Фернандо Торрес — ёбанное совершенство. Таблоидам Антуан обычно говорил "Роналду первый, Месси — второй", а если вопрос был не в столь ультимативной форме, он называл кого-нибудь из партнёров по сборной, обычно Погба. Но Торрес с его бесконечно уставшим взглядом из-под нахмуренных выгоревших бровей... Торрес, каждый гол которого праздновала вся команда, весь стадион, весь мир футбольных болельщиков, кроме, может быть, фанатов Челси. Нандо нельзя было не любить, он умудрился остаться ёбанным совершенством даже после позорных и страшных лет в Челси и Милане.
Ёбанное совершенство сидело у него на кухне и пило его кофе, как будто так и должно быть.
Антуан сидел напротив и молчал. Где-то в груди, в пространстве между рёбрами и лёгкими что-то сильно, хотя и эфемерно болело. Но видеть Фернандо рядом, в домашней обстановке, а не на базе, наедине, было так здорово, что он решил что ему не очень-то и больно. Он мог бы мысленно отмотать время и представить, что они вместе. Что он всё ещё пьяняще счастлив от того, что добился Нандо — то ли восхищёнными взглядами и французским акцентом, то ли тем, с какой самоотдачей носился по полю, вдохновлённый своим кумиром.
К концу весны 2015-го воскресший в Атлетико Фернандо стал намного меньше хмуриться, особенно когда Гризманн был рядом, но даже когда смеялся, в тёмных глазах оставался океан боли и сожалений. Антуана это расстраивало, но и завораживало — его переполняла нежность, выливаясь болезненной дрожью на кончиках пальцев.
Иногда ему казалось, что Нандо просто позволяет ему быть рядом и не хочет обидеть - но его устраивало. Его абсолютно всё устраивало, потому что испытывал Торрес чувства или нет, он сладко целовался, часто соглашался остаться у Антуана дома на ночь или на пару дней, и одобрительно принял идею о дополнительных совместных тренировках, чтобы наигрывать атакующие комбинации, которые благополучно вытекли во вполне приличную статистику, которой от Фернандо, положа руку на сердце, никто и не ждал. Но тем лучше. Висенте Кальдерон был в абсолютном упоении от своей легенды, как и Антуан...
— Прости, что так обошёлся с тобой, — Фернандо нарушил молчание и иллюзия счастья мгновенно растаяла. Антуан тряхнул головой и поднял обиженный взгляд. В марте 2016-го он принял решение Нандо расстаться так спокойно, как только мог. Он не писал ему, не звонил, на базе разговаривал только по игровым вопросам. Он принял как факт, что бессильный вой по ночам и желание переломать себе все кости, чтобы отвлечься — только его проблема. Так какого чёрта Торрес приходит в его дом спустя двадцать с лишним месяцев и терзает его пустыми извинениями?!
Антуан очень медленно выдохнул. Так же медленно вдохнул. И когда почувствовал, что сможет сдержать истерику, подчёркнуто ровно ответил:
— Всё нормально. Мы взрослые люди. Ты честно сказал, что тебе больше не интересно со мной. Это лучше, чем если бы ты лгал мне и продолжал встречаться со мной из жалости, — это были разумные и взвешенные слова, которые в различных вариациях и с разным обрамлением втолковывала ему на протяжении нескольких недель сестра — Мод была единственная, с кем Антуан поделился своим горем. Но при всей её женской мудрости и заботе о брате, нихрена это на самом деле не помогало. "Le temps guérit tout*" — утешительно говорила она древнюю, как само человечество, мантру. Но Антуан только горько усмехался. Он с четырнадцати лет жил в Испании, а испанцы говорили иначе: "El tiempo no cura**", и этим словам он верил больше.
Антуан лечил своё горе в сборной. В сборной был Поль — они обычно селились вместе, он был классным парнем, его лучшим другом. Поль всегда находил для него время — поиграть в баскетбол или фифу, сходить в клуб или трахнуть его большим крепким членом, держа у себя на коленях, согнув пополам на сдвинутых кроватях, или стоя возле стенки в душе, держа его на весу. Выбирал обычно Антуан. Поль был огромным, горячим и очень нежным. Он называл Гриззи "мой маленький принц" и неустанно уговаривал перейти вместе с ним в МЮ.
