*
Их несоответствия в возрасте, росте и формах, точно как и в наличии великих сил, были настолько же резкими, насколько плавно смывались при глубоких задалбливаниях десен друг дружки. Их движения преимущественно приводили к сближению, даже тогда, когда ближе, казалось, было попросту некуда. Их пальцы переплетались, волосы спутывались, а взгляды все не могли разъединиться. Их. Это слияние принадлежало им. Оно было их. И да «ихним» и осталось… …до определенного момента. — Слышишь? — обеспокоилась Белла. Гермиона еле дух переводила после страстных поверхностных лобызаний. Если честно, ей вообще и слух, нюх, и все на свете отбило. Ей и слышалась, и виделась одна только Беллатриса. А еще это «люблю». Герми была вне себя от счастья. И ей очень сильно хотелось верить в то, что за ее новую подружку говорил не лес и что это были ее реальные чувства. От всего сердца. Но нечто из внешнего мира все больше и больше беспокоило Беллатрису, потому Алому бюстгальтеру это игнорировать было более не под силу. Правда, не успела она произнести фразу «О чем это ты?», как их кожа начала покрываться мелкой ледяной корочкой. Мурашки по коже сейчас бежали далеко не в переносном смысле. Только муравьи эти были из чистого льда. И, кажется, девушек ждала участь ледяных скульптур, которых случайно тронь — и они рассыплются на мелкие осколки, которые больше никому никогда воедино не собрать. Или чуть солнышко посветит — и все: ручки и ножки в тот же мир прольются ручьями. И не сказать, плачет то тело, аль только из глаз течет — останется лишь лужа на чистой грязной земле Порочки. Безрадостные и даже ужасающие картины посещали голову Гермионы одна за другой, пока они с Беллой обе не превратились в смурфиков. Синие, застывшие, кто в какой позе, они стали довольно-таки удобным грузом для перевозки. «Хоть не трескаемся и не таем — и то хорошо», — подумалось Герми. Но она все еще не понимала, что случилось. Все произошло так внезапно, как будто на них наложили… точно, это ведь был Остолбеней. Она же сама однажды в школе пользовалась этим заклинанием, а теперь сама стала его жертвой. И все бы ладно, эффект у этих чар со временем спадает, вот только кто это сделал и куда их потащил?**
Теплый воздух врывался в комнату юной волшебницы. Домик Лавгудов на холме был нечем сродни объекта искусства. Он был настолько нелепо сложен, что иногда казалось, эта конструкция вот-вот развалится, но она не просто держалась, но и подчеркивала все те волшебные, сказочной красоты поля, что разлеглись за просторами дома. Дочурка Герми жила в основном на последнем этаже дома, но иногда ночевала внизу, у лестничного пролета. Из ее уютного чердака открывался вид на маленькую семейную гордость — собственный сад с чудодейственными растениями, среди которых не было ни одного ядовитого или хоть сколь губительного. Только полезные травки и только вкусные ягодки для буста. Скрежет дверных петель вырвал у юной волшебницы необычайный настрой. Да, она умела портить момент. У нее к этому был чрезвычайный талант. У ее маменьки: — Ты же не баловалась с магией воздуха снова? — Ну мама, я ведь должна практиковаться. Пожалуй, это единственное, в чем дедушка прав: если я все же и получу великие силы, мне нужно будет… как бы это сказать… быть готовой к ним. Неподготовленный великий волшебник — не велик. Он самозванец, который только и может, что размахивать руками. Матушка Луна по-доброму усмехнулась. — Да? А чем тогда ты занималась в последние пять минут? И правда, Шапочка сидела все это время и пыталась без помощи палочки, одними только руками и заклинаниями подвинуть на другую сторону стола чашку. Как жаль, что этого мало. Как жаль, что только с помощью сил, полученных в Порочном лесе, можно делать магию и с палочкой, и без, и куда покруче, чем простой телекинез. Но вот с этой самой палочкой Гермиона хотя бы могла засунуть себе что-нибудь внутрь и создать имитацию полового акта без помощи рук. Один-второй взмах, правильно произнесенное «Левиосса» — и вот результат. Ее телу так не хватало запасных рук, что она готова была их наколдовать. Жаль, что ее способности все еще находились на уровне первоклассницы. Эта палочка… никуда не годилась. Ее смог бы одолеть даже домовой, будь у того чуть больше желания, чем просто быть чьей-либо тряпкой. Единственное, что реально забавляло Герми, так это то, что в любой момент, когда ее собственная магия ее же разочаровывала, а она, при этом же, желала спустить себя в самые глубины ничтожности, всегда могла засунуть эту самую палочку прямо в…***
Застывшая одежда не должна уметь сниматься, а специальная одежка из «Мира под розовой вывеской» — и подавно, но даже сквозь такую особенную ткань четко выделились два замерзших соска. Не желая и дальше соответствовать дурацким прозвищам, Гермиона даже не надела бюстгальтер. К слову, не сказать, что он ей вообще когда-либо был крайне необходим, если не считать этого случая. Не нужно быть гением, чтобы наконец догадаться — в Развратном городе людей похищают только для одного — изнасилования ради, конечно же. И, к счастью аль нет, этот случай не стал исключением. «Ничего не вижу», — таки да, ее глаза тоже покрылись чем-то мутным. Зрение будто упало на пунктов пять, а у нее под рукой не оказалось очков. Насильники же вроде как обладали человеческими руками, но Герми не могла быть на сто процентов уверена в том, что это люди. Она пыталась сквозь новогодние узоры Мороза рассмотреть лицо или цвет хотя бы одного из них или же определить реальное количество нападающих, но тщетно. Все смывалось в единое пятно, а от Беллы, естественно, не было ни звука. После слов о любви Гермиона хотела насладиться ею. Как вкусным тортиком, заготовленным для празднования. Она хотела скушать ее, она хотела попробовать соки Беллы, но пищевая цепочка в мире хищников и насильников настолько непредсказуема, что их обеих вот-вот отведают.