мог свободно становится маленькой кошкой и ещё более маленькой совой. Проживающие в доме ведьмы соответствующие питомцы истошно шипели на бестолково подскакивающее подобие зверя и последними словами крыли непутёвую хозяйку за бесполезное творение. Стоит ли говорить, что звериное наречие Доппель выучила гораздо раньше человеческого. Через неделю в ходе очередной попытки превратиться в муху неуклюжий подросток свалил с печки котелок с ключевой водой. Чистая сверкающая жидкость разлилась по полу и отразила потолок с подвешенными к нему связками чеснока и редиса. Удивлённая этим обстоятельством Доппель решила, что это ещё один дом, куда уходит старуха и, не раздумывая, прыгнула в самый центр. Что-то моментально проникло в её основание, делая её неповоротливой и медлительной. Ощущение смутно напоминало процесс поглощения воды из почвы, а потому Доппель застыла на месте, тщетно пытаясь воссоздать забытое ощущение, вспоминая неуловимые очертания своих прошлых друзей. Вернувшаяся к полуночи ведьма застала посреди комнаты огромную серую лужу, пускающую мечтательные пузыри. Весь остаток ночи и следующий день баловница провела под чугунной крышкой старого котла под охраной кота и совы, и никакие грустные булькающие вздохи не могли смягчить добросовестных надзирателей. А когда её глина наконец высохла, Доппель держала ответ за свою честь, восемь часов подряд превращаясь из кошки в сову и обратно. К концу экзамена выработанной энергии было столько, что девочка впервые в жизни захотела есть, да так, что синтезируемая шерсть светилась синеватыми огоньками и тихонько потрескивала. Тогда ведьма впервые вывела её на улицу под молочное сияние небесных светил. Стояла светлая апрельская ночь. Недавно прошедший дождь ещё танцевал звучной капелью под скатом пологой крыши, задорными бликами подмигивал с каждой встающей из-под снега прошлогодней былинки. От ворчливой калитки до самого порога темнели проталины. Девочка, разглядев сочное месиво глинистой почвы, радостно взвизгнула и понеслась навстречу родной среде обитания. Вывалявшись в грязи на славу, Доппель почувствовала, что её мироощущение как-то незаметно меняется. Облеплявший её слой почвы смешивался с её собственным телом, купающимся в мертвенных лучах холодного света, наращивая общую массу: тело вытягивалось, становилось гладким, обрастало новыми слоями формы... Посреди широкой проталины под неверным светом полной Луны, раскинув ноги, сидела высокая смуглая девушка. Увлёкшийся ветер ласково трепал иссиня-чёрную гриву волос, мягко огибающую нагое тело. Девушка беззаветно как старому другу улыбалась Королю Воздуха и протягивала руки к его невесомым лезвиям пальцев. Теперь и днём не сыскать уже такого света, какой заливал тогда мир, ни под прожектором, ни под тонкой роговицей. Как ни сыскать тех чувств и глупого чужого счастья.