Семейные разборки

Генри удивлённо уставился на мать. Только Реджина смотрела столь враждебно на Викторию, а Эмма была спокойна, лишь изучая женщину взглядом. И отмечая про себя, что Виктория чем-то на неё похожа, и оттого реакция Реджины напрягала, разочаровывала и озадачила Свон. Почему ей не нравится, что их сын выбрал женщину, что так напоминает саму Эмму? — Мам, что-то случилось? — Хорошо, что вы оба тут. И плохо тоже. — мрачно отозвалась Реджина, чем больно кольнула всех троих. Генри стоял ближе, обнимая Викторию в защищающем жесте. Реджина села в кресло, уставившись на парочку, и ожидая понимания от своей жены, чего точно не было во взгляде Свон. Виктория переглянулась с Генри искоса, не понимая, что происходит. Реджина сверлила Викторию тяжёлым взглядом. Белфри смущённо кашлянула и зарылась пальцами в волосы, стараясь не смотреть Реджине в глаза. — Ну?! — грозно рыкнула Реджина, заставив остальных тем самым подпрыгнуть на месте. — Вы оба не хотите мне кое-что объяснить?! — Прости… — пискнула Виктория. Генри обомлел — где та грозная и уверенная во всём женщина, со стальным взглядом и голосом, та кто вызывал в нём только восхищение, а не желание спрятать её ото всех и защитить?! Смущённая до слёз молодая женщина. Смотрит с самым виноватым видом на хмурящуюся Реджину. Мадам мэр немного смягчилась. — Я жду, мисс Белфри. Объяснений. И от тебя, Генри. Виктория — причёска растрёпанная, щёки от смущения малиновые, отводит глаза. — Ну… От любви до ненависти… И от ненависти до любви, как выяснилось, тоже… К тому же, он поразил меня ещё на том балу, когда сражался с королевской стражей и в Сиэтле тоже сумел поразить. У Генри особое обаяние… — мечтательно произнесла Виктория. — Знаем. — согласно кивают Эмма и Реджина, но последняя не собирается сдаваться. Генри не выдерживает. — Мы любим друг друга! Это понятно? Это — всё, что вы должны знать! Она — самая прекрасная женщина, которую я люблю, я восхищаюсь ею и буду защищать до последнего! Даже если ты недовольна моим выбором, мама, я не желаю это слушать. Ты когда-то поступила также, признавшись, что влюблена в Эмму. Мне сейчас также тяжело, уж ты-то должна понять! Реджина начинает закипать. — Извини, но у нас сложность состояла не только в том, что я — Злая Королева, пусть и бывшая, но твоей бабушке Снежке этого не докажешь. Вся проблема была в том, что мы с Эммой одного пола, признание могло быть невозможным, потому как нас бы осудили за это, но к счастью всё обошлось. А тут совсем другое дело — её репутация, ненависть к тебе, желание избавиться… Генри рассмеялся в голос, крепко прижав к себе Викторию, и гневно глядел на мать. — Бывшая злодейка. И она давно изменилась. Или не изменялась. Я запутался! Она была Рапунцель, всё делала ради семьи и детей. Она великолепная, прекрасная и добрая женщина и человек. Мы теперь все в новом мире и должны начать новую жизнь. С чистого листа. И… мама, разве у вас с Эммой были не такие признаки? Реджина начинает потихоньку остывать, в глубине души осознавая, что Генри прав. — Ты хоть знаешь сколько твоей… девушке лет? — Немногим больше чем тебе. И я тоже не святой. Я тебе про очень многое не рассказывал. Ты бы сделала вид, что не понимаешь, сказала бы, что она мне — не пара, сказала бы, что я могу найти другую. А мне неприятно слышать о ней такие вещи, которых, как оказалось, не избежать! Вы, кажется, нормально с ней общались, разве нет? Но стоило мне сказать, что мы с Викторией встречаемся, так ты сразу налетела на неё коршуном! Так не поступают герои и те, кто действительно желают счастья тем, кого любят! Эмма и Тори молча переглянулись друг с другом. Свон хотела хоть как-то поддержать женщину, что, кажется, имела не только её черты, но и черты самой Реджины. Эмма нахмурилась, стоило понять, что ссора пошла по второму кругу: — Брейк! Прекращаем разборки. Дорогая, наш Генри уже взрослый человек и имеет право на личную жизнь! Мы должны признать это. И… Джина, можно тебя на секундочку? Обе матери Генри отошли в сторонку, желательно так, чтобы их не было видно и слышно. Теперь уже набрасывалась Эмма. — Что ты творишь? Я не помню, чтобы в брачном контракте значилось что-то вроде «Когда у вашего сына появится девушка, ваша жена станет копия вашей матери»! Серьёзно, ты с ней переобщаласась настолько, что теперь её фанатка? И ведешь ты себя ровно также, как и она, когда узнала, что мы наконец официально объявили, что встречаемся! Напомнить тебе, каким кошмаром была свадьба, только потому, что мы хотели тихо-мирно всё отметить, но она вдруг «решила проявить к нам милосердие» и устроила нечто, похожее на рок-концерт?! — Не понимаю, Эмма, тебе не хочется уберечь нашего сына? — взвинтилась Реджина. — Почему тебе так важно… О, я поняла, она тебе понравилась! — Да дело вовсе не в этом! Дорогая, наш Генри счастлив! Он взрослый человек, а мы не вправе указывать ему. А Виктория… мне обидно, что ты её отвергаешь. Она ведь так похожа на меня — светлые волосы, зелёные глаза и крутой нрав. И она похожа на тебя — на всё пойдёт ради детей, любит деловой стиль и нашего сына. Вот почему мне обидно, что ты так себя с ней ведёшь. Виктория — та, кого бы мы обе хотели для Генри. Они вместе — это мы сами. В каком-то смысле, получается, что ты не хочешь счастья нам? Реджину образумили последние слова жены. Она виновато опустила глаза в пол. — Возможно, ты права. Я извинюсь перед ними и дам согласие на их отношения. — почти обречённо выдохнула Миллс, но в конце фразы улыбнулась. — Ты простишь меня? Простишь? Эмма в ответ усмехнулась, обняв возлюбленную крепко-крепко. — Кажется, мы махнулись ролями. И теперь ты — моя идиотка. Конечно, прощаю, Джина.