Sacrifice.

      Прошло еще несколько дней тишины, которая сводила Гермиону с ума. Она никогда не думала, что одиночество может быть настолько гнетущим и пугающим. Она сродни кошке, царапала изнутри, а от монотонного скрежета когтей сводила с ума. Когда девушка жила с родителями, до поступления, у нее конечно же не было целого вагона друзей, но там хотя бы была безграничная библиотека, ну и сами родители, а тут? Начинает надоедать даже звук собственного голоса в голове, настолько невыносимо это было. Хотелось выть. Протяжно. Или же скулить, как собака сбитая машиной, не на смерть.       Комната с каждым днем громилась все меньше и меньше, однообразием почти тошнило. Девушка сдавала оборонительные позиции, так как даже ее пытливый ум был не в состоянии найти хотя бы одну лазейку. Точнее нашел, но та базировалась на проходе посредством использования хозяина дома, который в свою очередь появлялся исключительно в лице утренних записок с едой. Даже в прошедшую ночь, гриффиндорка старалась не уснуть, чтобы застать егеря, когда тот занимается восстановлением обстановки, но так и не смогла этого добиться, желание тела были выше, настойчивее. Этот хитрый «зверь» выжидал старательно, пройдя вновь в тот короткий промежуток времени, когда юная волшебница задремала. Джин желала заполнить пустоту, тишину чем-нибудь, чтобы не натыкаться раз за разом на однообразный, столь приевшийся глазу дизайн комнаты. Теперь приходилось удивляться, как раньше ей удавалось не менять что-то у себя дома, каждую неделю, но глупая попытка, там была улица, там были двери, люди. Того гляди если так продолжится, Гермиона готова будет, что умолять своего «похитителя», поговорить с ней? — Нет-нет, — девушка усиленно мотает головой из стороны в сторону, понимая, что не может позволить этому произойти. Сдаться, значит проиграть, значит все их старания с Гарри, все те надежды которые были возложены на их трио, смертью и желаниями Дамблдора канут в лету, мир поглотит тьма, безвозвратно… Тот мир, что так любим и дорог, поглотит война, он будет утоплен в крови, и они, все они будут гнить на дне этой канавы с остальными трупами, что были так неугодны Лорду, а может и того хуже. Будут рабами, игрушками, для удовлетворения собственных прихотей, которые будут разменивать между собой, ради разнообразия. Но если все так, чего тогда добивался Скабиор? Желал начать раньше остальных? Но сколько бы она не пыталась, тот первобытный ужас, что он вселял в маглорожденную не проходил, несмотря на еду, и удобства, которые обеспечивал, даже этот постоянный ремонт. Ликантроп даже пах по особенному, а может теперь ей это просто кажется, потому что был единственным живым, что появлялся в этой клетке, помимо нее.       Грейнджер без сил от собственной беспомощности рухнула на кровать, сверля взглядом потолок, прорабатывая хоть какую-нибудь еще возможность выйти, только вот ничего кроме очередной встречи со Струпьяром в голову не шло. Прошлое их столкновение закончилось в пользу похитителя, егерь почти втоптал ее самообладание на уровень пола, и дай она ему чуть больше времени, тот еще бы потоптался на нем. И хорошо, если без зловещего смеха, как во всех ныне популярных фильмах ужасов, что доводилось школьнице видеть дома на каникулах. Она заворачивается в одеяло, прижимая ноги к груди, отчаянно пытаясь утопить те рвущие изнутри воспоминания, его скулы и крови, что стекала по ней прямиком до подбородка, было желание стереть из памяти эту ужасную, и до отвращения прекрасную картину его тотального превосходства над ней, такой хрупкой и бесполезной.

