Любопытство

      Скрутили Тима совершенно несправедливо. Вот совсем! Он просто стоял в сторонке, никому не мешал. Даже не на стрёме стоял! Просто любопытно стало так, что прям внутри всё скручивало, практически вынуждая идти. Он и пошёл! Ну, ведь не ввязывался ни во что, стоял, глазел.       А теперь вот ехал в кутузку в компании зачинщиков того бедлама. Ещё и шапку любимую потерял. Обидно. И выкрученные назад руки болели. И морды эти — прикрытые, в очёчках и шлемах защитных. Сидят и хрен пойми где кто и что делает — спит, смотрит али моргает.       Жесть, в общем.       И за шапку обидно. Подарок как никак. Хороший, тёплый, фирменный адидас.       После очередного тряского поворота машина резко остановилась, Тиму держаться было не за что, и он чуть было не клюнул носом, если б не сидящий рядом добрый зелёный человечек — ухватил за шкварник в последний момент. А сам даже не шелохнулся. И никто в намордниках не шевельнулся. Гады.       Из машины сурово никого не выволакивали — все и так сами были рады из скотовозки выбраться. Но вот разбежаться добрые и зелёные никому не дали. Даже Тиму. А ведь он вообще не причём! Просто ж стоял.       Выставили всех ровненько, в линеечку. Ну, почти. Никто из браслетосцепленных в армии не бывал и потому линеечка получилась весьма условная. Даже тычки автоматами под рёбра не подействовали — все прекрасно понимали, что по людям стрелять никто не будет.       — Ну, граждане, алкоголики, хулиганы, тунеядцы! — товарищ непонятно кто сделал эффектную паузу, видимо наслаждаясь офигевшимы лицами. — Работу не предлагаю, зачитываю список, названные — шаг вперёд и вон в ту дверь. Поняли?       Все разом обернулись в указанную сторону. Красная дверь, с облупившейся краской, вела в серенькое казённое здание с плотно зарешёченными окнами.       Раздался нестройный хор не сильно согласных голосов. Особо матерных отметили очередным тычком под рёбра. Тиму досталось за то, что промолчал. Пришлось промычать что-то условно похожее на согласие.       Товарищ без опознавательных знаков зачитывал ФИО с буквы «Б» в алфавитном порядке. Тим удивлённо моргал, но молчал. В голове бегали два вопроса, почти даже по кругу: «Я перестал быть Абрамовым?» и «Чё вообще происходит?!»       Линеечка редела, иногда насильно. Тима так никто и не вызывал.       Когда ушёл последний браслетосцепленный во внутреннем дворике остались добрые и зелёные и Тим. Парень сгорбился ещё сильнее, чем раньше и затравленно оглянулся.       Уши мёрзли просто жуть как.       Товарищ непонятно кто кивнул, сказал что-то негромко стоящему рядом тоже непонятно кому. Развернулся и ушёл.       Вот просто взял и ушёл!       А Тим тут для красоты стоит?!       Стало иррационально обидно — как такую шпалу как Тим можно забыть?       Добрые и зелёные постепенно уходили под офигевшим взглядом арестованного. Последний схватил парня под локоть жёсткими пальцами и повёл в сторону обшарпанной двери. Человечек оказался ниже сгорбленного Тима почти на пол головы.       Кого они в спецназ понабирали?!       В сереньком казённом здании оказалось неожиданно тепло. И внутри оно было совершенно не серенькое, а очень даже зелёненькое. Нежненькое такое. И даже линолеум на полу был почти как новый. Протёртый только кое-где.       Тим понуро плёлся за ведшим его добрым и тоже зелёным. Настроение и так не радостное постепенно падало в невиданные ранее низы — в кутузке парень был впервые.       К замерзшим ушам добавился чешущийся как наперчённый нос. Тим даже попытался почесаться о плечо, но только расчихался да так, что и не заметил как остался один на один в полупустой комнате с ведшим его человечком. Тот, как ни в чём не бывало, снял с Тима наручники, вытянул из кармана разгрузки потерянную шапку и спокойно, обстоятельно так, натянул на Тимину голову. Ещё и поправил, чтоб сидело ровненько.       