Гризманн предпочитал Жиру. Оливье трахался с половиной сборной и не придавал никакого значения их связи, никогда не целовал, нагибал над подлокотником кресла или спинкой кровати, и вбивался жёстко и сильно, как отбойный молоток. И главное, Оливье было абсолютно похеру, если Гризманн выстанывал "Нандо" сквозь закушенную губу.
Антуан тихо хмыкнул, прикусив пальцы левой руки. Фернандо бросил вопросительный взгляд.
— Просто вспомнил, что ты никогда не говорил чужих имён во время секса. Очень по-джентльменски было с твоей стороны.
— С чего ты взял...
— С того что ты говорил их во сне, — перебил Гризманн. — Точнее, одно имя, — Антуан внимательно посмотрел на Торреса, пытаясь уловить беззвучное движение губ, — он знал, что от этого почти невозможно удержаться. Но Фернандо хватило выдержки промолчать. Очень по-джентльменски. Только без толку, потому что во взгляде его полыхнул такой отчаянный крик "Стивен", что Гризманн вздрогнул. Вспомнил, как впервые услышал это имя, выдохнутое стоном, — не наслаждения, мучительным стоном, — ему в лопатку и как лежал до утра, пялясь в потолок и чувствуя, как умирает изнутри.
Но на следующее утро он ничего не сказал. Ненавидел себя за это. Больше, чем себя, он тогда ненавидел только Джеррарда. Даже не за то, что англичанину принадлежало сердце Торреса, а за то что Нандо было так больно от его имени, едва прозвучавшего вслух.
— Как вы расстались? — Антуан сам не ожидал от себя такого вопроса, но Торрес не обиделся, только глубоко вздохнул, и потёр переносицу, мучительно сведя брови.
Гризманн решил дать ему время на ответ и пошёл к плите. В конце концов, он не ел после тренировки, как, наверное, и Нандо. Таволговые бабочки, закрутившие хоровод в животе, когда Торрес внезапно подошёл к нему в раздевалке и, ничего не объясняя, напросился в гости, улеглись, и он почувствовал голод. Поставив еду разогреваться, он нервно кружил по кухне, бездумно засунув солонку в холодильник, нарезав лимон волнистым ножом для чипсов, и высыпав пакетик с корицей в упаковку жасминового чая, пока Нандо, наконец, не заговорил:
— Ближе к тому боксинг-дэй мы много говорили об амбициях и перспективах Ливерпуля, которых, честно говоря, просто не было. Мне чуть ли не каждый день звонили из Челси, и я не мог не обсуждать это с ним. Он был в ярости, потому что я имел неосторожность сказать, что шансы на титул у Челси выше в ближайшие десять лет. В очень джентльменской ярости — просто пожелал удачи в Лондоне, хлопнул по плечу, и с тех пор меня для него не существовало... Наверно, это было справедливо — то, как легко я его потерял, потому что отбил у Алонсо я его также легко, на второй вечер в Ливерпуле. Даже не воспринимал это серьёзно, пока не ушёл в Челси — Фернандо издал грустный смешок и замолчал, вертя в руках кружку.
Антуан разложил еду по тарелкам и поставил перед Нандо. У того в животе заурчало. Как ни абсурдно в этих обстоятельствах, но Гризманн почувствовал себя лучше, позаботившись о Торресе, пусть даже это был просто ужин.
— Косидо? Не думал, что тебе нравится деревенская кухня.
— Оно готовится без пряностей и специй. Я к ним охладел. Мне нравится, когда вкус...настоящий, пусть даже и не такой яркий.
Какое-то время они ели молча, пока Фернандо не проронил:
— Мне нравится, как ты подстригся. Тебе так гораздо больше идёт. — Антуан вздрогнул. Ложка нервно зазвенела о край тарелки. В голове молнией сверкнули образы слёз и удушья.
— Что случилось? Ты весь бледный, — Нандо подлетел к нему в одно мгновение, но неловко застыл, не решаясь его коснуться. Гризманн поднял на него стеклянный взгляд:
— Ничего. Просто вспомнил...кое-что плохое. Типа бурной вечеринки, которая тебе очень нравится, но утром ты понимаешь, что вёл себя как последняя мразь.
