Te amo est verum

Sic itur ad astra так идут к звёздам

Остаток дня и добрая половина вечера уходят на то, чтобы обустроиться окончательно. Съев горячий, но абсолютно безвкусный суп, Эмма наполняется силами, приободряется и отправляется на осмотр территории, хотя и Регина, и Лилит настойчиво советуют ей не уходить – по понятным причинам. Чтобы снизить риски, Эмма, немного поразмыслив, берет с собой Робина и Августа: первый не слишком-то охотно оставляет дочь на Регину, а второй только рад проветриться и рассказать, что тут к чему. Особенно далеко от деревни они не удаляются, Эмме важно просто понять, где выставить дозорных и как легко будет римлянам подобраться к ним при случае. Как выясняется, деревенька расположена весьма удачно: с трех сторон она окружена оврагами разной глубины и проходимости, которые сейчас завалены снегом и не допустят быстрого передвижения. На север же давно заросла тропа, при желании ее, конечно, можно расчистить, но на это тоже уйдет время, да и не с руки будет римлянам заходить с той стороны, ведь пойдут они из Тускула. – Вот там, – деловито указывает Август, остановившись на краю оврага и опасно покачиваясь так, что Эмма хочется подхватить его, – можно пройти, я проверял, но есть опасность схода камней. А там, – он указывает в противоположную сторону, – дорога размыта. – В любом случае, – вздыхает Робин, – заметить чье-то передвижение будет несложно, – он тычет пальцем в несколько точек, которые Эмма и сама уже приметила. – Здесь можно разместить дозорных и менять их каждые несколько часов. В случае опасности они быстро доберутся до деревни, и мы успеем уйти до того, как римляне выберутся на эту сторону. Эмма согласно кивает. От сердца у нее немного отлегло, когда она своими глазами увидела, что быстрым и незаметным нападение римской армии не получится при любом раскладе. Что ж, это меняет дело: они могут тут и задержаться, чтобы дождаться Науту. В город она проберется и самостоятельно, когда придет время, разведает, что к чему. – Ставить надо гладиаторов: они более выносливы, пользы от них при дозоре будет больше, чем от остальных, – советует Август, и теперь уже Робин соглашается с ним, заявляя, что пойдет первым, чтобы показать пример. Эмма хочет спросить, а как же быть с дочкой, но вовремя прикусывает язык. Вот уж о чем она должна меньше всего заботиться, так это о детях, да еще и чужих. В данных условиях жизнь взрослого ценится гораздо выше. Как бы там ни было, ребенок не приносит никакой пользы, а в случае несчастья жалко всех одинаково. Решив все с дозором, Эмма и остальные возвращаются в деревню, где Робин тут же отбирает себе троих гладиаторов, один из которых Галл. Коротко переговорив, он уводит их за собой, заверив Эмму, что будет следить за тем, чтобы смены происходили четко и чтобы никто не заснул на посту. Уже почти уйдя, он вдруг возвращается, берет Эмму под руку и, склонившись к ее уху, говорит, немного смущаясь: – Не пускай Мэриан к моей дочери, хорошо? Эмма кивает, не собираясь спрашивать, отчего Робин вдруг просит ее о таком. И так понятно. В доме Регина и Лилит прибираются в комнатах, а Роксана сидит на груде тряпья и укачивает малышку, что-то напевая. Подняв голову на стук двери, она приветственно кивает Эмме и веселее говорит: – Тут, возможно, будет вполне уютно. – Еще как будет! – бодро отзывается Лилит откуда-то из другого помещения, и Эмма идет на голос, ожидая увидеть все, что угодно, но не широкую и отменно сохранившуюся кровать, которую Регина застилает дырявыми покрывалами. – Все ведь должно было сгнить, – недоумевает Эмма, и Лилит согласно кивает. – Должно было. Уж столько лет прошло, а вот видишь… – Я уверена, что не так давно тут кто-то жил, – подает голос Регина, не глядя на Эмму и продолжая заниматься своим делом. – Вещи не новые, но я узнаю узор. Она указывает на край покрывала, по которому, прихотливо извиваясь, бежит разноцветная строчка. – Это было сделано в Тускуле. Очевидно, кто-то жил здесь, а потом ушел. – Или, – добавляет Лилит, – может, это Август натаскал. Эмма выражает сомнение в том, что Август за такой короткий промежуток времени смастерил кровать – да еще и не в том доме, где обосновался – и наворовал в Тускуле столько тряпья. Ушедшие