16.30
Макс снова сбегает. Он не перестаёт пытаться, сколько бы не находился в этом лагере. Казалось бы, зачем? Он вырос, стал умнее, даже почти подружился с вожатыми, принимающими его как родного. Подобные выходки уже не имеют значения, но он продолжает. Разве можно вылечить пофигизм и понимание дерьмовости жизни? Хех, а вы попробуйте. — Гвен? — Дэвид заглядывает в домик вожатых, возвращаясь от детских палаток. Он вновь исчезает под вечер. А Дэвид всё надеется, что это прекратится. — Никто из детей не видел, куда он пошёл? Никки и Нил больше ни разу не приехали сюда после достижения четырнадцати лет. А родителям Макса слишком плевать на него, чтобы задумываться о том, нужно ли это подростку. Наступит совершеннолетие, и они, наверняка, просто пустят его на все четыре стороны. И, кажется, тогда он всё равно вернётся в Кэмпбелл. Он уже не хочет убегать. Он не хочет уезжать. Дэвид и Гвен стали для него чуть ли не друзьями. Остальные — так, пустышки, ненужные ему. Последние два года он не запоминает имён. Зачем? — Я устал искать его, Гвен. Никогда не находил, а он возвращается под утро и ведёт себя как обычно. Прошло так много времени, я не верю, что всё как раньше, Гвен… Он ведь не ненавидит лагерь. Есть другая причина, Гвен. По крайней мере, я надеюсь на это… Пробовать раз за разом. Ничего больше не остаётся. Дэвид не может смириться. Он не может, не должен потерять его. Макс его кэмпер. Кэмпер с непростой судьбой и паршивым характером. Кэмпер, который открылся им. У них есть общая тайна. Одно объятие шестилетней давности от этого дрянного мальчишки. Дэвида что-то тащит на грёбаный остров. «Не может быть», — звучит в его голове и он не верит своим предчувствиям. Какой-то старинный особняк зарос с тех пор, когда тройка неординарных друзей забралась сюда в последний раз. Следующие поколения кэмперов не так безумны, чтобы соваться сюда. И лишь Макс… Дэвид находит его в погребе. Просторное помещение освещают несколько ламп, а парень сидит на полу, облокотившись о балку. Чёрные зрачки мутно смотрят в потолок, его бьёт мелкая дрожь. Вожатый замирает, не веря глазам. У него есть два выбора, он понимает, какой верен, но разве эта правильность понравится подростку? — Макс, — он делает неуверенный шаг ему навстречу. В руках у юноши неполная бутылка вина. Он знает, что кто-то есть здесь, но, слыша этот голос, его пальцы непроизвольно сжимают тёмное стекло. — Съебись, Дэвид. Вожатый дёргается от этой фразы, видит, как юноша подносит к губам горло, и его зрачки расширяются. — Макс, тебе нельзя пить! Макс! — они остаются на местах, молчат, и лишь кадык на горле кэмпера движется, глотая горьковатый напиток. Он щурится, но не отнимает горлышко от губ. Ему противно. От привкуса вина, от этой правильности Дэвида, от этих суток. — Вали отсюда, долбоёб, — бутылка вновь зажимается между ног. — Не до тебя… — Макс, ты несовершеннолетний, тебе нельзя пить! — он перехватывает руку, когда та вновь тянется к стеклу. — Похуй, — он не смотрит на Дэвида. Не может. В голову лезет всякая хрень. Объятие около пиццерии в десять лет. Индивидуальное обучение игре на гитаре в одиннадцать. Дружеские подколы в двенадцать. Попадание под водопад год назад. О том, как за год до воды их двоих заперли в кладовке на четыре часа. А в четырнадцать он просто молчал. Ему было не до Дэвида. — Макс, посмотри на меня, — его голос дрожит, но старается быть твёрдым. Он не пытается отобрать бутылку или отодрать руку парня от неё. Его ладонь просто лежит поверх и оттого кэмпера бьёт более сильная дрожь. Зелёные глаза пусты и одновременно полны всякого дерьма. Более тёмные и выразительные отметили это в первую очередь. Максу ещё хуже, чем было до этого. Он выпускает бутыль из пальцев и та опрокидывается, растекаясь тёмным пятном, впитываясь в сухую землю. По позвоночнику бегут мурашки. Дэвид не отпускает его рук. По щекам Макса текут бесцветные горькие капли. Одна затекает между нежными и искусанными губами. В поцелуй Дэвида. Поцелуй со вкусом вина и слёз. Поцелуй, успокаивающий лучше любых слов. Опустошающий, но нужный. Как ничто другое.21.35
— Макс, — начинает он, приближаясь к юноше. — Я совершеннолетний, Дэвид, хватит отбирать у меня бухло, — усмехается тот, бросая взгляд на присевшего рядом мужчину. Дэвид не пьёт, но ради приличия делает несколько глотков из протянутой вожатым бутылки. Они не смогли покинуть Кэмпбелл. — Макс, почему? — он кивает на вино. Ему почти удалось отучить его приходить сюда. — Пять лет назад… — он мнёт в руке край толстовки, накинутой на форменную футболку. — У меня появилось слишком много поводов прийти сюда. Одиночество, некоторые проблемы, плюс те ублюдки, что звались моими родителями, сдохли, и ты… — он со вздохом делает глоток, — заставил влюбиться в себя. — А сейчас? — Дэвид удивлён, но не показывает это. Дэвиду безумно жаль. Но прошлое позади, значит тревожить его такими глупостями, как сожаление, будет совершенно ненужным. — Я испугался, что без повода ты больше не поцелуешь меня, — слова, дающиеся легко только с виду. Его губы вновь искусаны и потресканы. Но Дэвиду, этому неженке, приятно целовать их. Без повода, просто по просьбе и своему желанию. Макс вновь роняет полную бутылку. И снова поцелуй со вкусом вина. Без солёных слёз. Чисто вино и Дэвид.