Family

Мягко и едва замирающее, с каждым новым потоком, языки пламени пританцовывают по дому, что некогда был собранием веселья, забавных рассказов, душевных разговоров и изредка местом отчаяния. Постепенно огонь жадно и более скупо обрамляет ветхую лестницу. Обхватывает неудержимым танцем скромную гостиную, заглатывая всё более дальние комнаты. Памятно сгорают ветхие записи в чопорном дневнике. В том, что хранил в себе поколение оттаянных эмоций. Тот, который ловил на себе потоки чужих слез, тот, который до последнего слова жил собственной судьбою, храня воспоминания единственной обреченной девушки. Воспламеняются податливые рисунки, бумага, которая под гнетом огня слегка прогибается, отдаётся более тяжкой силе. Прочерки, едва понятливые заметки, враждебный взгляд на смятой бумаге оставляет за собою памятный пепел, некому спасти собственной творение. Пламя охватывает деревянную поверхность обычного столика и безвыходно опрокидывается на обреченный диван, на нем, столь омертвелые юноша, немо даёт согласие на безнадёжный покой. У него нет выбора. Бесстрастно выбрал он собственную смерть, столь смешную, столь нелепую. И тело бесчувственно сгорает, понемногу обхватывается тонкая шея, огонь доходит до хрупкого лица мальчишки. Именно мальчишки, который жизнь свою смерти подарил, как многострадальный подарок. И толком Джереми Гилберт прожить не сумел. Малыш Гилберт, который был именно братом, верным, стойким. Братом, что ненависть свою поглотя боролся за человечность. Ту, которая спасла его от гибели единственной сестры, жизнь той он беспамятно мог отобрать. Джереми был именно другом. Тем, который вечера коротал за приставкой. По юности за прощеной сигаретою. Был другом, который ринулся в опасность лишь ради жизни близкого. Другом, которому можно было доверится. С которым нельзя было проститься. Он был возлюбленным, который ронял нежность в каждом своём слове, ронял ласку в каждом прикосновении, отображал верность в каждом своём поступке. Он был частью семьи, единственным и последним родственником для любимой сестры. Тем, человеком, который стремился ради дозы печального лекарства, преодолевая сломанные надежды, брошенные поступки, гибель близких. Безрадостный сон, длиною в бесконечность, уморил прежде всего человека, жаждущего продолжения собственной истории, именно мальчишку, которого заставили вырасти слишком рано, слишком напористо. Джереми, который прежде оценивал ситуацию по столкновению эмоций, который поступал безрассудно лишь по велению сердца своего. Прежде Гилберта, который был мужественен, жертвенен и силен морально. Человек, который скрывал свои переживания, изредка пуская себе волю к рыданию. Охотник, который завершил свой этап в поиске, что не побоялся угроз. Друг, что находил веселье в любом мраке и подбадривал ближнего. Возлюбленный, который едва справлялся с гибелью своей любви, который безрассудно, когда – то влюбился в девушку портовую, расписал стены её именами и писал про их пару. Брат, который оказался последним у простодушной девушки Елены Гилберт, что смирился с её участью, тот, который был опорой. Малыш Гилберт или мальчишка Джереми, который показал своё взросление каждому из товарищей, который прежде остался не одним из пяти, а юношей с полнотой силы. Памятный дом затихает в длительном сне. Сожжены моменты воспоминаний, сожжены рисунки, сожжены дневники, несущие вечный покой. Сожжен Джереми Гилберт, о котором прежде будут помнить все, кого он защитил, кому подарил улыбки, скольким людям он простил душевные обиды, кого он помнил после их кончины. Беззвучная ночь покоится в тишине, и лишь непроглядный треск прогорелого дерева не даёт покоя. Не даёт покоя, тем, кто вспоминает его с теми чувственным рыданием и горечным смятением.