— Ты можешь рассказать мне, если хочешь, — Торрес всё-таки решился положить руку ему на плечо, и гладил, пока дрожь в пальцах Антуана не унялась.
— Пойдём в гостиную.
После финала Евро-2016, бездарно проигранном ими португальцам, они сидели с Погба и пили вино в номере. Поль спросил, чего бы его принц хотел. Антуан был слишком вымотан, очень зол на себя, и поскольку от "хочу Фернандо" не было бы никакого толку, он сказал Полю самое жёсткое в сексе, что пришло ему в голову. Тот очень расстроился. И, кажется, разозлился. Антуану было плевать. Поль бессильно зарычал, взял в руки телефон и написал Жиру.
Оливье явился почти сразу, Поль молча кивнул на Гризманна. Антуан, шатаясь, поднялся с кресла, повис на шее у Жиру и пьяным шёпотом рассказал, чего хочет.
Оливье только хмыкнул и спросил презервативы и смазку. Дотащил Антуана до кровати, раздевать его предоставил Полю, и, едва тот справился, перевернул Гриззи на живот, пихнув ему подушку под бёдра. Ещё одну Антуан стиснул в руках, пряча в ней пылающее лицо. Оливье всадил сразу три пальца, вошло предельно туго, но Антуан не возражал, наоборот, подставлялся навстречу и пытался расслабиться, чтобы влезло больше.
— Маленькая жадная шлюха, — со смешком произнёс Жиру. Поль ничего не сказал, но Антуан знал, что всё это причиняет ему боль, и краем сознания ему было безумно жаль быть причиной этого. Но он уже встал в коленно-локтевую, прогнувшись в пояснице и широко расставив ноги, подрагивая от нетерпения. Оливье не разочаровал, въехав почти на всю длину и выбив из Антуана низкий стон. На втором толчке он вошёл до конца и наклонился укусить Гризманна в плечо. А потом выпрямился и вошёл в ритм, входя глубоко и проезжаясь принцем Альбертом по простате.
Антуан поднял раскрасневшееся лицо и нашёл глазами Погба. Произнёс только:
— Поль... — и медленно обвёл языком губы.
Тот сглотнул, неотрывно глядя на него, и расстегнул джинсы.
Минеты Антуан до этого делал только Нандо, но совсем по-другому — неспеша, дразняще, редко беря глубоко, больше работая языком. А сейчас Жиру задавал амплитуду толчков, и хотя Поль не сильно сжимал его волосы, всё равно толкался навстречу, и его огромный член скользил глубоко в горле, мешая Антуану дышать. В какой-то момент всё резко закончилось — Поль пережал у основания член, утробно зарычав, и вытащил его изо рта Антуана. Оливье разогнался ещё сильнее и кончил через пару минут яростной долбёжки, когда Антуан уже в голос кричал. Гризманн упал на бок, отчаянно пытаясь отдышаться. Уголки губ кровили, лицо было в слюне и смазке. Но, хотя саднящее горло было приятно освободить, ему было мало. Так что он не дал себе отдышаться и полез на колени к Жиру, лаская его ствол и осторожно перекатывая пирсинг в головке.
— Боже, ты бы и быка заездил, catin, — произнёс тот, однако с удовольствием сжал его ягодицы и одним резким движением насадил на снова вставший член, забыв про презерватив. Антуан не возражал. Он выгнулся насколько мог, обняв Оливье за плечи, и как и в прошлый раз призывно простонал "Поль". Поль мгновенно оказался рядом.
Его жар буквально плавил Гризманна, и, зажатый между двух сильных тел, он мог только вгонять ногти глубже в плечи Оливье, когда чужие пальцы — он не мог сказать, чьи, потянули края его дырки, втиснулись внутрь, снова вышли наружу, упираясь, максимально растягивая стенки. Антуан вылизывал шею Жиру, иногда судорожно сжимая зубы, и тёрся членом о его живот.
Наконец, Поль решил, что можно, и приставил головку ко входу.
Антуан попытался расслабиться, но его била дрожь, пока горячий член Поля медленно растягивал его до предела. Погба целовал его в шею, оставляя засосы, широко проходился языком за ухом, и шептал "mon petit prince", "mon bel..."; Оливье низко стонал и матерился сквозь стиснутые зубы, когда член Поля проезжался по его собственному внутри Антуана, и, до синяков сжимая ягодицы Гриззи так, что средние пальцы касались дырки, старался растянуть её ещё сильней, чтобы оба члена входили свободно. Гризманн был в состоянии только скулить, в кровь кусая свои губы и шею Жиру.
