Под омелой в Рождество

      Заснеженный замок Хогвартс был полон суетливых и воодушевленных учеников. Рождество не за горами и каждый ждёт его с нетерпением, обдумывая, что же подарить близким и друзьям, как будет праздновать и где, а главное, каждый наполнен волнующим чувством приближения чего-то необыкновенного и чудесного. Единственное, что испытывал сейчас Драко это раздражение и злость. Его переполняют эти два чувства, они бурлят и закипают, так и норовя вылиться наружу в самой неприятной и нецензурной форме. И ведь всё этот чертов Поттер! Шрамоголовый идиот вечно мозолит глаза, отчего так и хочется задеть его едким словом, провоцирующим действием или насмешливым взглядом. Драко буквально слетал с катушек и не мог оставить в покое Героя, просто потому что тот отверг его предложение дружбы, просто потому что он дружит с грязнокровкой Грейнджер и дурацким Уизелом, просто потому что он хорош в квиддиче, просто потому, что его все боготворят из-за какого-то идиотского шрама на лбу, просто потому что он спасает всех и всё (долбаный героизм), всё потому что он перестал отвечать на его (Драко) подколы и провокации, просто потому что вокруг него крутиться рыжая Уизлетта, просто потому что он… заставил Драко влюбиться в него. Да. Влюбиться. Черт, как же это глупо звучит в голове Малфоя. Он не выносит, когда в его мыслях звучит горькая правда того, почему он не оставляет в покое Гарри. Гарри. Иногда он мысленно произносит его имя, не привычную фамилию, а имя. И ему нравится. Хоть он этого не признаёт, но это так. В глубине души Драко хотел бы звать Поттера по имени в реальной жизни. Вот почему Малфой стал каждый раз, чуть завидев Поттера, делать очередную пакость и придумывать очередную едкость, пусть это будет в сторону самого Гарри, Гермионы, Рона или еще кого из львят. Ему хочется задеть его, взбесить, раздражать, обидеть, чтобы как-то отыграть на нем те чувства, что он испытывает. И каждый раз, когда Гарри игнорирует его или отвечает совсем безобидно, ему хочется задираться до него еще больше и еще изощрённее. И всё же, он позволяет себе смотреть на Поттера влюблёнными глазами, когда никто не видит. Но то, что не видит никто не совсем правда. Его два лучших друга пришли к мнению, что Малфоя словно подменили. Блейз Забини стал внимательно за ним наблюдать. Сначала он не понимал, отчего тот так прицепился к Поттеру, потом стал замечать странные взгляды, потом стал слышать сквозь едкие фразы крики души о неравнодушии, а затем сложил дважды два и пришел к ответу, что наш слизеринский принц-то влюбился, да и не в кого-то, а в гриффиндорского Героя. Сказать по правде, он был не удивлён, а наоборот, наконец нашел объяснение нездоровому интересу Малфоя к Поттеру. Блейз даже осознал, что его друг практически только о Гарри и говорил: «Поттер то», «Поттер сё», «Поттер такой», «Поттер сякой». Нет, он, конечно, не осуждает Малфоя за его влечение к гриффиндорцу. Сам имеет такой грешок. Хотя это скорее не грешок, а грех. Но всё же, он ничуть не смущен той мыслью, что встречается с одним из соперников его факультета. И он ничуть не смущён, что это парень. И ничуть не смущён, что это — Рон Уизли. Как только стартовал седьмой учебный год в Хогвартсе и съехались в замок семикурсники всех факультетов, среди них Забини увидел Уизли, будто в первый раз. Сначала он задирался до рыжего и всячески вредил, как бы намекая, что тот ему небезразличен, но Рон у нас в намёках не разбирается, а уж тем более от парня со Слизерина, друга Малфоя, Блейза Забини. Тогда, при очередной стычке, когда Уизли сбил с ног огромный корень ядовитого плюща, выросший из ниоткуда прямо в коридоре школы среди бела дня, а Забини стоял в стороне и ржал, Рон разозлился и накричал на слизеринца, а тот накричал в ответ и в конце яростно добавил: «Я конечно знал, что все Уизли такие тупые, но не настолько, чтобы не видеть очевидных чертовых намёков на то, что ты мне нравишься, придурок!». Сначала Рон накинулся на него с кулаками из-за оскорбления в сторону его семьи, но буквально через мгновение пара страстно целовалась, скрывшись за колонной от посторонних глаз. Забини видел, как другу нелегко, и