Te amo est verum

Jus sanguinis право крови

Эмма не успевает ни испугаться, ни броситься вперед: Паэтус, устремившийся на них, внезапно вскрикивает, запинается и падает лицом вниз. Меч вырывается из его руки и отлетает в сторону, к ногам Эммы. Она торопливо наступает на него и скользит взглядом по длинному шесту, сбившему Паэтуса с ног. Такие шесты стоят вдоль всех галерей: с их помощью рабы открывают люки в крыше, когда на лудус опускается духота. И вот один из них прилетел в спину Паэтуса. Вряд ли сам. Эмма поднимает глаза и видит Габриэль, стоящую чуть поодаль. Вся ее поза выражает готовность бросить еще что-нибудь, если потребуется. Стонущий Паэтус пытается приподняться, а потом в какой-то момент вдруг одним прыжком вскакивает, будто и не извивался до этого на полу без сил, и бросается прочь. Габриэль и Эмма дергаются за ним, однако момент упущен, и обе почти сразу останавливаются. Эмма оглядывается на Регину и видит, как та стремительно уходит. Первым порывом становится желание догнать и убедиться, что все в порядке, но Эмма говорит себе, что ничего не может быть не в порядке, ведь Паэтус до них даже не добежал. Регина, должно быть, поднимет на уши стражу. Эмма выдыхает, выпрямляется и понимает, что все сложилось как нельзя лучше. Паэтус мог причинить гораздо больше вреда, если бы… – Спасибо, – благодарит она Габриэль. Та пожимает плечами и поправляет чуть задравшийся подол туники. – Ничего сложного. В свое время я много дел имела с такими шестами, – она подходит и поднимает шест, затем, к удивлению Эммы, вдруг принимается крутить его, да так лихо, что нет никакой возможности уследить за руками. Заприметив выражение лица Эммы, Габриэль рассыпается заливчатым смехом и опускает шест, чуть пристукивая им об пол. – Все хорошо? – мгновенно посерьезнев, спрашивает она. – Я не опоздала? Эмма качает головой. И не удерживается от ответного вопроса: – Кто же ты на самом деле? Зеленые глаза Габриэль испытующе всматриваются в нее. Гречанка будто решает, можно ли Эмме доверять, словно это не она бегала за ней все это время. Потом, не выпуская шест из рук, манит Эмму за собой. – Идем-ка. Теперь можно и поговорить. Эмма покорно следует за Габриэль, стремительно минующей галереи и лестницы. Они приходят в дальнюю комнату, которую, судя по всему, Аурус отвел гостье. Там Габриэль ставит шест в угол, затем задергивает занавесь и знаком предлагает Эмме присесть на кровать. Сама садится рядом. – Кто ты? – спрашивает Эмма задумчиво, не зная, получит ли ответ. Но не спросить она не может. Габриэль придвигается к ней чуть ближе, явно желая оставить как можно меньше тем, кто жаждет подсмотреть и подслушать. – Меня зовут Габриэль, я из Греции и люблю сочинять пьесы, – говорит она очень тихо и очень серьезно. – Все это истина и не подлежит никакому сомнению. Эмма кивает. – А что… – Дай мне договорить, – останавливает ее Габриэль и, не повышая голоса, так же тихо продолжает: – Моя задача здесь – найти лидера подпольного сопротивления и выйти на него. Для Завоевателя важны все возможные союзники. Теплая ободряющая улыбка касается губ Габриэль, а сама она кладет ладонь на руку Эммы, словно призывая ее побыстрее поверить всему. Эмма молчит. То, что Габриэль связана с Завоевателем, понятно давно. Но почему именно Тускул? Что даст могущественному воинственному греку маленькая кучка людей, не особо умеющих сражаться? Чем может пригодиться крошечный город, окруженный горами и лесом? Эмма спрашивает об этом Габриэль, и та качает головой. – Тускул – порт. Захватив его, Завоеватель получит доступ к морю. Иногда размер не имеет значения. Она забавно морщит нос, фыркает и сильнее сжимает пальцы на руке Эммы. – Я понимаю, что ты можешь не верить мне. Как не верит, наверное, до сих пор Регина, хоть мы с ней и проговорили всю ночь. Думаю, мне не удалось до конца убедить ее. – Она очень подозрительная, – бормочет Эмма и слышит, как Габриэль снова фыркает. – Очень. Но у вас нет выбора. Вы можете либо поверить мне, либо нет. Ваше право. Эмма не хочет говорить, что уже поверила, и корабль будет ждать в назначенный срок. Она смотрит в окно, затем на Габриэль и прислушивается к своему сердцу. Оно спокойно. Оно верит. Быть может, оно просто устало ждать и готово поверить любому, кто скажет то, что Эмма хочет услышать? Безусловно, доверяться вот так опасно. Но что они потеряют? Если Завоеватель не придет, то и корабль не потребуется: Эмма не отпустит никого, чтобы не привлекать внимания. Вот и все. Эмма вдруг шумно вздыхает. А что если их просто хотят собрать в одном месте, а потом перебить как скотину? Видимо, на лице ее отражаются все сомнения, потому что в следующий момент