— Хватит, — Нандо смотрел на него неверяще распахнутыми глазами.
Антуан понял, что его колотит, и горло сводит слезами. Понадобилось ещё минут пять, чтобы успокоиться и он закончил:
— Мы уже утром улетали, так что разговаривать почти не пришлось. Потом, на осенних сборах, меня не так сильно штормило, я не ходил к Оливье, и с Полем почти не спал — больше было объятий и поцелуев...ну, такое, знаешь. Весной и летом тоже было...контролируемо, но этой осенью... Я сильно расстроился из-за плохого начала в Ла Лиге, и написал Оливье ещё до того, как зарегистрировался в отеле. Он сказал, что давно хочет, как Поль тем летом, поставил меня на колени и трахнул в горло. В какой-то момент я начал по-настоящему задыхаться, но он намотал мои волосы на кулак и не давал отстраниться. Я всё равно кончил, но это было ужасно унизительно. Так что, как только прилетел в Мадрид, я подстригся, — не мог не думать об этом, постоянно дёргал себя за волосы. Поэтому так отреагировал на твой вопрос, — Антуан нашёл в себе силы скривить губы в подобии улыбки.
Они молчали вечность. Наконец Гризманн глядя в стену произнёс:
— Если ты меня сейчас презираешь, можешь уйти, я не обижусь. Я сам себя ненавижу, хуже не будет.
Торрес вздохнул и молча встал. Подошёл и буквально за руку поднял его из кресла, отвёл в спальню и начал методично его раздевать до белья. И после этого Гризманн никак не ожидал, что Нандо уложит его под одеяло и развернётся к двери.
— Не уходи, — эти слова вырвались раньше, чем он смог их обдумать. Раньше он Нандо ни о чём не просил.
— Я буду внизу, в гостиной.
— Не уходи, — повторил Антуан.
Торрес замер на какое-то время, положив ладонь на ручку двери, но всё же вернулся.
Так же молча разделся, залез под одеяло, лёг на спину, устроив руку под головой Антуана и, вздохнув, поцеловал в лоб.
— Так почему ты вдруг решил зайти? — не удержался Антуан, перекидывая руку через широкую грудь Торреса. Но ответ, признаться, его поразил:
— Диего думает оставить тебя вне заявки на матч с Ромой.
— Что?
— Говорит, ты плохо играешь. Не хочешь играть.
— Но я хочу!
— Я знаю, — мягко сказал Нандо, гладя его широкими кругами по спине.
— Я хочу, просто...не получается, — Гризманн бессильно прижал ладонь к зажмуренным векам. Почему это всё происходит? Можно смириться с неудачной влюблённостью, со склонностью решать свои проблемы бездумным сексом, и вообще со всей своей искорёженной личной жизнью, если при этом ты — один из лучших футболистов мира. Но лучших не оставляют вне заявки на решающий матч, — Гризманн тихо застонал от этих мыслей, неосознанно сильно вцепившись в рёбра Нандо. Тот осторожно разжал его пальцы, не прекращая гладить по спине другой рукой.
— Я сказал Чоло, что поговорю с тобой. Если ты можешь обещать, что справишься, то будешь играть.
— Как я могу обещать?
— Я не знаю, — Фернандо сел, скрестив ноги в лотос, и жестом разрешил положить голову ему на колени, — но я хочу тебе помочь. Талант никуда не уходит просто так, и рано или поздно всё само придёт в норму, но сейчас тебе критически важно, чтобы это случилось послезавтра, — пальцы Нандо зарывались ему в волосы, мягко массировали виски, и Антуан согласился бы никогда в жизни не забивать, если бы это могло продолжаться вечно. Но, очевидно, не могло, и на футболе зиждилась вся его жизнь, в том числе его не-отношения с Фернандо, поэтому проблему надо было решать.
— Хочешь помочь? Правда?
— Да.
— Потому что проходил через это, и тебе никто тогда не помог?