***

      День у Егеря после того, как он покинул свое убежище, начинался сказочно. Мужчина почти ощущал переполняющие воздух отчаяние, которое того гляди можно будет пить, как утреннюю росу с травы на рассвете. Ликантроп наслаждался этим томный ощущением внутри, что приближало его к столь желаемой цели, подчинить себе маленькую талантливую маглорожденную, наслаждаясь отблесками безысходности в ее глазах, потому что он будет единственным в ее жизни. Серо-голубоглазый мог представить, как она будет цепляться за него, словно за спасательный круг, брошенный утопающему, посредине бездонного озера, а он будет рад сыграть роль такого понимающего, заботливого, принимающего…а потом сломать, возможно, даже ее собственную, тонкую и изящную шею в собственных руках. Но такое решение нельзя было обозначить окончательным планом действия, разве что неточными набросками. Когда его встречает стая, хороший настрой улетучивается в секунды, потому что ощущает столь ненавистный и раздражающий запах в воздухе. — Что Сивый тут делает? — его голос больше не звучит мелодично, с привычными юморными нотками, больше напоминая низкий рык. Подчиненные лишь спешно шарахаются в сторону, не желая связываться с ним, опуская взгляд вниз, потому что ответа у них в наличии нет. Скабиор берет себя в руки так же быстро, как до этого теряет контроль, скользя ладонями по собственной голове, словно приводя мысли в порядок, и оправляя чуть взлохмаченные волосы, сплетенные в хвост на затылке, один вдохом заполняя легкие свежим лесным запахом пожухлой листвы, и остатками озона оставленного дождем. Он проходит внутрь с уже привычным, обыденно расслабленным выражением лица, закрывая дверь. Для него явление оборотня неприятно, они не ладили с самого вступления на службу Темному Лорду, подходы у них были слишком разными. Струпьяр старательно охотился, приводя указанных в списке живыми и невредимыми, на потеху магу, а второй всегда калеченными зачастую уже отравленными собственным ядом, жаль только Волан-де-Морд не ощущал разницы, даже наоборот Фенрира словно ценя больше. При одном взгляде на это существо, хотелось повторить характеристику данную Люпином-старшим: «бездушное, злобное существо, которое не заслуживает ничего, кроме смерти». Егерю он был противен, от него всегда разило человеческой кровью, воняло трупами, за ним по пятам шел запах смерти, боли и чужих страданий. А его псевдо контроль над егерями в целом, вынуждал выворачиваться желудок почти наизнанку, от тошноты такой несправедливости. — С чем пожаловал? — Струпьяр интересуется у гостя, врезаясь в его спину взглядом. Он выше, сильнее, крупнее, если они сцепятся, то без волшебной палочки ликантроп не справится, потому был вынужден лебезить, хотя бы словесно. Эта отбитая орясина, которой были чужды даже обычные манеры, оборачивается с оскалом. На котором, кажется, до сих пор оставались свежие подтеки молодой крови. — Да вот слышал, ты недавно облажался в погоне, — в его словах сквозит насмешка, от которой Егерь лишь морщится, в попытке скрыть откровенное отвращение. — За тобой такое раньше не водилось. Скабиор лишь фыркает, потому что знает, кого наказывать за длинный язык, больше раздумывая над тем, как будет его укорачивать, нежели над ответом. Кажется остальные забыли, что главный над Егерями он, и никто не имеет права предавать его подобным образом, да еще и донося информацию о его псевдо-провале. — Ты я смотрю, слушаешь всех, кого не попадя, вместо того, чтобы поговорить со мной лично. — Не переводи тему, Скабиор. — оборотня раздражает такой уклончиво оскорбительный ответ, на что его собеседнику приходится чуть поднять руки, в жесте миролюбия. Приходится подбирать слова более тщательно, затягивая паузу. — Брось, Сивый. Последние дни я исправно пополнял список игрушек Лорда, может в числе них был даже кто-то особенный, — пожимает плечами, так как если Фенрир еще не требует его присутствия в логове Тома, значит, мальчишки сумели спастись, просто чертовское везение. Такому можно лишь позавидовать, хотя свои интересы он удовлетворил, а значит, остальное не сильно интересовало. -Не было там ничего годного, не льсти себе! — на ответ вервольфа, он хотел было лишь картинно раскланяться, демонстрируя сожаления, но не стал. — И в мыслях не было, список еще большой, рано или поздно то, что Владыка так желает получить, будет принесено ему в руки. — ликантроп чуть склоняет голову, не желая встречаться взглядами, у него он кричаще неуважительный, а Сивый и так уже подкипает от злобы. — Тебе с твоим сборником нужно больше стараться. — когтем проводит по столу, тем самым портя его лакированное покрытие, — Говорят даже девчонку поймать не смог, если так продолжится, я сам выберу нового главаря среди твоих охотников. — говорит с подрыкиванием, пытаясь запугать, жаль только бесполезно, потому что таким не пронять своего собеседника, хотя для большей забавности происходящему, он все-таки склоняется в шутовском поклоне, раскидывая руки, в стороны, словно крылья. — Я приложу максимум усилий в сегодняшней охоте, чтобы загладить эту провинность. — намеренно не делает акцент на девушке, которую упомянули. Лишнее внимание может навредить, а может даже привести Фенрира в собственный дом, и обнаружить там его «маленькое сокровище». Перспективы неприятные, если вервольф не убьет ее, то точно попробует покусать, изуродовав все прекрасное естество пленницы. Нет, такого он позволить не может. Сивый уходит, проходя мимо Егеря, задевая того плечом, намеренно, вызывая лишь чуть раздраженное цыканье. Почему-то чрезмерно довольный, даже вальяжный, заставляя охотника слегка напрячься, выгадывая ответ в столь сменившемся поведении, безуспешно. Теряет ниточку своих подозрений, когда это свирепое животное скрывается между деревьями, унося с собой запах металла и подталкивая мужчину заняться своей работой.

***

      Грейнджер замечает, что за окном уже было темно, а привычных шагов за дверью так и не было слышно. До чего умудрилась докатиться, раз уж ожидает его возвращения, внутри лишь закладывается семя беспокойства, которое с каждой проходящей минутой прорастало. Обладательница кудрявых волос вздрагивает, но подходит к запертой двери, стараясь, прислониться плотнее ухом к деревянной поверхности. Кажется, вот минуту назад показалось, что недалеко от дома что-то громыхнуло, что-то тяжелое словно ударилось о стену дома. Такое тут было впервые, но даже несмотря это, буквально на секунду, волну беспокойства сменяет лучик надежды, может Рон и Гарри не были пойманы, и это именно они нашли ее и пришли забрать. На глаза преждевременно навернулись слезы, подрагивающим голос она попробовала позвать того, кто был снаружи: «Гарри, Рон, я здесь!». Она слышит тяжелые шаги, что скрипом разносятся по пустому коридору, просачиваясь внутрь девичий тюрьмы, заполняя тишину. Когда в замочную скважину вставляют ключ и проворачивают, Гермиона толком не успевает отойти назад, ее почти отшвыривает распахнутой дверью. Когда же девушка оказавшаяся на полу, поднимает глаза и встречается с вторжением, понимает, что собственный крик застревает в горле, так и не вырвавшись наружу.