Тим натурально так офигел. То есть ещё сильнее чем раньше. Чуть было на пол не присел, но был направлен твёрдой рукой к скамеечке.       А добрый и зелёный тем временем спокойно снимал амуницию. Стянул очёчки, шлем, намордник, сложил аккуратненько в железный ящик, туда же сунул разгрузку с бронежилетом, в специальное крепление уместил автомат (и Тим наконец-то выдохнул спокойно), стянул комуфляжку, оставшись в одном исподнем. Вытянул самые обычные джинсы с серой кофтой. Переоделся и обернулся.        — Даня! — давно Тим не орал так громко. — Ты… Ты! Мог хоть что-то сказать? Я уж думал всё!       — Мог, — Даня спокойно улыбнулся, подошёл к Тиму и обнял. Без форменки добрый и зелёный оказался ещё ниже чем казался. — А толку-то? Может хоть так на твоё неуёмное любопытство удастся повлиять.       Ниже-то ниже. Зато шире. И сильнее раз в пять.       — Чёй-то неуёмное-то сразу? Я, может, только благодаря ему на кой-что и решаюсь иногда…       — Знаем мы твоё кой-что, — Даня метко ткнул пальцами под рёбра и пошёл одеваться дальше. Зима как никак. — Шапку не теряй больше.       — Так я ж не специально! — Тим обиженно тёр пострадавший бок.       — И не специально мы твоё тоже знаем. Идём уже, на машинке до дому поедем.       Тим шёл следом за довольным Даней, ворча что-то про наглых спецназовцев и иногда показательно хватаясь за бок. Так и дошли до Даниной машины. И до дома так же доехали — Даня молчал и подозрительно улыбался, а Тим ворчал и изображал больного.       За шапку было даже обидно. Тим же не специально. Ну, правда!        — Ты зачем полез туда? — дома Даня усадил Тима на диван, а сам встал напротив. Хоть так нависая аки скала. — Я ж тебя просил! Несколько раз, позволь напомнить! Тебя там и застрелить могли!       — В смысле? Никто же не стрелял.       — Не успели. Ты думаешь, почему, моё отделение вызвали? Да именно потому, что там огнестрел был!       Тим молчал, про себя соглашаясь с Даней. Но вслух об этом не говорил.       — Тим, ты хоть понимаешь, что если бы не я тебя повязал, тебя бы вместе со всеми загребли? Хоть это-та мысль в твоей голове появилась? Ты же умный.       С этим Тим тоже был согласен. Особенно про умного. Но говорить что-то опять же не спешил.       — Ты вообще меня слушаешь?       — Конечно! — Тим радостно закивал, от того, что на него наконец-то обратили внимание. Ну не идиот же он совсем? Всё он понимает. Просто — любопытство оно такое… любопытное! Совершенно нет сил с ним бороться.       — Что понял?       — Всё! — и опять Тим радостно закивал.       Даня показательно изобразил фейспалм и устало сел рядом с Тимом. Тот тут же прижался, нагнулся и заглянул в глаза. Мол, что с кота из Шрека взять?       — Ну и что мне с тобой делать?       — Как что? — Тим показательно же удивился. — Любить естественно!       — Любить… — Даня изобразил хитрый взгляд. — Отличная идея! Думаю, ванная ждёт тебя.       — В смысле?..       — В прямом, прелесть моя. Где принадлежности лучше меня знаешь.       Тим снова попытался изобразить кота из Шрека. Даня на это только усмехнулся и выдохнул в самые губы: «Быстро».       Тим ушёл в известном направлении, негромко ворча на тему друзей, и чтоб они сказали, увидев его, Тима. Парень прекрасно понимал, что ничего бы, потому как никто его уже не увидит. И он — никого. Его Даня успел вытащить. А что на гопника похож остался — так то воспитание такое. Что с ним-то поделать?       Через полчаса Тим смущённо переминался у входа в спальню. Там, вроде как, всё известно и не раз исследовано, даже телом. Но почему-то именно сейчас было банально страшно войти. Может хоть свет выключить?..       — И что встал как не родной? Проходи, располагайся.       Тим вошёл и быстро зажмурился.       Комната, вроде, как комната. Не дизайнерская ни разу. Кровать, тумбочки, шкаф, окно (зашторенное), замаскированная плакатом дырка в стене. И Тим. В общем — ничего нового. Вот только тумбочки… Точнее — то что лежало на них. Аккуратненько так. В рядок выложено. Лубрикант, презервативы, небольшая затычка (как Тим неплохо помнил — с вибрацией) и кожаный ремень с тяжёлой пряжкой.       Да лучше б его в кутузке на пятнадцать суток закрыли! Всё б спокойней было. Ну, честно. Он же не уснёт сегодня спокойно!       — Лицом к кровати, Абраменко, и руки за спину.       Тим быстро выполнил что требовали. Если Даня в таком настроении — лучше не спорить. Руки за спиной быстро стянули ремнём, а Тим послушно встал на колени на кровать и нагнулся, упираясь лбом в простыни. По прогнувшейся спине оглаживая выступающие рёбра и позвонки прошлась широкая загрубевшая ладонь, к бёдрам плотно прижались бёдра. Даня так и не разделся.       — Я надеюсь, ты всё прекрасно осознаёшь?       — Так точно, — Тим быстро облизал пересохшие губы.       — Прекрасно.       И ладонь тяжело опустилась на ягодицы. Ровно те самые пятнадцать раз.       Тим дышал быстро, заполошно, иногда сглатывая и часто смачивая губы. Член изредка прижимался к коже чуть ниже пупка, дёргался, когда по горящим ягодицам скользил язык или зубы.       Тим закусил простынь, когда почувствовал как к сжавшемуся анусу прижались пальцы. Затем они скользнули внутрь, мягко и быстро. Прошлись, смачивая лубрикантом. И исчезли. Их место заняла небольшая, буквально сантиметр с половиной в диаметре и десять сантиметров же в длину с небольшим изгибом ближе к концу, пробка.       Жалеть Тима Даня не хотел — врубил сразу пятую, самую большую, скорость. И ушёл. Мыться. Гад.       Тим честно пытался не скулить: жевал ткань, закусывал губы и щёки — не получалось ровным счётом ничего. Тоненькое, почти собачье, поскуливание срывалось даже не с губ — рвалось из глотки сквозь кожу. Проклятый вибратор давил прямо на простату!       Тим помнил, что Даня моется быстро, но не подтвердить не опровергнуть сейчас этого не мог. Скручиваемое удовольствием тело твердило, что шли часы, сознание отвечало, что быть такого не может. Ничего, что отсчитывало бы время, в комнате не было.       — Всего десять минут, а ты уже похож на сучку.       Тим дёрнулся всем телом, вжимаясь в голые бёдра Дани, и ощущая на своих его крепкую хватку. Большой тяжёлый член проехался прямо по расселине, ткнулся Тиму под яйца.       — Я б на тебя посмотрел! — Тим крутился, по постели, пытаясь потереться членом хоть обо что-то. Получалось ровным счётом ничего.       — Посмотришь, — Даня, гад, почти мурлыкал, вытягивая из тела пробку, — обязательно посмотришь, — сжимал тёплыми, горячими даже, руками бока, входя медленно, — потом когда-нибудь.       Тим честно смог сдержать скулёж, зажевав в очередной раз тканью. А вот тело своё контролировать нормально уже не смог — подался назад, насаживаясь полностью.       А потом не было звёздочек, бабочек и радуг. Не было падения сквозь тьму. И даже тело своё Тим ощущал как никогда полно. Были только белые круги под зажмуренными веками, разодранная, в попытке удержаться, простынь, невнятное рычание да удовольствие, почти болезненное, почти мучительное, заставляющее метаться и двигаться.       А потом сил не стало. Совсем. Тим смог только ноги сам сдвинуть, под одеяло заползти. На Даню Тима воздвигал сам Даня.       — И чтоб больше в неприятности не влипал и за любопытством своим неуёмным никуда не ходил. Вечно из херни всякой вытаскиваю…       Тим промычал что-то однозначно отрицательное и уснул.