было опасения вновь возвращаются. – Что если те, кто жил здесь, вернутся? – Эмма вопросительно смотрит на Лилит. Та пожимает плечами. – Вряд ли их больше, чем нас. Да и, опять же, незамеченными они не пройдут: овраги кругом. И ты ведь уже выставила дозор? Эмма кивает и, не удержавшись, осторожно присаживается на кровать, будто боясь, что та развалится под ее весом. Кровать скрипит, но стоит прочно. А покрывало влажное, впрочем, это не очень-то удивительно. Регина разглаживает ладонью складки на покрывале так, будто это сейчас самое важное, и требовательно говорит: – Тебе нужно поспать. Эмма не сразу понимает, что обращаются к ней. – Но я не хочу! – противится она, не собираясь признаваться, что глаза действительно начали закрываться в момент, когда она только опустилась на кровать. Регина хмыкает и повторяет: – Поспать. Никто тут без тебя никуда не денется. Или хочешь пойти и каждый дом проверить, как они там устроились? Эмма не хочет. Ей хочется лечь и чтобы Регина легла рядом. Но при Лилит она такого не говорит и только покорно стягивает обувь, мечтая о том, чтобы раздобыть пару хороших, крепких сапог, по которым так соскучилась. И ногам было бы теплее… Сон приходит сразу и тяжело наваливается вместе с мокрым покрывалом, уводя за собой. Эмме что-то снится, но, проснувшись, она не может вспомнить ни единой детали, зато чувствует себя великолепно отдохнувшей и посвежевшей, хоть и ужасно замерзшей. Эмма зевает и, потянувшись, встает, отмечая, что на улице уже совсем темно. Дом немного прогрелся, но пока что недостаточно, и под не до конца просохшим покрывалом было гораздо теплее. На ощупь она добирается до двери, распахивает ее и выходит в зиму. Взгляд сразу цепляется за разведенные костры и людей, собравшихся возле них. Кто-то замечает Эмму и, приветствуя ее, зовет присоединиться. Она подходит ближе, намереваясь присесть, однако буквально сразу же ощущает, как напрягаются те, кто рядом с ней. Желание хорошо провести время возле теплого костра быстро растворяется в чужом напряжении, и Эмма невольно радуется Регине, которая зовет ее откуда-то со стороны. – Все хорошо? – спрашивает она, подойдя. Регина стоит, скрестив руки на груди, и с откровенной неприязнью следит за шумом и суетой, вновь воцарившимися у костра, едва только Эмма отошла от него. Потом переводит взгляд на Эмму и четко проговаривает: – Они тебе не друзья. И никогда не станут ими. Не пытайся. Эмма хмыкает и трет ладонью шею, с грустью сознавая, что Регина права. Конечно же, она права… Эмма не ровня ни рабам, ни господам. Она где-то между и навсегда там останется, если только не выберется из этого проклятого места, не вернется туда, где знали ее совсем другим человеком. Регина еще какое-то время следит за беглецами, смеющимися о чем-то своем, потом вздыхает, морщится и спрашивает потеплевшим голосом: – Отдохнула? – Еще как, – Эмма тянется к ней и берет за руку. – А ты? Регина отрицательно качает головой. – Мы с Лилит думали, чем бы утеплить дом. В окна задувает слишком сильно. В Тускуле граждане в сильные морозы завешивали окна шкурами животных, но где их взять здесь? – Тряпки? – предлагает Эмма. – Или покрывала… До этого момента было как-то не так холодно, но теперь, стоит только представить ночевку в продуваемом насквозь доме… – Их еще нужно найти, – приподнимает брови Регина. – Или ты думаешь, что здесь целый склад? Она кивает в сторону остальных зданий. – Я прошлась, проверила, что да как. Только в одном лучше, чем у нас: там много чего сохранилось, мебель почти в идеальном состоянии, одежда, посуда… Она перечисляет все абсолютно без зависти, просто констатируя факт, и Эмма гордится ею. Впрочем, Регина давно уже отвыкла быть полноправной римлянкой, лишения в том или ином роде ей не удивят. Эмма обнимает ее за плечи и притягивает к себе, мягко целуя в щеку. – Что-нибудь придумаем, – обещает она и думает, что в доме ведь разожжен камин. От него всяко будет идти хоть какое-то тепло. А самый настоящий жар сейчас исходит от Регины, и Эмма теснее вжимается в нее, с предвкушением представляя, как именно вожмется чуть позже, на кровати, когда они… – Тебя искала Белла, – говорит Регина, очевидно, не разделяя стремлений Эммы, и накал страсти чуть