решительно настроился помочь ему во что бы то ни стало. А тем временем Гарри пребывал где-то в другой реальности, но только не в своей. Давно ли он понял, что чувствует далеко не ненависть к Малфою? Нет, да и сейчас не особо это осознаёт. «Черт возьми, Малфой? Что за злая шутка?» — думал он. И хотя Гарри уже смирился с не самым желаемым подарком судьбы, его терзала мысль, что Драко никогда не ответит ему взаимностью. Он же Малфой. Еще его тревожила странная активность со стороны слизеринца, потому что тот в последнее время в каждую их встречу пытался затеять перепалку, а Гарри не мог ответить достойно, хотя и пытался. Правда пытался. Но чувства заставляли его придерживать язык от плохих и обидных слов. Мало того, что он не мог ответить Драко, так он еще и довольно рассеянным стал. Мог спутать первый урок с утра, забыть что-то важное или попросту молчать в разговоре с Роном и Гермионой. Друзья, само собой, заметили странное поведение друга, и Гермиона со всей строгостью заставила Рона узнать в чем дело, да тот не особо и сопротивлялся. Он стал наблюдать за Гарри и, когда понял, что заставляет Поттера пребывать таким мечтательным и рассеянным, пришел в шок. Лучший друг влюбился! Да и не в кого-то, а в Хорька! И рассказал он эту весть не только Мионе, но и Блейзу. Тот отреагировал не так, как ожидал Рон. Он… обрадовался! А затем Уизли познал еще одну страшную тайну которая ошеломила его еще больше. Два лучших врага влюбились в друг друга. Поттер и Малфой. Гарри и Драко. И в мыслях гриффиндорца и слизеринца родился план, от которого их друзьям станет намного лучше, чем располагало положение вещей.

***

— Я не могу понять, что такого милого во всем этом? На самом деле, это начинает раздражать. — Драко нахмурился, когда прошел через один из бесконечных коридоров замка, рядом с ним шел Блейз. — Когда ты перестанешь быть таким занудой? Это самое приятное время года. — Но все это так необходимо? — спросил он, когда махнул рукой, чтобы указать на украшения, покрывающие стены. — Я думаю, это выглядит здорово. — Несомненно. — Драко закатил глаза, решив, что обсуждение не стоит продолжать. Он просто ускорил шаг, надеясь скоро добраться до места назначения, чтобы ему не пришлось дальше продолжать видеть всю эту, по его мнению, бессмыслицу. Блейз остановился и зашептал заклинание, которое тут же выдало то, чего хотел парень, а затем перешел ко второй части плана. Драко потерялся в своих мыслях, поэтому явно был застигнут врасплох, когда почувствовал толчок в спину такой силы, что упал бы на землю, если бы не человек, на которого наткнулся. — Малфой? — Гарри застыл от внезапного столкновения. — Поттер! Извини, я просто… Он обернулся и поймал дьявольскую ухмылку застывшую на лице его друга. — Какого черта, Забини? — Взгляни наверх, Драко, — сказал Блейз, его ухмылка стала шире. С другого конца коридора за ситуацией наблюдал Рон и еле сдерживал смех. Драко поднял глаза, чтобы найти то, чего он, разумеется, не ожидал увидеть. Омела. — Ха-ха, очень смешно, идиот, — сказал Драко, пытаясь покинуть место, в котором он находился. — Не… — Блейз не успел закончить своё предупреждение. Драко почувствовал сильное притяжение, которое вернуло его туда, где он стоял. — Какого… Гермиона, которая все это время была рядом с Роном, пояснила: — Это волшебная омела. Ты не сможешь сдвинуться с места, пока не поцелуешь человека, с которым находишься под ней. — Что?! — закричали Гарри и Драко одновременно. Гермиона просто пожала плечами, и на ее лице образовалась загадочная легкая улыбка. Рон взглянул на Блейза, тот ему подмигнул. Миона, увидев это, смутилась. — Неужели мы действительно должны? — спросил Драко, делая вид, что его раздражает ситуация, о которой он мечтал последние недели. — Да, Миона, неужели ничего нельзя сделать? — спросил Гарри, и он был также раздражен, несмотря на то, что не хочет ничего, кроме как поцеловать Драко. — Единственный, кто поможет, это человек, который наколдовал омелу. Ему всего лишь нужно отменить это заклинание. Но мы понятия не имеем, кто это сделал, и вы пробудете здесь всю ночь, пока мы найдем этого человека, поэтому я думаю, тебе стоит