Фернандо долго молчал, но его пальцы всё так же размеренно скользили кругами, перебирая пряди волос, поэтому Антуан терпеливо ждал ответа. И он последовал:
— Меня сломала травма и слишком большие ожидания всех вокруг. Ты здоров и в Атлетико совсем другая атмосфера. Но твоя проблема тоже в голове.
— И ты один решил с ней бороться. Когда даже тренер, очевидно, забил на это, раз я узнаю его решения от тебя.
— К чему ты ведёшь?
— Ты знаешь. Скажи вслух.
На этот раз Фернандо молчал дольше, а пальцы его судорожно сжимались, проезжаясь ногтями по нежной коже за ухом.
— Я здесь, потому что я — твоя проблема. Мне есть до тебя дело, потому что если бы не я, ты был бы счастлив, много забивал, и не стремился бы к саморазрушению, в том числе к экстремальному сексу с друзьями и отвратительной игре на поле, — печально выдохнул Торрес.
— Так ты хочешь мне помочь? — Антуан перехватил его запястье и прижал к губам.
— Я не могу дать столько, сколько ты заслуживаешь. То, чего ты заслуживаешь. Это, — Нандо свободной рукой обвёл постель и их двоих, — не приведёт в конечном итоге ни к чему хорошему, и всё станет ещё хуже.
— Мы закончили на этом разговоре прошлой весной. Но ты же всё равно пришёл сегодня. И если ты останешься, — Гризманн запнулся, посмотрев в глаза Нандо, полные мрака и усталости, но всё же нежные, — если сейчас останешься, я смогу сделать нам победу. Послезавтра, и на выходных, и сколько останется до твоего "станет ещё хуже". Атлетико точно будет в выигрыше. По-моему, оно того стоит.
Торрес обвёл кончиками пальцев линию его скул, и взгляд его был полон сожаления. Антуан закрыл глаза и приготовился смириться с тем, что Нандо уйдёт. Но сожалеть Торрес, видимо, решил о совершённом, потому что поднялся он только затем, чтобы лечь сверху на Антуана, опираясь на локти по обеим сторонам от его головы и колено между его раздвинутых ног.
Нандо поцеловал его в щёку, потом в закрытые веки, потом на секунду прижался губами к губам, но переключился на шею. Оставив засос, — Антуан смел надеяться, что первый из многих, — вернулся к губам, прихватил нижнюю зубами, вылизывая. Когда они, наконец, перешли к глубоким поцелуям, avec la langue, Антуан уже ничего не соображал, только просил, — молча, всем телом, открываясь навстречу и одновременно отчаянно цепляясь за сильные плечи, — чтобы всё происходило быстрее и вместе с тем никогда не кончалось.
Но всё всегда кончается, и утром пришлось вставать, одеваться, ехать на базу и настраиваться на тренировку — он ведь обещал Нандо начать играть на прежнем уровне.
Возле раздевалки Торрес остановился и показал глазами на дверь в конце коридора — кабинет тренера. Гризманн кивнул:
— Скажи ему, я буду играть. Скажи ему, я забью. И я хочу, чтобы ты вышел в старте. Сможешь?
— Да, — просто сказал Нандо.
***
Симеоне пошёл ему навстречу и Антуан своё слово сдержал. Надежды на лигочемпионскую весну хоть и остались призрачными, но, по крайней мере, не стали нулевыми.
После матча от Симеоне ему достался хлопок по плечу и рубленное "С возвращением". Гризманн кивнул:
— С кем играем на выходных?
— Леванте.
— Я забью два. — Диего фыркнул в ответ:
— Торрес не потянет каждую игру начинать в старте. Так что давай так: сначала ты забьёшь два, а потом он выйдет на поле***.
— Идёт. Но в кубковой игре Нандо будет с самого начала?
— Да. Но ты нет. Я не буду тратить твои силы на матч с Эльче. Поболеешь за своего novio со скамейки, глядишь, вдохновишь на гол, — сарказм в голосе Симеоне едва не сверкал, словно лезвие ножа, но Антуану было плевать: в оживлённом коридоре за спиной тренера он заметил знакомую фигуру, и едва подавил желание рвануть с низкого старта.
— Мне пора, — сказал он коротко и двинулся в сторону Торреса.
Диего только покачал головой, буркнув что-то про отсутствие профессионализма и сумасшедших влюблённых французов.