спадает. Эмме очень хочется сказать, что ничего нового она от Беллы не услышит, но обязанность лидера предписывает слушать всех. – Найду ее, – со вздохом отстраняется она, удерживая себя от того, чтобы потянуться за поцелуем: боится, что потом уже никогда не пойдет. Отходит на два шага и оборачивается, однако Регина уже отправилась по своим делам и не улыбается призывно вслед Эмме. Эмма сокрушенно качает головой. Белла находится в доме на противоположном конце деревни, и она явно ждет Эмму, потому что, едва та заходит, как тут же слышит: – Аурус не причинит никому вреда. Я ручаюсь за него! Сидящие за столом Давид и Мария одновременно кивают, будто подтверждают слова Беллы, нашедшей себе места у окна, затянутого толстым покрывалом. У дальней стены, над разведенном в камине костром, что-то варится в маленьком котелке. Эмма замирает на мгновение – так вот кто поселился в лучшем доме! С другой стороны, их тут всяко больше, чем тех, кто станет жить с Эммой и Региной, – обводит взглядом присутствующих, облизывает губы и пожимает плечами. – И при чем тут он, хотелось бы знать? Она, не спрашивая разрешения, садится на рассохшуюся скамью и обводит пристальным взором всех присутствующих. Давид заметно смущается и предпочитает в глаза не смотреть, зато вот Мария, очевидно, приободрившаяся после утреннего разговора и поверившая в себя, только распрямляет плечи и нервно отбрасывает назад растрепавшиеся волосы. На Беллу Эмма не смотрит принципиально. – Мы знаем, что ты сердишься, – начинает Мария, но Эмма тут же перебивает ее: – Мы? Кто это «мы»? Вот теперь можно и на Беллу взглянуть. На самом деле Эмма не испытывает к ней никаких отрицательных эмоций – в самом деле, коснись все это Регины, она поступила бы абсолютно точно так же, – но выдержать характер и показать, кто тут главный, надо однозначно. И Белла, кажется, согласна с предложенной игрой, да и Эмма уверена, что правила тут ясны всем. – Я просто не хочу, чтобы это стояло между нами, – честно признается Белла. Медлит, затем подходит ближе и, не успевает Эмма ничего сказать или сделать, опускается на колени. – Прости меня, – кается девушка, и раскаяние ее выглядит абсолютно искренним. Разумеется, Эмма мгновенно заставляет ее подняться. – Я тебя прощаю, – говорит она торопливо, к щекам приливает жар от смущения из-за ситуации: никого бы она не хотела заставлять стоять перед собой на коленях. От этого в висках стучит кровь, а ладони предательски потеют. Эмма – не госпожа, а Белла – не рабыня. Почему же сейчас все это выглядит совершенно определенным образом? Белла испытующе смотрит на Эмму, затем начинает рассказывать - очевидно, ей необходимо выговориться: – Я не планировала предупреждать Ауруса. Я знала, что он в любом случае собирался покинуть город задолго до солнцестояния – по каким-то своим делам, – и мне казалось, что все складывается удачно. Она замолкает, садится рядом с Эммой на скамью и складывает руки на коленях. Эмма невольно отмечает ее босые ноги. – Но все пошло не по плану. Его поездка сорвалась… – Белла качает головой и разглаживает подол туники. Мария участливо смотрит на нее, а Давид приносит деревянные кружки, в которых дымится что-то горячее. По запаху Эмма без особого труда определяет, что это вино, и недовольно хмурится: ей бы не хотелось, чтобы беглецы пили. Нужно иметь трезвый ум, ведь в любой момент может статься так, что придется бежать – и в спешке. Но ни Мария, ни Давид, ни Белла об этом, судя по всему, не волнуются. Что ж… – Я поняла, – поджимает губы Эмма и отказывается от вина, предложенного Давидом. – Аурус, надеюсь, воспользовался не подземным ходом? – О, нет-нет, – смеется Белла и встряхивает каштановыми кудрями. – У него свои связи. Думаю, он воспользовался кораблем. Или же ушел посуху. В любом случае… – В любом случае, – встревает Мария, и Эмме уже совсем не нравится ее энтузиазм, – я думаю, ты должна понять, что Белла сделала это не потому, что хотела предать нас. Она не Август! Мария со стуком ставит кружку на стол так, что несколько капель выплескиваются из нее. Эмма смотрит на них какое-то время, потом переводит взгляд на бывшую рабыню. – Предлагаю обратить внимание, – медленно произносит она, – на то, благодаря кому мы сейчас