Габриэль говорит: – Я вышла на тебя через Суллу. И это уже совсем другой поворот. Эмма Сулле доверяет. Если он счел возможным раскрыть Габриэль личность лидера повстанцев, значит, у него на то были веские причины. Значит, получается, он тоже как-то связан с Завоевателем. Эмма не успевает испытать восторг, когда понимает, что это Габриэль, скорее всего, нашла Суллу, а не наоборот. – Так что же, – подытоживает она, – чем конкретно мы сумеем помочь Завоевателю во время нападения? – Физически – ничем, – легко соглашается Габриэль. – Твои люди мало на что способны и вряд ли выстоят в бою против обученных солдат. Эмма поджимает губы. Она и сама все это знает, но знать и слышать от кого-то другого – разные вещи. – Тем не менее, – продолжает Габриэль, – ваше исчезновение внесет достаточно суеты и смуты. Цезарь готовится к встрече с Завоевателем в другом месте, мы сделали все, чтобы его в этом убедить. Армия развернется в последний момент и доберется до Тускула за несколько дней. Греческие корабли давно ждут команды. Эмма молча слушает, прикрыв глаза. Потом спрашивает: – Не получится ли так, что Завоевателю придется отступать, а позади будет только море? Это не ее дело, конечно, однако… Габриэль немного обидно усмехается. – Не вся армия двинется к Тускулу, лишь часть. Остальные части, при необходимости, захватят солдат Цезаря в кольцо, атаковав их уже после того, как они приблизятся к Тускулу. Эмма кивает, поджимая губы. – Мы должны дождаться Завоевателя? – деловито уточняет она, уже полностью свыкнувшись с тем, что разговаривает с нужным человеком. – Или уйти первыми? – Первыми, – живо отзывается Габриэль. – Чтобы и создать ту самую суету, во время которой Завоеватель без особого труда войдет в город. Смятенные жители, лишившиеся своих рабов, упустят нужный момент. – То есть, – мрачно подытоживает Эмма, – мы должны подставить себя под удар? Ей не нравится эта затея. Одно дело – сбежать под шумок, и совсем другое – этот самый шумок организовать. Габриэль склоняется к ней и кладет ладони на плечи. Она так близко, словно хочет Эмму поцеловать. – Ты ведь достаточно умна, Эмма, – мягко-мягко шепчет она, и глаза ее поблескивают зеленью в свете масляной лампы. – Кто важнее для победы в этой войне: ты или Завоеватель? Она не щадит. Удар приходится по позвоночнику и отдается в ноги. Эмма инстинктивно сжимается, потом заставляет себя распрямиться. Все верно. Уйдут они вовремя или нет, Завоеватель все равно получит свое. И это его легионы возьмут Рим, а вовсе не кучка людей, слушающихся Эмму. Эмма не хочет погибать. Вот только выбора-то у нее нет. – Я поняла, – потухшим голосом отзывается она. В висках начинает очень быстро пульсировать кровь. Габриэль гладит Эмму по плечам. – Ты – молодец, – это звучит очень по-доброму. – Твоя организация подполья выше всяческих похвал. А уж то, что все это до сих пор остается в тайне… Она качает головой, явно желая показать, как сильно ее это восхищает. В другое время Эмма приободрилась бы, однако сейчас она занята размышлением над тем, как максимально безопасно обставить уход из города. Ясное дело, нужно избежать резни, и подземный ход им в том поможет. – Как Завоеватель узнает, что мы ушли из города? – рассеянно спрашивает она, не глядя на Габриэль. – Он узнает, – тут же отзывается та, не вдаваясь в подробности. И снова Эмме не остается ничего, кроме как покориться. Претор приходит в лудус ближе к вечеру. Он раздражен и зол, и это не меняется даже тогда, когда Эмма выходит к нему по первому зову. – Он был здесь? – резко спрашивает претор и щурит глаза. – Почему ты не сделала ничего, чтобы его задержать? Эмма не удерживается от быстрого смешка. – Я думала, это твоя работа, – парирует она, и претор чуть отступает, признавая ее правоту. Однако сдаваться он не собирается. – Ты же гладиатор, – в его голосе чувствуется недоумение. – Разве ты не могла… – Я не могла, – обрывает его Эмма, которой совершенно не хочется быть козлом отпущения. – Это случилось неожиданно, и у меня не было никакого оружия. Кроме того, он все еще мужчина. Разве ты видел когда-нибудь на арене, чтобы женщина дралась с мужчиной? Это будет очень быстрый и скучный бой. Она так не думает на самом деле. Мужчина силен, но женщина опутает его своей ловкостью и скоростью движения. Какое-то время это может быть очень красивый бой, а потом… Эмма надеется, что претор не видел ее публичный бой с Робином. Претор потирает ладонью лоб и оборачивается на стремительно входящего в атриум Ауруса. – Что, нашли? – издалека бросает тот, выглядя запыхавшимся. Очевидно, что проблема Паэтуса все еще остается и его проблемой тоже, пусть даже он пытается показать, что это не