Обязательно станешь русалочкой...

— Милая, смотри, там только что проплыла русалка! Они сидели у лесного озера, опустив ноги в мутную теплую воду. Отдыхали, болтали, смывали приятную усталость долгой пешей прогулки. Мать и дочь. — Мама, но русалок не бывает, — серьезно возразила девочка, теребя кончик алой ленточки, вплетенной в косу. — Конечно, бывают. Они поют сладкими голосами и расчесывают свои длинные серебрящиеся волосы черепашьими гребнями, — тоном, не принимающим возражений, поведала женщина. — Смотри! Девочка вытянулась гибкой струной в направлении, указанном матушкой, и не сразу заметила, как оказалась в воде. Плавала она из рук вон плохо, барахталась, глотая мерзкую зеленую воду, и звала маму. — Не бойся, милая, — бормотала женщина, наблюдая за тонущей дочерью и не спеша на помощь. — Ты умрешь и обязательно станешь русалочкой. …обязательно станешь русалочкой… — Нет! Не хочу вспоминать эту гнилую шлюху! — Минатсуки проснулась в холодном поту, яростно сжимая одеяло. Больше всего на свете она боялась снов, которые бесстыжими невзрачными тенями вплетались в бытие, сливались с реальностью, стоило только девушке задремать, ослабив клетки-барьеры, которые не выпускали из дальних ящиков памяти образ матери. Эти чертовы сны кутали ее в мягкие, приятные на ощупь шали, навевая страшную сказку, всегда заканчивающуюся смертью. Сотни тысяч вариаций искаженной реальности, где мать убивает самое родное — свою плоть и кровь. — Как ты смеешь мне сниться, тварь! — цветы разлетаются в разные стороны, отскакивают от стен и превращаются в разодранное в клочья месиво из земли и лепестков. — Я тебя ненавижу! — слова брошенные зло, обреченно, с пониманием, что не достигнут адресата, но чтобы убедить саму себя в этой ненависти. Очередная истерика в очередном девичьем мирке, спрятанном за толстой шкуркой недоверия.