просто поцеловать Малфоя и пережить это, — объяснила Гермиона, намеренно скрывая тот факт, что она точно знала, кто наколдовал омелу. Гарри и Драко вздохнули, пытаясь показать друг другу свое разочарование, хотя оба внутренне кричали от радостного волнения. Драко глубоко вздохнул, заглядывая в привлекательные зеленые глаза Поттера. Он сильно нервничал, ведь он желал этого поцелуя так долго. Поттер показал раздраженное выражение лица, в тайной надежде поцеловать Малфоя. Гарри пробивала легкая дрожь. Малфой, казалось, был очень недоволен идеей поцеловать его, и Гарри не хотел ничего, кроме как схватить слизеринца за мантию и впиться в его губы. Но гриффиндорское мужество утихло, потому что Малфой взял на себя инициативу, и начал сокращать расстояние между ними. Первое прикосновение отозвалось целым букетом чувств. Было одновременно странно и приятно. А нежное чувство любви распространилось по всему телу, от этого хотелось взлететь. Гарри казалось, что губы Малфоя были самыми мягкими губами на Земле. Собственные руки потянулись к шее слизеринца, чтобы приблизить его к себе. Драко был совершенно ошеломлен. Поттер схватил его за шею, притягивая ближе. Это простое действие вызвало что-то внутри него, что заставило положить руки на беспорядочные пряди волос Поттера и нежно потянуть за них, требуя углубить поцелуй. То, что он получил взамен, было неожиданным и возбуждающим. Стон. Поттер застонал в рот, прежде чем осторожно стиснул нижнюю губу между зубами. Драко был уверен, что разум покинул его тело. Затем Поттер лизнул между его губ, явно спрашивая разрешение, которое Драко с радостью предоставил, разомкнув губы. Их языки сразу же встретились, сплетаясь нежными движениями. Их губы двигались с идеальной синхронностью. — Вот это да! Что происходит?! — воскликнула Пэнси, вышедшая из-за угла, полностью потрясенная тем, как парни целовались друг с другом, как будто они оба хотели делать это. — Паркинсон, это же очевидно! Они оба влюблены, но были слишком неуверенны в друг друге, чтобы признаться! — ответил Рон на вопрос, который мучал четверых уже не мало времени, и, наконец, они узнали, что творилось с их друзьями. — Да, Драко не затыкался, вечно распаляясь речами о Поттере, — Блейз ухмыльнулся, подойдя к ним. — Вы двое это придумали? — Пэнси недоверчиво покосилась на Уизли и Забини. Гермиона лишь с интересом глянула на заговорщиков, ожидая ответа. — Мы придумали, да. Мы просто заметили химию между ними и поделились мыслью друг с другом, тогда нас одновременно посетила идея, которую вы сейчас можете наблюдать, — объяснил Блейз. Ребята обернулись на Гарри и Драко, которые были слишком заняты, чтобы слышать о чем они говорят. Гермиона ярко улыбнулась. Разумеется, это была гениальная идея. — Вы оба сделали это?! — Пэнси всё еще не могла поверить в их слова. — Да, Паркинсон, они сделали! Теперь перестань задавать вопросы, ради Мерлина! — закатила глаза Грейнджер. Пэнси не стала спорить с ней. Ребята ушли, оставляя влюблённых наедине. Гарри и Драко прервались и стали глядеть друг другу в глаза, словно завороженные. Они наконец-то могли сказать друг другу то, о чем молчали так долго. Да и нужны ли здесь слова, когда каждое прикосновение, каждый взгляд и вздох кричали о том, что они чувствовали. — Гарри… — начал было Малфой, но запнулся, осознав, что назвал его по имени. — Что, Драко? — как ни в чем не бывало отозвался Поттер. Это ошеломило Драко, во первых, потому что он сам назвал Гарри его именем, а во вторых, потому что Гарри назвал его по имени. Это разожгло его чувства еще сильнее. — Я люблю тебя, Гарри, — выпалил Драко, так, словно это был крик души, и осекся, краснея. Гарри обхватил ладонью его лицо, такое родное и ответил, с нескрываемой чувственностью: — Я люблю тебя, Драко. Драко схватил Поттера за мантию и поцеловал его с той нежностью, которая была лишь для одного Гарри, и не могла быть ни для кого другого. Гарри отвечал тем же, уже обнимая слизеринца за талию. Они просто наслаждались друг другом в жарком и будоражащем поцелуе. А омела цвела белоснежными цветками и разрасталась с той же скоростью, с которой росла любовь ее временных пленников.