так. Претор качает головой. – Непонятно, как он умудрился сюда пробраться. Мои люди были расставлены буквально на каждом шагу. Претору непонятно, а вот Эмма знает о подземном ходе. И ее не удивляет тот факт, что и Паэтус тоже может о нем знать. Другой вопрос, кто рассказал ему. – Это не я, – Август выглядит абсолютно спокойно, когда Эмма спрашивает его об этом. – Зачем мне? Они ужинают в компании других гладиаторов, и разговор их почти не слышен за общим гулом. Эмма отправляет в рот хорошую порцию ячменной похлебки – густой и наваристой, закусывает ее мягким хлебом, тщательно прожевывает и смотрит на Августа. – Потому что ты с ним спал. И ты его любил. Или любишь. Август даже не вздрагивает. Он продолжает есть, не глядя на Эмму, будто бы все уже сказал и не хочет повторяться, и Эмма вдруг отчетливо понимает: да, это он. Он рассказал Паэтусу, как пробраться в лудус. И его не смутило то, что Паэтус может кого-то убить. Ее. Он мог убить ее. И Регину. Мгновенный взрыв ярости угасает быстрее, чем можно представить. Эмма молча встает, с шумом отодвигая от себя миску с едой, и широким шагом выходит из кухни, где натыкается на Робина. – Что? – взволнованно спрашивает он ее. – Что случилось? Паэтус вернулся? Всем понятно, что теперь, после неудавшегося покушения, Паэтус еще долго тут не объявится, но готовым нужно быть ко всему. Эмма на миг оборачивается, смеряет Августа взглядом, затем говорит Робину: – Август опасен. В сердце ничего не переворачивается. На душе не скребут кошки. Эмме жаль Августа, но ведь он не подумал о ней, когда рассказывал Паэтусу тайну лаза. А теперь весь их план может провалиться. Эмма убеждена, что это вина Августа, и она не хочет проверять его. По ее мнению, он уже выдал себя. А это значит… – От него надо избавиться. И вновь никаких эмоций. Эмма прислушивается, ищет хоть что-то в себе, все-таки они с Августом друзья – по крайней мере, до недавнего момента она считала именно так, – но тишина. Нет боли, нет сожалений. Робин медлит перед тем, как кивнуть. И все-таки спрашивает осторожно: – Почему? Эмма не хочет объяснять. Она продолжает смотреть на Августа и молчаливо просит его обернуться, словно это что-то изменит. Но он спокойно доедает свой ужин, и ничего не меняется. – Эмма… На плечо ложится крепкая теплая рука. Робин напоминает о своем присутствии. И Эмма сдается. – Он рассказал Паэтусу про ход. Судя по молчанию Робина, он пытается уложить в голове это известие. Эмма молчит вместе с ним, а потом слышит: – Ты уверена? Август ведь свой… – Мы все тут свои, – огрызается Эмма, начиная злиться. В самом деле, какие еще есть варианты? Как Паэтус мог так легко пройти в лудус, заполненный соглядатаями Ауруса и солдатами Претора? Он не настолько умен и хитер, в этом можно не сомневаться. И при этом умудрился не только проникнуть внутрь, но и находиться тут какое-то время, поджидая удобный случай, чтобы напасть. Нет, нет, сомнений быть не может. Эмма будто уговаривает сама себя… А почему нет? Она не зверь. Она не наслаждается смертью. Но она понимает, к сожалению, что если не предпримет что-нибудь прямо сейчас, дальше может случиться нечто непоправимое. В тихом омуте все еще водятся слишком хищные рыбы. – Я все сделаю, – негромко говорит Робин и, убрав руку с плеча Эммы, обходит ее, чтобы зайти на кухню. Эмма смотрит ему в спину какое-то мгновение перед тем, как уйти. Она ведь могла ошибиться, не так ли? Могла. Вот теперь становится страшно. Эмма зачем-то спускается вниз, в молельню, в которой не была слишком давно. Там дымится кем-то оставленная курильница, и терпкий запах расползается по помещению. Эмма садится на ступеньки и подавленно опускает голову, обхватывая ее руками. Она не должна принимать такие решения. Сколько плоти они выгрызают у нее? Сколько потом ей станет это сниться? Или же она настолько зачерствела, что теперь уже нет разницы, кого послать на смерть? Она не знает, сколько сидит так, почти не шевелясь, и пытается найти другой способ все исправить. Пытается найти в себе веру, которую давно утратила – веру в людей, в том числе. Но все рушится, когда она слышит шаги и, подняв голову, видит перед собой Регину. – Ты как меня нашла? – выдыхает Эмма, хоть ей и не обязательно это знать. Регина подходит ближе, и становится видно, как крепко у нее сжаты губы, а под глазами пролегли глубокие тени. Она садится рядом с Эммой, поддернув тунику, и складывает руки на коленях. Эмма без особых эмоций смотрит на браслет на ее запястье. А потом что-то обрывается внутри и низвергается в пропасть беспорядочным потоком камней. – Это Август, – говорит Регина устало. – Он рассказал Паэтусу, как пройти в лудус. Эмма прикрывает глаза.