***
Из душа до кровати Нандо нёс его на руках. Гризманн укусил его пару раз в плечо, но на самом деле не возражал. Возражал он, когда Фернандо стал собираться домой.
— Я не могу остаться. Как я буду смотреть тебе утром в глаза, гадая, произносил ночью его имя или нет? — от мягкого, нежного и грустного тона Антуан едва не растёкся по подушкам, но взял себя в руки и сказал максимально твёрдо:
— Мне плевать. Я знаю, что тебе снятся красные полотна, you'll never walk alone с трибун, и Стивен, но его сейчас рядом нет. Он был рядом, когда было легко. Классно наверно, когда ты живая легенда, рядом восходящая звезда, и вы раздаёте друг другу ассисты и голы, общаетесь полувзглядами и трахаетесь в подтрибунке, с чувством, что мир красный, лежит у ваших ног, и вы никогда не будете одни.
— Антуан...
— Я не закончил, о'кей? Мне, блять, не было легко с тобой, ни на поле, ни в постели, но я остался. Я остался в клубе, чтобы с тобой играть, просто играть, даже не разговаривать, я ради этого отказал МЮ и Барселоне, понимаешь? Мне двадцать шесть и я не выиграл ни одного стоящего трофея. И, представь, если мне наплевать на это, насколько глубоко мне плевать на то, чьё имя ты там шепчешь в подушку. Мне пиздец как тяжело дался последний сезон, а этот идёт ещё хуже, так что если тебе сложно просто оставаться со мной, можешь сейчас уйти и вообще не возвращаться, обойдусь, — Гризманн тяжело дышал, впиваясь ногтями в кожу.
— Я хотел, чтобы ты ушёл, — очень тихо произнёс Торрес.
— Что?!
— Я бросил тебя, потому что хотел, чтобы ты ушёл. В МЮ или Барсу, чтобы ты выиграл стоящие трофеи: чемпионат страны и Лигу Чемпионов, и Золотую бутсу, и Золотой мяч. Я не хотел, чтобы ты оставался из-за меня. Я не думал, что ты останешься. Прости.
У Антуана закружилась голова. Он зажмурил глаза до цветных пятен на обратной стороне век и пытался выровнять дыхание, неосознанно царапая ногтями бедро, кажется просто, чтобы сфокусировать реальность на этом ощущении. Он думал, что мог бы всё это время быть с Торресом. Заниматься на тренировках, не пряча глаза, обнимать во время празднований голов без жуткой слабости в руках, иногда вместе завтракать, а ещё дружить с Полем без всего того дерьма, которое произошло. Антуан должен был бы прийти в бешенство, представляя себе всё это, безнадёжно потерянное, но уже перегорел и хотел просто исчезнуть, чтобы все эти образы перестали раздирать его на кусочки.
Открывая глаза, он подготовил себя к мысли, что Торрес всё-таки ушёл, но тот так и сидел на углу кровати, опустив голову и сцепив побелевшие пальцы в замок.
Антуан молча залез под одеяло и швырнул чем-то в выключатель. Темнота его немного успокоила. Он не собирался игнорировать Нандо, но разговаривать уже не было сил, так что он просто вырубился, предоставив Торресу полную свободу действий.
Во сне он воевал с Джеррардом. Его войско было очень красивое — алое море со стягами и знамёнами, а у Гризманна был только один отряд уставших и раненных, и грязный изорванный триколор. В предрассветном тумане — он откуда-то знал, что битва начнётся, как только солнце взойдёт, — они готовили какое-то варево в общем котле. По запаху Гризманн узнал косидо. Нахуй пряности и специи, вкус должен быть настоящим. С кровью и пеплом, и с густым серым туманом.
В этот момент он проснулся от щелчка двери. Она только что закрылась. На тумбочке у кровати дымилась тарелка с косидо и высокая кружка с какао. Одеяло с другой стороны было откинуто, а на спинке висела тренировочная куртка с маленькой девяткой на груди.
Гризманн улыбнулся. Солнце стояло уже высоко, а значит, битва кончилась, и кажется, он её выиграл.
*Время лечит(фр.)
**Время не лечит(исп.)
***В матче 26.11.17 против Леванте Гризманн забил на 65-й и 68-й, Фернандо вышел на замену на 69-й.