здесь, – она делает паузу, чтобы следующие слова показались более значимыми, – пьем вино. Мария краснеет, но взгляд опускает. Давид за ее спиной тяжело вздыхает, топчется и садится в итоге рядом, обращаясь к Эмме. – Мы ведь друзья, – заговаривает он, а Эмма вспоминает, что ей буквально только что сказала Регина. – И мы хотим остаться твоими друзьями. Эмма хочет спросить, а что такого сделали они, чтобы перестать таковыми считаться, но понимает, что Давид говорит так из-за Беллы. Им захотелось защитить ее, а может, она сама пришла к ним, зная, что они достаточно близки с Эммой. Чего она не могла знать, так это утреннего разговора, после которого между Эммой и Марией с Давидом возникла некоторая напряженность. И Эмма до сих пор не считает, что обязана держать ответ перед кем-то, кроме Лилит или Робина: те делают гораздо больше. Впрочем, если вспомнить смерть Коры… – Все хорошо, – подытоживает Эмма, устав от никуда не ведущего разговора, и поднимается. – Все правда хорошо, – она успокаивающе кладет ладонь на плечо вскинувшейся Белле, которая снова выглядит несчастной. – Я тоже должна извиниться перед тобой за тот мой порыв, – и она с кривой улыбкой указывает на шею, как бы напоминая всем, что тогда произошло. Белла тоже улыбается – более искренне. – Я все понимаю, – заверяет она Эмму и вдруг обнимает ее, шепча очень тихо: – Мне жаль, что у нас с тобой все разладилось. Но еще я понимаю, почему так. Она отпускает Эмму и кивает ей, чуть отступая, буквально на шаг. Эмма медлит, думая, не стоит ли переговорить о чем-то еще, но ее ждут другие, более важные для нее люди, и поэтому она, простившись, торопливо покидает нагретый дом, стремясь к своему, пусть и не такому теплому. Уже подходя, она резко останавливается, когда наперерез ей из темноты выплывает Мэриан. Ухмылка взрезает ее рот, когда она замечает, как напряжена Эмма. Однако Мэриан ничего не говорит и уступает Эмме дорогу. И только немыслимое усилие воли позволяет не оборачиваться в ожидании удара. Эмма знает, что поступает глупо, но зачем-то продолжает идти вперед, не ускоряя шаг и держа спину ровно. Она чувствует, как Мэриан сверлит ее взглядом, и много позже с дрожью признается Регине, уткнувшись носом в ее плечо: – Омерзительное ощущение! Регина не говорит ни слова и только раздвигает ноги, молчаливо приглашая, и Эмма с радостью пользуется этим приглашением, ожидая от близости чего-то нового, новых ощущений и эмоций, ведь теперь они на свободе. Но все остается по-прежнему: стоны, вздохи, прикосновения рук и губ, тугая влажность и сбивчивые просьбы и признания, тревожащие ночную тьму. Эмма почти не видит Регину во всем этом мраке, но ей и не нужно: она помнит ее кончиками пальцев, она изучила ее языком, она ориентируется по дыханию и тому, с какой силой Регина впивается в ее волосы и плечи. Нет ничего более важного в тот момент, чем доставить ей удовольствие, а потом догнать и упасть в пропасть следом, ловя ее на лету и прижимая к себе в сладких судорогах. Уже засыпая, Эмма рассеянно думает, что, может быть, все и правильно. Может быть, на самом деле они уже давно свободны. С момента, как разрешили себе любить. Среди ночи Эмма вдруг открывает глаза от ощущения, что кто-то смотрит. Сердце моментально выпрыгивает из груди. С трудом заставив себя лежать тихо и не выдавать ничем свое пробуждение, Эмма скашивает взгляд, пытаясь понять, чья темная фигура стоит на пороге. Регина мирно спит, а гость продолжает смотреть, и Эмма готова поставить многое на то, что это Мэриан: кому еще взбредет в голову появиться тут в такое время? Но вот кто-то проходит на улице, и в руках у него, очевидно, факел, потому что мерцающий свет бликами падает в комнату и на лицо незнакомца. Это Лилит. Огромное облегчение затапливает собой Эмму, и она уже было приподнимается, чтобы спросить ее, чего та хочет, но Лилит бесшумно выскальзывает из комнаты в тот же момент. Эмма недоуменно смотрит ей вслед, затем поправляет сползшее с Регины покрывало и обнимает ее, притягивая к себе, словно для того, чтобы защитить. Утром. Она обо всем спросит Лилит утром. Однако на рассвете, едва успев проснуться и пожалеть об отсутствии купален, Эмма застывает у окна, слыша взволнованный крик: – Она мертва! Мертва!