Венок из васильков

— Простите, не поверю, — ответил Воланд, — этого быть не может. Рукописи не горят. — Он повернулся к Бегемоту и сказал: — Ну-ка, Бегемот, дай сюда роман. М.А. Булгаков «Мастер и Маргарита»       Пальцами срывая синие, как безоблачное августовское небо, васильки, сидя на пушистом ковре травы, переплетаю их тоненькие стебельки, желая превратить в венок. И плету венок из васильков я, в надежде вспомнить прошедшее, и давно ушедшее приключение, в котором принимала участие. Дабы собрав все нити воспоминаний воедино, яркие и разноцветные, продёрнуть их в иглу и сшить на желтоватой ткани бумаги картину. Тёплый, нежный летний ветер, как тонкий муслин, касается кожи, словно подбадривая этим жестом, выказывая своё участие также, как и чирикающие ласточки, свившие гнездо на древе липы, под которым я сижу.       Закончив плетение цветочной, самодельной диадемы, бережно завёртываю её в платок, как будто бы она сотворена из золота и усыпана, как небо звёздами, алмазами. Побуждаемая желанием украсить покои синими красками первых и самых красивых васильков (я подмечала, что вторые и третьи не столь уже великолепны), я сорвала ещё цветы, заметно оскудев поляну и, перевязав их тоненькой лентой, отложила к свёртку.       Вздохнув свежий, сладкий аромат цветов липы, жёлтеньких, как первый луч рассвета, с опаской покосившись на сумку, выцветшую и потерявшую хоть какую-либо красивость, но дорогую моему сердцу, вынула из неё толстую тетрадь, чьи листы были пусты, как алчное сердце дракона, белоснежное перо и чернильницу, подаренную мне другом и, судя по всему, сделанную из серебра.       Обмакнув перо в чёрные, как самая тёмная и полная ужасов ночь, чернила, дотрагиваюсь его кончиком до желтоватой бумаги. Развязанные, резкие и размашистые буквы складываются в слова, слова в строки, а строки в страницы, а страницы в книгу. Едва ли большую, едва ли кому-либо интересную, да и едва ли первую, и едва ли известную. Оставляю дебют своему другу из Хоббитании, ведь, стоит признать, он является главным героем приключения. Свою же книгу, я едва ли дам кому-либо прочесть, будь то даже родной и любимый мне человек. Или не человек. А потом, возможно, написав её, в непонятных некому порывах, кину в огонь. Сожгу. И сгорит она.       Итак, я начинаю свой рассказ…